Другой Владимир Высоцкий
Шрифт:
«В среде московской и ленинградской интеллигенции сложилось твердое представление об Израиле как о закрытом, духовно бедном обществе, замкнутом на свои узконациональные проблемы и подчиняющем культуру сегодняшним идеологическим интересам… В лучшем случае… культурная провинция, в худшем… еще однототалитарное государство, разве что без карательного аппарата».
Как мы помним, Высоцкий также оказался разочарован Израилем, который год назад он назвал «мизерным уголком, раздутым до величия». Сам он, как мы помним, никуда уезжать из СССР не собирался, прекрасно понимая, что на чужбине ему не прижиться. Впрочем, чужбину он пока особенно и не видел: разве что Западный Берлин и Францию. Однако уже успел окрестить столицу последней — Париж — «провинцией вроде Тулы».
В декабре 73-го Высоцкому поступает лестное предложение от кинорежиссера Михаила Швейцера, который на «Мосфильме» готовится к съемкам фильма «Бегство мистера Мак-Кинли». Работа над ним началась еще в начале
Эта лента являлась экранизацией одноименной повести мэтра советской литературы Леонида Леонова, которая была посвящена реалиям американской жизни. В этом произведении речь шла о том, как бедный клерк бюро патентов мистер Мак-Кинли, пытаясь убежать от нищей жизни, принимает решение пойти на убийство богатой старухи, а потом, в целях застать более счастливую жизнь в далеком будущем, соглашается заморозить себя в специальной камере, дабы ожить спустя десятилетия. Однако, как это часто случалось в советском кино той поры, и чаще всего в произведениях либералов, под реалиями западной жизни у Швейцера и Милькиной должна была проглядывать жизнь советская. Не так чтобы в лоб, но все же кое-какие «фиги» фигурировать должны были обязательно. Но то, что привнес в их задумки Высоцкий, по-настоящему ошеломило режиссерскую чету. Его песни и в самом деле могли изменить направление картины. Что же такого особенного написал наш герой?
Например, в «Балладе о маленьком человеке» речь шла не столько об обитателях западных мегаполисов, сколько о жителях Советского Союза, повседневная жизнь которых по своей серости мало чем уступает западной, а то и обгоняет ее:
…И трясешься ты в автобусе, На педали жмешь, гремя костями… Как наркоманы — кокаин и как больные, В заторах нюхаешь ты газы выхлопные… Будь вы на поле, у станка, в конторе, в классе, — Но вы причислены к какой-то серой массе… И не безлики вы, и вы — не тени, Коль надо в урны бросить бюллетени!..В другой балладе — «О манекенах» — Высоцкий опять же в аллюзивной форме гвоздит к позорному столбу представителей советской номенклатуры, изображенных в песне под видом манекенов:
Их жизнь и вправду хороша: Их холят, лелеют и греют, Они не тратят ни гроша И плюс к тому не стареют. Пусть лупят по башке нам, Толкают нас и бьют, — Но куклам-манекенам Мы создали уют…Герой Высоцкого завидует «манекенам» и заявляет, что «хочет такого плена — свобода мне не впрок!», и что он «вместо манекена хочет пожить денек!». Самое интересное, но сам Высоцкий уже по сути номенклатурщик по части привилегий: ездит по Парижам и Берлинам, меняет иномарки, которые он именует «железки» (а для рядового советского человека «железный конь» — это роскошь), — зарабатывает большие гонорары, которые позволят ему в 1975 году купить кооперативную квартиру в центре Москвы, и т. д. и т. п. Но, как истинный либерал, номенклатуру бард ненавидит и в мыслях готовит ей страшную кару:
Из них, конечно, ни один Нам не уступит свой уют — Из этих солнечных витрин Они без боя не уйдут…Думается, и сам Высоцкий вряд ли бы согласился уйти из своей «витрины» и вернуться в «народ».
