Другие грабли. Том 3

Они мчались на врага, а не от него. Смелый, заслуживающий уважения ход.

Ведь вряд ли они могли знать, что застрелить их в спины будет еще легче.

Они что-то кричали на скаку, может быть, подбадривали себя, а может быть, призывали остальных на помощь. И еще чертовы сукины дети инстинктивно пригнулись, слившись со своими лошадками в единое целое и мешая мне толком прицелиться.

Расстояние между нами стремительно сокращалось, а навестись на кого-то из всадников не получалось.

Черт, черт, черт!

Мне категорически не хотелось этого делать, но проклятые монголы не оставили мне выбора.

Мне пришлось стрелять в лошадей.

* * *

Я понялся с кровати, подошел к окну и бросил взгляд на погруженный в сон ночной город. Страшно было представить, что он может сгореть в огне ядерной войны. Когда-то мне казалось, что все эти страхи остались в далеком прошлом, вместе с Холодной войной и прочими прелестями ушедшей эпохи.

А вот поди же ты…

Возможно, история и правда развивается по спирали. По крайней мере, в этой временной линии. Сможем ли мы вообще что-то изменить, не в мелочах, а принципиально, или инерция исторического процесса таки возьмет свое?

Ирина встала рядом со мной.

— Ты бы отдохнул, — сказала она. — Не можешь заснуть, хотя бы просто так полежи. Тебе ведь совсем скоро со злодеями сражаться.

— Да что мне те злодеи, — сказал я. — Бывало и хуже.

На самом деле, практическая сторона вопроса меня не волновала. Убивать я умел, научили. Учителя были хорошие, а некоторые зачеты принимали настоящие, закаленные в боях специалисты, и сдавать все эти зачеты надо было с первого раза, если вы понимаете, о чем я.

И хуже действительно бывало.

Бывало так, что не существовало пути отхода, или он оказался блокирован, и что-то приходилось изобретать на ходу. Бывало, что противник был вооружен куда лучше меня и сидел чуть ли не в бомбоубежище, откуда его приходилось буквально чайной ложечкой выковыривать. А бывало, и это самое хреновое, когда принадлежность очередной мишени к тёмной стороне силы была совершенно неочевидна, и со стороны эти люди выглядели заурядными обывателями. У них бывали обычные работы, семьи, они возили детей в школу по утрам…

Но приказ есть приказ, и мне приходилось верить своему начальству на слово.

Враг государства, угроза национальной безопасности. Несколько стандартных формулировок, за которыми на самом деле могло стоять что угодно.

Когда этих неочевидных угроз в моем списке стало слишком уж много, я начал терять веру в то, что я делаю, и каждая новая операция давалась мне тяжелее предыдущей. Не физически, разумеется.

Морально.

В какой-то момент усталость накопилась до такой степени, что я заговорил об уходе. Это было нелегко, потому как большинство моих коллег выходило в отставку только вперед ногами, если, опять же, вы понимаете, о чем я. Меня уговаривали остаться. Убеждали, обещали всяческие блага, предлагали просто уйти в отпуск и отдохнуть. Потом начали угрожать. Потом, когда и это не сработало, принялись давить на чувство долга.

В итоге я таки ушел. Подписал какую-то неимоверную кучу всевозможных расписок о неразглашении государственных тайн (даже если бы я что-то и разгласил, черта с два бы мне кто-нибудь поверил), получил чуть ли не пожизненный запрет на выезд за границу и следующие полгода ходил оглядываясь.

Как вы понимаете, обошлось. По крайней мере, до две тысячи девятнадцатого точно обошлось, а что там мое бывшее начальство могло решить делать дальше, меня уже не волновало.

Так вот, сейчас же у меня не было подобных сомнений в отношении выбранных фигур. Даже Чингиз-хан, личность, возможно, неоднозначная и сделавшая для монголов много хорошего, при любом раскладе не был невинной овечкой, и когда придет время всадить пулю ему в башку, рука моя не дрогнет и ни единый мускул не шевельнется.

А вот последствия этого вот всего… С этим было гораздо сложнее.

— Ты зря себя терзаешь, — сказала Ирина. Видимо, я расслабился и позволил невеселым своим размышлениям сделать надписи на моем лице. Достаточно разборчивые, чтобы она их прочитала даже в полумраке комнаты. — Это ведь не только твое решение, мы принимали его все вместе, и все вместе пришли к выводу, что другого варианта нет. Единственная альтернатива — это вообще ничего не делать.

Это было альтернативой для мира, но не для нас. Я был уверен, что свидетели ядерной войны все равно нас прикончат, просто для собственного спокойствия. Зачем им в прошлом группа мутных типов с собственной машиной времени?

Был бы я на их месте, тоже бы постарался от нас избавиться.

Как я вообще докатился до жизни такой? Как я, простой люберецкий физрук, умудрился попасть в ситуацию, когда от моих действий зависит судьба человечества, а сам я вынужден терзать себя поистине гамлетовскими вопросами?

Впрочем, похоже, что варианта «быть» для меня не осталось.

— Пойдем, — сказала Ирина и взяла меня за руку.

Я позволил ей увлечь меня обратно в постель, лег на спину, заложив руки за голову, а она оказалась рядом и положила прохладную ладонь мне на грудь.

— Если все пройдет… если ты сможешь вернуться куда-то сюда, хотя бы приблизительно, найди меня, — попросила она.

— А какой в этом смысл? При наиболее благоприятном раскладе ты меня все равно даже не узнаешь.

— Просто найди, — сказала она. — Дай мне шанс тебя узнать.

— Угу, — пробормотал я.

В версию, что мы предназначены друг для друга и, стоит нам снова встретиться, как мы сразу это поймем, и она меня узнает, и все будет, как сейчас, вот в этом вот моменте, я ни разу не верил. Как говорил один мой знакомый, я, конечно, дурак, но не настолько же. Даже если она уцелеет после катаклизма, который я намерен устроить, даже если я сумею вновь отыскать ее во времени и пространстве, скорее всего, она просто скользнет по мне взглядом и пройдет мимо.

Чудеса случаются только в романтических сказках. В реальной жизни их не бывает.

— Не «угу», а пообещай мне, — потребовала она, хлопнув меня ладонью. — Я знаю, что ты в это не веришь, но пообещай.

— Откуда ты знаешь, что я сдержу слово?

— Просто знаю, — сказала она. — Пообещай.

— Обещаю, — сказал я.

— Вот и хорошо, — сказала она и поцеловала меня в щеку. — Мы сбудемся, Василий. Мы обязательно сбудемся.

* * *

Убивать лошадей мне не хотелось.

Животные ни в чем не виноваты, они не люди, они не принимают решений и…

Я всадил каждой по пуле в грудь.

Одна встала на дыбы, сбросив своего всадника, другая продолжила скакать на меня. Я отскочил в сторону в последний момент, за считанные мгновения перед столкновением. Она пронеслась мимо, сбавляя темп, ноги ее начали заплетаться, но еще до того, как она завалилась на бок, я всадил в ее наездника три пули — две в корпус и одну в голову, для верности.

Я развернулся, чтобы уложить последнего, но гаденыш был невидим. Он затаился где-то в высокой траве и не выдавал себя ни единым движением.