Другой Владимир Высоцкий

В ноябре, наконец, подоспела пора выхода в издательстве «Прогресс» мемуарной книги Марины Влади «Прерванный полет», посвященной 12-летней жизни французской кинозвезды с Высоцким. Эта книга, выпущенная тиражом 100 тысяч экземпляров, стала настоящей сенсацией. В те дни я однажды вошел утром в вагон столичного метро и увидел удивительную картину: чуть ли не каждый третий пассажир читал книгу Влади. Это был пик интереса к Владимиру Высоцкому, инициатором которого была бывшая жена барда. Книга, без всякого сомнения, интересная, но творившая все ту же либеральную мифологию вокруг Высоцкого, которая была задана фактически еще при его жизни. Краеугольным камнем в ней стал мотив все того же мученичества Высоцкого при «плохих» коммунистах, причем началось это, по мнению актрисы, еще в далеком детстве. Как пишет Влади:

«Ты острее, чем другие ребята твоего поколения, чувствуешь на себе сталинские наставления, клевету, чванство и произвол. Ты заклеймишь все это в своих песнях. Придавленный окружающей обыденностью, отмеченный исторической обстановкой — «победителей не судят», — ты искалечен не физически, как твои товарищи, но душевно…»

Кроме этого, в своей книге Влади пошла дальше всех его биографов — живописала наркоманию Высоцкого, чем привела в шок миллионы его поклонников, которые даже не догадывались об этом пороке своего кумира (всем было известно лишь о его алкоголизме). Но эта тема удивительным образом сыграла не против Высоцкого, а за него, на что, собственно, и был расчет. Почему? Да потому что мучеников на Руси всегда любили, а проблема наркомании Высоцкого (как и его алкоголизма) конструкторами его «культа» увязывалась с гонениями на него со стороны властей: дескать, барда третировали столь сильно, что он вынужден был находить психологическую разрядку в уходах «в пике». Между тем алкоголизм Высоцкого (который потом перерос в наркоманию) брал свое начало еще в молодые годы, когда никаких гонений на него никто не устраивал. Все дело было в среде, в которой вращался бард. Но обвинять среду конструкторам «культа» было несподручно — это выглядело слишком мелко. Другое дело обвинять власть — вот где можно было по-настоящему развернуться и изобразить Высоцкого фигурой поистине трагической.

О том, каким образом шло «отбеливание» Высоцкого-алкоголика/наркомана, можно судить по статье Ю. Андреева («Советская культура», 4 февраля 1989 года):

«Когда увидит свет осенью 1989 года в издательстве «Прогресс» сборник «Владимир Высоцкий — человек, артист, поэт», мы среди прочих интересных воспоминаний о нем его родственников, друзей, соратников по искусству прочтем и замечательные суждения о нем художника Михаила Шемякина, трактующего, кстати, и вопрос о причинах пьянства Вл. Высоцкого. В отличие от пренебрежительно-высокомерных суждений по этому поводу, прозвучавших из уст высокопочитаемых авторов со страниц «Правды» и «Недели», Шемякин пишет о колоссальном нервном напряжении творца, артиста, забиравшегося в столь запредельные возможности гражданской и поэтической ответственности сказанного им, что во имя самосохранения психики и самой жизни он должен был себя на время любым путем отключать от мира, от дальнейшего творчества. И М. Шемякин, и я говорим об этом драматическом вопросе, разумеется, не ради оправдания подобных «отключений», но чтобы пояснить сложность проблемы, о которой никак нельзя цедить нечто невнятное через нижнюю губу…»

«Нечто невнятное» об этом пороке Высоцкого «цедилось» в советских СМИ года два (1987–1988), после чего об этом стали писать более подробно, но опять же без углубления в детали. И большая часть пишущих старалась посочувствовать барду и оправдать его ссылками на все то же «колоссальное нервное напряжение». Влади, по сути, сделала то же самое, но она первой углубилась в детали и широко осветила эту «теневую» сторону Высоцкого. Большого урона его «культу» это не нанесло, поскольку к тому времени тема наркомании уже активно обсуждалась в советских СМИ и не могла потрясти воображение людей. Все-таки целомудренное сознание советского социума в начальном периоде перестройки (1985–1987 гг.) ионоже, но уже «дефлорированное» либерал-перестройщиками, в конце ее (1988–1991) — это две разные вещи.

Возвращаясь к книге Влади, отметим любопытный факт. Несмотря на то что актриса плохо относилась к сценаристу Э. Володарскому, она пошла по его стопам, удостоив нелестных характеристик отца Высоцкого — Семена Владимировича. В произведениях сценариста и актрисы он изображался как замшелый консерватор, насмерть напуганный тем, что его сын подался в оппозиционеры. Как пишет Влади, обращаясь к отцу Высоцкого: «Вы хотели, чтобы его творчество не выходило за общепринятые рамки. Вы никогда по-настоящему не интересовались произведениями вашего сына. Вы никогда не понимали его борьбы, потому что она не вписывалась в ваше представление о жизни…»

Судя по всему, это не было случайным совпадением со стороны двух писателей. Таким образом манипуляторы «культа Высоцкого» из числа радикалов пытались опорочить манипуляторов из числа охранителей, поскольку те могли помешать им конструировать из «культа» будущий таран против советского строя. Ведь Семен Владимирович, как уже отмечалось ранее, принадлежал к идейным (почвенным) евреям, которым радикализм их соплеменников из разряда космополитов был чужд. Они собирались использовать «культ Высоцкого» исключительно как средство для обновления социализма, но не для его свержения. Радикалы готовы были на куда более решительные шаги и только ждали удобного случая для этого, который был уже не за горами.

Кстати, сам Высоцкий был радикалом и именно на этой почве имел серьезные разногласия с отцом. Их он позднее отобразит в песне «Мистерия хиппи» из фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (1975):

…Довольно выпустили пуль И кое-где и кое-кто Из наших дорогих папуль — На всю катушку, на все сто!.. Мы — сыновья своих отцов. Но блудные мы сыновья…

В 1989 году «блудные сыновья» повернули перестройку в антисоветское русло, что называется, окончательно и бесповоротно. Практически все годы советской власти были объявлены «черной дырой», а среди ее руководителей только Хрущев имел какие-то заслуги (затеял «оттепель»), а все остальные, даже неприкосновенный в начале перестройки Ленин, были объявлены фактическими преступниками. Гласность привела к тому, ради чего, собственно, ее и затевали: подрыву согласия в обществе. Как пишут историки С. Валянский и Д. Калюжный:

«Гласность была большой программой по разрушению образов, символов и идей, скреплявших советское общество. Эта программа была проведена всей силой государственных средств массовой информации с участием авторитетных ученых, поэтов, артистов. Успех ее был обеспечен полной блокадой той части интеллигенции, которая взывала к здравому смыслу, и полным недопущением общественного диалога — «реакционное большинство» высказаться не могло.

Дискредитации подвергалось все — и прошлое, и настоящее. Интенсивно использовались темы различных катастроф, происходивших при социализме (Чернобыль, гибель теплохода «Адмирал Нахимов»), инцидентов (перелет в Москву самолета М. Руста), репрессий, сопровождавшихся кровопролитием (Новочеркасск-62, Тбилиси-89)…

А самым главным аттракционом перестройки, устоять перед которым не мог никто, стала пропаганда западного образа жизни. Телевизионные картинки, закусочные «Макдоналдс», импортные машины самим своим существованием призывыли «жить, как там». Никому в голову не приходило, что «жить, как там» можно только там… Советскому народу рассказывали о единой мировой цивилизации, имеющей свою «правильную» столбовую дорогу, от которой Россия при социализме (а особенно при Сталине и в период «застоя») «отклонилась». Из этого вытекала концепция нашего «возврата в цивилизацию» и ориентации на «общечеловеческие ценности». Хотя, если вдуматься, ценности, как исторически обусловленный продукт культуры, общечеловеческими быть не могут; общими для всех людей как биологического вида являются лишь инстинкты…

Но нашей элите хотелось как можно быстрее оказаться в лоне обожаемой ею западной цивилизации. А главным препятствием для возврата к цивилизации… виделось Советское государство, и потому совсем не удивительно, что в процессе гласности был очернен образ практически всех его институтов. Именно всех. Не только государственной системы хозяйства, органов безопасности и армии, но и Академии наук, и Союза писателей, и даже детских садов и пионерских лагерей…»

Именно на последнем этапе перестройки «культ Высоцкого» окончательно обрел свой антисоветский ракурс и был включен в качестве тарана в широкомасштабные атаки на советскую власть. Все это хорошо видно по тем публикациям в СМИ, которые начали выходить в ту пору. Например, в дни 52-летия барда, в январе 1990 года, в газете «Московская правда» некая Т. Глинка писала следующее:

«Время, наверное, изменилось. «Чтоб не стало по России больше тюрем, чтоб не стало по России лагерей» — этого теперь требуют громко. И по телевидению, и в кино, и в газетах. А что Высоцкий первый на всю страну крикнул, забыли, что ли… И что на «нейтральной полосе цветы необычайной красоты», тоже уже не открытие. Берлинскую стену порушили и ту полосу с Афганом восстановили, наверное. Устарел? В каком-то смысле, может быть. Сбылось, свершилось многое из того, о чем он один только и пел нам. Пел во всю мощь своего голоса, всей своей стремительной, сжигавшей самое себя, обгонявшей жизнью. И мы словно наматывали бесконечные магнитные ленты на свои души. Мы вторили его мыслям, произносили вслух или про себя. Мы не могли жить без Высоцкого. Он первый сказал нам о том, что нам еще предстояло узнать. Сказал, спел — сердце переворачивалось, а вроде бы что особенного. «Ох, сегодня я отмаюсь, ох, освоюсь, но сомневаюсь, что отмоюсь». И ведь прав был. Отмыться — это уже никогда. С тем и живем сегодня…»