Отметим, что советская номенклатура 70-х — это была уже не прежняя номенклатура. Вместо былой жертвенности к ней пришло делячество, что, собственно, больше всего и возмущало советских граждан. Высоцкий в своей песне эти общие настроения как раз и выражал. Другое дело, что этими взглядами было легко манипулировать, что, собственно, и произойдет в годы перестройки, когда интеллигенция легко купится на лозунги, подсунутые ей идеологами самой же номенклатуры, и будет способствовать тому, чтобы свершилась национальная измена — развал
СССР. И вместо старой номенклатуры придет… все та же старая, только теперь ее делячество возрастет десятикратно. Причем в качестве одной из хоругвей старая-новая номенклатура возьмет себе в помощь… творчество Высоцкого, поскольку бард еще при жизни был им социально близок — ел с ее руки, но при этом ненавидел «кормилицу». Типичная судьба для либерала-западника, поскольку среди державников едоков-ненавистников было все-таки меньше.В «Песне Билла Сиггера» (как мы помним, так звали певца-хиппи, которого должен был играть в фильме «Бегство мистера Мак Кинли» Высоцкий) тоже было полно различных «фиг», а концовка уже явно отсылала слушателя к реалиям советской жизни — к отъезду (или бегству) евреев из страны:
…И мы хотим Отдать концы, — Мы бегством мстим — Мы беглецы!..В другой песне — «Мистерия хиппи» — весь антисоветский подтекст, по сути, торчал наружу. Несмотря на то что песня пелась от лица американских хиппи, однако, учитывая протестный статус Высоцкого, даже слепому было видно, что речь идет о реалиях советской действительности. И начинал свое произведение бард с весьма личностного признания:
Мы — сыновья своих отцов, Но — блудные мы сыновья.Вспомним, что наш герой находился фактически в непримиримом идеологическом противоречии со своим отцом — законопослушным советским евреем, который не считал советскую власть (даже при всех ее недостатках и пороках) адом. Высоцкий в этом плане был куда более радикально настроен, что он и высказывает во втором куплете «Мистерии…», где пишет о том, что «мы не вернемся, видит бог, ни государству под крыло, ни под покров, ни на порог» (под последним имеется в виду порог родного дома). Далее практически в каждой строчке звучат убийственные характеристики существующего в СССР режима. Особенно это касается рефренов, где Высоцкий буквально заходился криком:
Вранье - ваше вечное усердие! Вранье — безупречное житье! Гнилье — ваше сердце и предсердие! Наследство — к черту: все, что ваше — не мое!..Или:
Долой - ваши песни, ваши повести! Долой - ваш алтарь и аналой! Долой - угрызенья вашей совести!^ Все ваши сказки богомерзкие — долой!..Или
Плевать нам на ваши суеверия! Кромсать все, что ваше, проклинать! Как знать, что нам взять взамен неверия? Но наши дети это точно будут знать!..Короче, большинство из девяти баллад, написанных Высоцким к фильму, содержали в себе настолько явный антисоветский подтекст (в иных так просто мощнейший — как в «Мистерии хиппи»), что режиссерская чета оказалась в настоящем ступоре. С. Милькина в своих воспоминаниях об этом в открытую не говорит, поскольку, видимо, неловко в подобном признаться. Ведь супруги оказались в двояком положении: с одной стороны, они сами пригласили Высоцкого в свою картину, с другой — они явно не ожидали от него такой ярости по адресу режима. Нет, втайне они и Сами разделяли такие же мысли, что и Высоцкий (даром что супруги также принадлежали к еврейской интеллигенции), однако одно дело думать, а другое дело — говорить об этом вслух, на всю страну. Здесь супружеская чета была Высоцкому не товарищ, поскольку полагала, что он от гнева властей надежно защищен своим французским тылом (женой-иностранкой), а они такого прикрытия не имели. Поэтому уже тогда Швейцер и Милькина хорошо понимали, что большая часть написанных Высоцким баллад вряд ли в их картину войдет — начальство не позволит. Что вскоре, собственно, и подтвердится.
Тем временем в начале 1974 года на фирме грамзаписи «Мелодия» были подготовлены к выходу два новых миньона Высоцкого. На одном были записаны песни «Корабли», «Черное золото», «Утренняя гимнастика» и «Холода, холода», на втором: «Мы вращаем Землю», «Сыновья уходят в бой», «Аисты», «В темноте». Записи к этим пластинкам были сделаны еще год назад, но тогда почему-то не вышли, приостановленные чьей-то властной рукой. Теперь же эта самая рука дала «добро» на выпуск пластинок, поскольку на самом «верху» принято решение пойти навстречу еврейским притязаниям. Читаем в дневнике работника Международного отдела ЦК КПСС А. Черняева от 25 января 1974 года: