Другой Владимир Высоцкий

— И все можно купить, стоит лишь войти в магазин…

Я отвечаю:

— Все так, но только надо иметь деньги.

В конце улицы мы останавливаемся у витрины продуктового магазина: полки ломятся от мяса, сосисок, колбасы, фруктов, консервов. Ты бледнеешь как полотно и вдруг сгибаешься пополам, и тебя начинает рвать. Когда мы наконец возвращаемся в гостиницу, ты чуть не плачешь:

— Как же так? Они ведь проиграли войну, и у них все есть, а мы победили, и у нас ничего нет! Нам нечего купить, в некоторых городах годами нет мяса, всего не хватает везде и всегда!

Эта первая, такая долгожданная встреча с Западом вызывает непредвиденную реакцию. Это не счастье, а гнев, не удивление, а разочарование, не обогащение от открытия новой страны, а осознание того, насколько хуже живут люди в твоей стране, чем здесь, в Европе…»

Здесь мы видим типичный синдром голода на образы, который был не только у Высоцкого — у многих советских людей. Рвотный рефлекс барда ясно указывает на то, насколько он был внушаем и зависел от образов, которые его окружали. Красота западных витрин сразила его наповал, хотя, по сути, это была всего лишь ловкая манипуляция человеческим сознанием. Другое дело, что западный человек к этой манипуляции давно привык, а Высоцкому это только еще предстояло. Послушаем по этому поводу мнение С. Кара-Мурзы:

«В целом городское общество Запада стало безрелигиозным, но наполнилось огромным числом фетишей (вещей-образов). Отношения людей приобрели форму отношений вещей и были ими замаскированы. Поскольку речь шла прежде всего об образах, стало возможным наращивать их потребление с относительно малым увеличением материальной основы — пойти по пути создания «виртуальной (несуществующей) реальности». Важнейшей частью жизни стали витрины — вид вещей, которые потреблялись уже только как образы, без покупки их носителей. На Западе подавляющее большинство посетителей крупных универмагов просто ходит, разглядывая витрины, не собираясь ничего покупать. Кстати, пока Запад к этому не пришел, целых полтораста лет начальной индустриализации рабочие массы создавали себе «виртуальную реальность» сами — беспробудно пили.

Следующим шагом стала современная реклама: образ создавался прямо в пространстве, в эфире. Суть рекламы — вовсе не в информации о реальных товарах, которые человек должен купить. Главное — создание изобилия образов… Только кажется, что это — отражение изобилия вещей и возможностей. Реклама — иллюзия, часть той вымышленной («виртуальной») реальности, в которой живет человек Запада.

В перспективе этот путь ведет к опустошению человека, к утрате им связи с миром и другим человеком, к нарушению хода его естественной эволюции. Запад как «пространство фетишей» породил уже особого человека. Возможно, на этом пути Запад зашел в тупик, но временно он ответил на новые потребности человека и «погасил» их изобилием суррогатов. Та культура, которая была создана для производства дешевых и легко потребляемых образов, «овладела массами». Буржуазный порядок завоевал культурную гегемонию…»

Как видим, этот порядок завоевал и Высоцкого, а в широком смысле — либеральную советскую интеллигенцию. Ата затем начала активно пропагандировать этот буржуазный порядок широким слоям советского населения. Учитывая, что среди последнего становилось все больше голодных на образы, завоевать их было не так уж и сложно.

Кроме этого, такие люди, как Высоцкий, несли в массы и ложные исторические стереотипы. И та первая поездка барда тому подтверждение. Например, будучи в Польше, он услышал от тамошних либералов (Анджея Вайды, Даниэля Ольбрыхского) историю о том, как во время знаменитого варшавского восстания в 1944 году советские войска решили его не поддерживать и около двух часов находились на «запасных путях». Поляки рассказали Высоцкому, что советские танкисты плакали от бессилия, поскольку командование ждало приказа о вмешательстве от Сталина, а тот его никак не давал, решив солидаризироваться в этом вопросе с союзниками — американцами и англичанами. В итоге тысячи поляков погибли от рук фашистов. Впечатленный этим рассказом, Высоцкий написал песню, где пелось о том, как советские танкисты «плакали на броню машин», и что «танками, мокрыми от слез, англичанам с янками мы утерли нос».

Однако есть другая версия этой истории — неудобная для самих поляков. Суть ее в том, что повстанцы из Армии Крайовой даже не поставили в известность руководство Красной Армии о своем восстании, надеясь без ее помощи справиться с противником и провозгласить в Варшаве власть эмигрантского правительства (оно базировалось в Лондоне). Красивая легенда о плачущих русских танкистах если и имела место, то в другом ракурсе: плакать могли наши солдаты только по своим убитым товарищам, поскольку 2-я танковая армия С. Богданова, рвавшаяся к Варшаве, понесла огромные потери и не могла дальше наступать. Об этом докладывал в Москву командующий 1-м Белорусским фронтом К. Рокоссовский (в жилах которого, кстати, текла и польская кровь).

Конечно, Сталин мог отдать приказ и в этих условиях идти на Варшаву, чтобы помочь восставшим, но он этого не сделал. Во-первых, потому что воевал не по глобусу (как оклеветал его на XX съезде Хрущев) и не хотел лишних потерь со стороны своих солдат, во-вторых — он мог мстить полякам за события прошлого года. Тогда в той же Варшаве было еще одно восстание, где против фашистов с оружием в руках выступили евреи варшавского гетто. Они тоже бились с превосходящими силами противника несколько дней, однако помощи от польских товарищей так и не получили — те предпочли не помогать «жидам». Вполне вероятно, что в отместку за это Сталин спустя год и приказал своим войскам не рисковать и не вмешиваться в варшавское восстание. То есть Сталин мог мстить полякам за их оголтелый антисемитизм.

Самое интересное, сегодняшние евреи про эту историю стараются не вспоминать, поскольку Сталин для них — исчадие ада. Таковым, собственно, он был и для Владимира Высоцкого. Уверен, знай он эту версию, ни за что бы не включил ее в свое стихотворение. По этому поводу приведу историю, которая случится спустя несколько лет — в середине 70-х.

Даниэль Ольбрыхский с несколькими своими соотечественниками приедут в СССР, и Высоцкий повезет их за город, на пикник. Возвращаясь обратно, они будут проезжать мимо бывшей дачи Сталина в Кунцево. Высоцкий тогда бросит фразу: «Здесь сдох Сталин». Ольбрыхский переведет эти слова своим друзьям, смягчив одно слово: вместо «сдох» скажет «умер». На что Высоцкий взорвется: «Я же сказал, что сдох! Так и переводи!».

Спустя ровно месяц после его возвращения на родину — 21 июня — состоялся суд по факту незаконных концертов Высоцкого в Новокузнецке. Он выносит постановление о том, что певцу надлежит вернуть в государственную казну незаконно выплаченные ему 900 рублей. Два дня спустя бард — вполне вероятно, получив некий сигнал от своих «крышевателей» сверху — делает попытку защитить свое имя и пишет письмо секретарю ЦК КПСС (куратору культуры) Петру Демичеву. В своем послании артист заявлял следующее:

«Уважаемый Петр Нилович! В последнее время я стал объектом недружелюбного внимания прессы и Министерства культуры РСФСР (в этом учреждении были наиболее сильны позиции «русской партии». — Ф. Р.У Девять летя не могу пробиться к узаконенному общению со слушателями своих песен…

Вы, вероятно, знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет. Девять лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителями, отобрать песни для концерта, согласовать программу.

Почему я поставлен в положение, при котором мое гражданско-ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая слушает мои песни, несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации.

Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь я один… Я хочу только одного — быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество…»

Этот документ, по сути, был образцом двоемыслия: ведь Высоцкий прекрасно был осведомлен о том, что наверху прекрасно знают, что большинство его песен содержат в себе неугодный властям подтекст. Причем как политический, так и социальный. Не дураки сидели в высоких кабинетах, поэтому понимали, о чем пелось в таких песнях, как «Переворот в мозгах из края в край…» (про «советский Ад»), «Честь шахматной короны» (в ней Фишер сражался со жлобской советской властью), «Баллада о гипсе» (в ней Высоцкий обвинял ту же власть-самосвал в том, что она раздробила его на кусочки и заковала в гипс), «Жертва телевидения» (в ней продержавное советское ТВ объявлялось «глупым ящиком для идиота»), «Песня автозавистника» (в ней воздавалась хвала частному собственнику и высмеивался советский жлоб, восстававший против него), «Чужая колея» (под «колеей» понималось официальное советское искусство, в котором таким артистам, как Высоцкий, было неуютно) и т. д. и т. п. Зачем Высоцкому нужно было «ломать дурочку» в ситуации, когда обе стороны все прекрасно понимали, непонятно.