Другой Владимир Высоцкий

В том году все та же еврейская тема была настолько широко представлена в советских СМИ (а через них и во всем обществе), что это подвигло Высоцкого на написание сдуру двух произведений на эту тему (подобное с ним не происходило восемь лет — с «Антисемитов»), Речь идет о песне «Мишка Шифман» и стихотворении «Наш киль скользит…». Начнем с первой.

Читатель наверняка помнит, о чем шла речь в песне. Советский еврей Мишка Шифман хочет уехать в Израиль, но поскольку одному ехать несподручно, он подбивает на это дело своего друга — чистокровного русского (с примесью малой доли татарской крови). Итог их похода в ОВИР оказался неожиданным: русского в Израиль пускают, а еврея — нет. А все потому, что «Мишка пьет проклятую». Песня уморительная, и евреи в ней представлены достаточно иронично, но не зло. Единственное исключение — министр обороны Израиля Моше Даян, который удостоился в песне сразу нескольких нелицеприятных прозвищ: «сука одноглазая, агрессивный, бестия, чистый фараон».

Что касается стихотворения, то в нем отсутствует какая-либо ирония, и даже более того — в нем Высоцкий высказывает свое отрицательное отношение к отъезду своих соплеменников из СССР. И, обращаясь к последним, которых он называет «милыми евреями», констатирует следующее:

Оставя суету вы И верный ваш кусок, И комиссионных ваших кралей, Стремитесь в тесноту вы, В мизерный уголок, В раздутый до величия Израиль! Меняете вы русские просторы, Лихую безнадежность наших миль На голдомеирские уговоры. На этот нееврейский Израиль?!

Однако в другой своей песне за тот же год — «Мосты сгорели, углубились броды…» — Высоцкий, по сути, сам объясняет причину того, почему советские евреи бегут из СССР:

…Толпа идет по замкнутому кругу — И круг велик, и сбит ориентир…

Именно желание найти выход из этого «замкнутого круга» и толкало многих евреев покидать Советский Союз.

В самом конце 1972 года Высоцкий закончил работу над двумя фильмами: «Четвертый» и «Плохой хороший человек». За участие в первом он удостоился гонорара в 2 340 рублей, во втором — 2 360 (на тот момент самые большие гонорары в его киношной карьере). В общей сложности получилось — 4 700 рублей. Весьма приличные деньги по советским меркам.

Вообще Высоцкий тогда уже много зарабатывал: в театре у него была зарплата в 150 рублей, а концерты в месяц приносили доход до тысячи рублей и выше. Так что события десятилетней давности, когда бард был, что называется, гол как сокол, навсегда ушли в прошлое. Теперь он знаменит, богат, «упакован» по высшему разряду, включая модную импортную одежду, которую он покупает либо в «Березке», либо привозит из-за границы жена-иностранка, и заканчивая иномарками французского производства («Рено», «Пежо»), Естественно, это вызывает лютую зависть у многих людей, начиная от коллег по театру и заканчивая рядовыми гражданами, которые с трудом соотносят тяжелую судьбу песенного Высоцкого с его повседневной реальностью. Дескать, «стреляют по колесам», а «Пежо» как новенький.

На основе этих претензий Высоцкий сочиняет свой ответ недоброжелателям: «Песню автозавистника», где главный герой — все тот же жлоб, только из разряда завистников. Вообще те или иные жлобы кочуют у нашего героя буквально из песни в песню. Они у него появлялись в «Антисемитах», в «Чести шахматной короны», а также в «Поездке в город», «Ой, где был я вчера», в «Милицейском протоколе» и т. д. Вот и в этой песне подобный тип реанимирован снова: он настолько переполнен ненавистью к частным собственникам, что решается на нарушение закона — по ночам прокалывает шины у их автомобилей, а также курочит отбойным молотком их двери и дырявит дрелью крыши. Высоцкий, естественно, все это осуждает, видя в этом дремучие пережитки советского менталитета (не зря им вспоминается 1917-й год: «за то ль я гиб и мерз в семнадцатом году»). Хотя менталитет этот с 70-х годов начал стремительно меняться именно в направлении преобладания материальных (частнособственнических) инстинктов над духовными. В СССР (пусть и в не такой форме и не в таких масштабах, как в остальном мире) наступала эпоха потребительства (это было видно по той же «Таганке», где публика радикально изменилась: в первых рядах сидела уже не либеральная интеллигенция, а хозяева жизни — директора магазинов, фарцовщики, валютчики и т. д. Не зря этот театр тогда стали называть «филиалом «Березки»).

По сути, именно с этой эпохой потребительства и боролись (пусть и таким варварским способом, как в песне Высоцкого) те, кто «гиб и мерз в 17-м году», поскольку даже в их не отягощенном большими экономическими знаниями мозгу возникало опасение, что эта «эпоха» ни к чему хорошему не приведет. Так оно, собственно, и выйдет спустя полтора десятилетия, когда высшая советская элита, поманив народ в «капиталистический рай», развалит страну и еще удобнее усядется на народной шее, чем это было при социализме. Высоцкий этого, естественно, знать не мог, хотя при его развитой интуиции и неординарных мозгах («мой мозг, до знаний жадный, как паук») мог бы догадаться, кто имеет больше всего шансов прийти к власти на волне «эпохи потребления».

Кстати, «Песня автозавистника» не утратила своей актуальности и в наши дни. Причем в прямом смысле. Речь идет о событиях лета 2008-го, когда в Москве были совершены десятки поджогов частных автомобилей. Все это говорит о том, что проблема частной собственности имеет в России какие-то специфические корни: они никак не приживаются. Может, потому, что к элементарной справедливости это не имеет никакого отношения? О том, как после краха СССР распорядились победой частные собственники, наглядно живописует в газете «Завтра» (номер от 18 февраля 2009-го) журналистка А. Серафимова:

«20 лет нам живописуют со всех экранов, брызжа слюной, какие эти богатые разумные, эффективные, экономически дальновидные, потому финансово успешные. Этих рачительных хозяев злое советское государство (те, кто «гиб и мерз в 17-м»), по злобе своей всех учившее, лечившее, обеспечивавшее жильем, держало под спудом, не давая возможности развернуться. Как только развернуться им дали, они развернулись к Западу передом, к родине задом. Советское государство не давало им эксплуатировать нас, никчемных противников эксплутации человека человеком.

Сейчас эффективные собственники эксплуатируют и человека, и природу. Эффективно эксплуатируемые и природа, и человеки умирают невиданными в мирное время темпами. Эксплуатируемая природа пытается бороться со своими убийцами, но под ее карательную длань попадаем мы, такие же, как и она, жертвы эксплуататоров. Что-то в последнее время все так: одни грешат, другие должны за это каяться. Одни уничтожают, другие должны за это искупительную жертву приносить…»

Возвращаясь к Высоцкому, отметим, что он, видимо, считал себя прогрессистом — человеком, который не тормозит прогресс (как жлобы-завистники), а приближает его посредством разрушения советских стереотипов по отношению к той же частной собственности. Хотя стереотипы эти были присущи не только советскому социуму. Еще в древности люди понимали страшную суть этого монстра и по мере сил боролись с ним. Наиболее яркий пример — Древняя Спарта, где в IX–VIII вв. до н. э. законодатель Ликург сумел убедить своих сограждан отказаться от частной собственности. После этого Спарта в достаточно короткие сроки стала единой и непобедимой. Так длилось 500 лет, пока апологеты частной собственности не взяли верх над ее противниками, после чего Спарта утратила свою былую мощь и в итоге была подчинена Римом.

Последний чуть позже повторит тот же путь — погрязнет в частнособственнических инстинктах. И хотя отдельные диктаторы делали отчаянные попытки спасти ситуацию (например, император Сул-ла ввел налог на роскошь), ничего хорошего из этого не вышло — Древний Рим пал. В погоне за этим же миражом развалился Советский Союз, а нынешняя Россия находится на пути к такому же итогу. «Прогрессист» Высоцкий об этом вряд ли подозревал, находясь в плену тех идей, которые были широко распространены в той среде, где он вращался.

Несмотря на то что его песни были любимы простым народом, на самом деле Высоцкий все дальше от него отдалялся, затягиваемый в орбиту советской буржуазии. Бард дал себя купить последней еще в конце 60-х, когда сошелся с Мариной Влади. Это в кино мог декларировать, что «надо выбрать деревянные костюмы», а не «пляжи, вернисажи, экипажи, скачки, рауты, вояжи» («Песня Бродского»), а в реальной жизни соблазн оказался слишком велик, особенно после его мытарств первой половины 60-х. Циничная власть это прекрасно знала, поэтому достаточно легко купила Высоцкого, проделав весьма хитроумную комбинацию: приняла его в свои буржуинские ряды, но в то же время помогла ему остаться своим в глазах простого народа с помощью полузапретов, которые специально для него воздвигла. В итоге «упакованный» Высоцкий до сих пор считается среди простых людей своим, хотя устами героя своей песни «Я был завсегдатаем всех пивных» (1974) бард весьма недвусмысленно заявил: