Другой Владимир Высоцкий

Следуя истине, что большое видится на расстоянии, сегодня, по прошествии почти 20 лет после крушения СССР, можно с уверенностью сказать, что существование советского «заповедника» было для всего человечества делом все-таки благим. Советский Союз давал миру не только иную альтернативу развития, но и позволял ему существовать в двухполярном состоянии и не скатиться к ядерной катастрофе. С исчезновением СССР жизнь на Земле лучше не стала, а даже наоборот — с этого момента человечество рвануло к своему Армагеддону с удвоенной энергией. Естественно, Высоцкий тогда, в 70-е, об этом знать не мог, хотя и обладал достаточно сильной природной интуицией. Но даже она не смогла отвратить его от роковой ошибки: на мой взгляд, в той геополитической игре, которая тогда бушевала, он поставил не на тех, на кого следовало.

Но вернемся в год 1973-й.

Помимо «Козла отпущения» Высоцкий написал тогда еще одну знаменательную песню — «Памятник», где опять же явил миру свой провидческий дар. В этой песне он весьма правдиво описал то, что будет происходить вокруг его имени после физической смерти. Судя по всему, он прекрасно понял, какое место стал занимать в раскладах политиков и интеллигенции, поэтому и сочинил свой «Памятник» именно в год обретения им статуса выездного. Кроме этого, он был тщеславен, как любой выдающийся манипулятор, поэтому уже при жизни мечтал о памятнике «где-нибудь у Петровских ворот». Как верно заметил публицист А. Яхонтов:

«Люди делятся на две категории: тех, кто не заботится о посмертных почестях (таких не колышет, какими словами и лепестками их проводят в последний путь), и тех, кто спит и видит (и прижизненно обстоятельно строит постамент, а то и мавзолей) — и создает! — сценарий собственной панихиды (что и сделал Высоцкий в своем «Памятнике». — Ф. Р.). Первых не гнетет комплекс самовозве-личивания, вторые, одержимые манией вписать свое имя на скрижали, идут на любые уловки и хитрости, пускаются в авантюры, совершают преступления. Сделки с совестью — не в счет: столь мелкая разменная монета просто не учитывается и не принимается во внимание…

Но, может, я не прав и одаренность в этих людях наличествует? Особого вида одаренность. Надобно обладать изощренным умом и умением так выстроить линию поведения, так сложить отношения с окружающими, так им польстить или разозлить (Высоцкий умело пользовался и тем, и другим. — Ф. Р.), чтобы еще при жизни вознестись. Нелегкая задача! Надо обставить и одурачить не один десяток ушлых пройдох (ибо в конечном итоге формирующая вкусы и моды элита, или так называемые «сливки общества», оказывается именно отстоем), надо втереться к этой шобле в доверие, надо ей потрафить и подчиниться, лелея при этом одну мысль — об упрочении собственного «я». Надо желать этим уродам здоровья, а мысленно их хоронить, надо разливаться в любви и подавлять внутреннюю ненависть… Надо держать нос по ветру, а эмоции в узде и не выдавать себя, иначе старания полетят в тартарары…»

Высоцкому было несколько легче, чем другим соискателям лавров «прижизненных памятников»: его сама власть назначила Главным Художником, системным оппозиционером. Сама же власть активно участвовала и в возведении его на пьедестал. И хотя памятника при жизни ему никто не обещал (в силу оппозиционности его творчества), однако помогли обрести всемирную славу, а попутно и дали надежду на то, что когда-нибудь памятник ему обязательно будет воздвигнут. И вновь послушаем А. Яхонтова:

«Цель усилий любого выдающегося деятеля: политика, ученого, писателя, художника, артиста — памятник, который будет установлен на центральной площади в ознаменование заслуг. Проект монумента постоянно маячит в воображении временно пребывающего среди простых смертных идола. Перпетуум-мобиле, подталкивающий его к неустанному обмозгованию форм собственного увековечения, восхищает неиссякаемостью энергии, возобновляемостью ее ресурсов и не требует, как автомобиль или аэроплан, дозаправки, ибо работает за счет внутренних резервов (хотя и подпитывается посторонними примесями: похвалами родственников, комплиментами сослуживцев, зубовным скрежетом соседей, воображаемыми толпами благодарных почитателей и т. д.).

Но масштабному человеку всегда мало, ему нужны квартира попросторнее, звание повесомее, гонорары покруче и, разумеется, неуклонно нарастающая и расширяющаяся популярность. Лишь немногие из гениев скромны и способны удовольствоваться просто известностью в масштабах улицы, по которой изо дня в день ходят за покупками, или двора, где прогуливают собачку…»

Как известно, Высоцкий к последним не относился — он был как раз из первых.

18 апреля наш герой вместе с Мариной Влади отправился в свое первое путешествие за границу. Ехали они на «Рено» («Renault 16») — той самой машине, которую Влади привезла Высоцкому в подарок еще два года назад. За это время автомобиль успел побывать в нескольких авариях и являл собой не самое презентабельное зрелище (в Париже супруги эту машину продадут). Друзья помогли Высоцкому достать какую-то чудо-справку, что позволило ему на этой машине пересечь границу Советского Союза и Польши. Оттуда путь звездной четы лежал сначала в Восточный Берлин, потом в Западный, а уже затем — в Париж.

Приезд Высоцкого во Францию наверняка привлек к нему внимание тамошних спецслужб — контрразведки (УОТ или ДСТ), которая входила в структуру МВД (как и внешняя разведка). Наверняка с тех пор, как Марина Влади вступила в ряды ФКП и стала другом СССР, этот интерес УОТ проявляла к ней, а теперь к этому добавился еще и Высоцкий, которого французские контрразведчики, наученные опытом (в том числе и горьким) общения с КГБ, вполне могли подозревать в двойной игре: дескать, он вполне может быть певцом-диссидентом под «крышей» советской госбезопасности. Так что досье на него (как и на Влади) в УОТ наверняка имелось.

Интерес УОТ к приезду Высоцкого во Францию мог быть подогрет событиями тех дней. Речь идет о «деле Волохова», истоки которого уходили в события двухлетней давности. Именно тогда УОТ сумел выйти на след 39-летнего инженера-атомщика русского происхождения Дмитрия Волохова (его родители эмигрировали из России, как и родители Марины Влади, — после событий 17-го года) и арестовать его. Как выяснилось, Волохов давно (целых 12 лет!) работал на советскую военную разведку ГРУ, передав за это время в СССР кучу секретных сведений об атомной промышленности Франции. Суд над ним проходил именно в те майские дни 73-го, когда в стране гостил Высоцкий. Учитывая, что у Волохова были связи с русской эмиграцией в Париже (как и у Влади), французская контрразведка наверняка не могла оставить без внимания этот факт. Отметим, что русской эмиграцией она всегда занималась плотно, поэтому многие ее сотрудники были выходцами из этой среды. Например, в 60-е годы во главе УОТ стоял Мельнек, он же Мельников — потомок русских эмигрантов.

Точно такое же досье («дело объекта», или объективка) на Высоцкого, как и в УОТ, должно было теперь появиться в 5-м отделе 1-го управления (ПГУ) КГБ СССР, которое отвечало за проведение операций во Франции (а также в Италии, Испании, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге и Ирландии), и в Отделе ЦК КПСС по кадрам и выездам. Как мы помним, досье на Высоцкого впервые было заведено в идеологическом отделе УКГБ по Москве и области в первой половине 60-х, после чего в 1967 году, когда было создано 5-е (Идеологическое) Управление КГБ СССР, оно перекочевало туда. Таким образом, к моменту его первого выезда за границу досье на Высоцкого должно было быть целых три: два кагэбэшных — в двух «пятках» (внутрисоюзное и заграничное) — и цэковское (заграничное).

Отметим, что за поведением Высоцкого во Франции наблюдали как дипломаты (доклады шли в МИД и в ЦК КПСС — в Международный отдел), так и контрразведчики советского посольства в Париже (сотрудники КР), в том числе и Юрий Борисов, который на тот момент являлся советником посла по культурным связям (он был спецом по наблюдению за русской эмиграцией в Париже и по борьбе с диссидентами). Короче, наш герой находился под мощным колпаком сразу нескольких спецслужб, как советских, так и зарубежных.

Всего в тот раз Высоцкий пробудет за границей чуть больше месяца. Но эта поездка произведет на него неизгладимое впечатление и заметно радикализирует его сознание в сторону дальнейшего антисоветизма. Один вид заполненных до отказа витрин в западных магазинах вызовет у Высоцкого такой шок, что его… вырвет. Вот как это описывает М. Влади:

«Всю дорогу ты сидишь мрачный и напряженный. Возле гостиницы ты выходишь из машины, и тебе непременно хочется посмотреть Берлин — этот первый западный город, где мы остановимся на несколько часов. Мы идем по улице, и мне больно на тебя смотреть. Медленно, широко открыв глаза, ты проходишь мимо этой выставки невиданных богатств — одежды, обуви, машин, пластинок — и шепчешь: