Дураков нет

Нет, мир отнюдь не внушает веру в справедливость, думал Салли. Согласно расхожей христианской мудрости, за все нечестия земной жизни нас ждет воздаяние в жизни вечной, но Салли в этом сомневался. Что, если испорченность известного ему мира лишь зеркальное отражение мира того? Что, если Большой Джим Салливан ухмыляется ему с небес, удобно устроившись одесную Отца? Многие удивились бы, но только не Салли.

– Послушайте. Скажите Банку, что я съеду при первой возможности. Мой адвокат говорит, что меня, быть может, выпустят уже завтра, хотя порой он и ошибается.

– С Клайвом я разберусь, – заверила его мисс Берил и сказала Уэрфу: – А ты проследи, чтобы он не ударил судью.

– Не хотите поехать с нами?

– Нет, я еду с миссис Грубер, – ответила мисс Берил.

– Элис была знакома с Хэтти?

– Насколько мне известно, нет, – признала мисс Берил. – Но она старается не пропускать ни одного развлечения.

На крыльце Салли заметил, что из кармана пальто Уэрфа торчит край конверта, который ему вручила мисс Берил.

– Похоже, она наконец переписала дом на Клайва? – спросил Салли.

– Не твое дело, – вполне ожидаемо ответил Уэрф и спрятал конверт поглубже в карман.

– Ну ты и темнила.

Уэрф пожал плечами:

– Ты когда-нибудь слышал о конфиденциальности?

– Мы знакомы с тобой сто лет, а я только сегодня узнал, что тебя зовут Эйбрахам.

– Разве ты этого не знал? – спросил Уэрф. – Это написано на двери моего кабинета.

– У тебя есть кабинет?

– Салли, Салли, Салли.

Уэрф надел перчатки, схватился за перила, они шатались у основания, где Карл Робак, подлец этакий, открутил винты. Салли решил, что починит перила, как только выйдет из кутузки, чтобы мисс Берил не убилась и ему не пришлось нести ответственность за смерть уже двух старух.

* * *

В похоронной конторе играла органная музыка, смутно похожая на церковную, причем нарочно играла так громко, подумал Салли, чтобы уж точно достать посетителей. В служебном туалете, куда его проводили, чтобы Салли поменял трусы и надел только что купленные носки, музыка звучала еще громче. Кабинка была размером со шкаф, в ней едва умещался унитаз, допотопная раковина и кривое зеркало. В углу под потолком висела колонка, из которой и доносилась органная мелодия. Салли сел на унитаз, и колени его почти уперлись в дверь, которую он закрыл за собой, когда вошел. Колено его, как всегда, вопреки логике, в заключении разболелось сильнее, так что Салли менял трусы и надевал новые носки медленно, мучительно и неуклюже. Пот лил с него градом, как вдруг дверь, которую он забыл запереть, распахнулась, а Салли в трусах сидел на унитазе и натягивал второй носок.

– Иисусе Христе. – Джоко побагровел, захлопнул дверь и сказал, уже из-за двери: – Тебе разве не говорили, что для того, чтобы облегчиться, необязательно полностью снимать штаны?

– Не уходи, – ответил Салли двери. – Мне надо с тобой поговорить.

Салли натянул второй носок, потом брюки – от того же костюма, что и пиджак. Химчистка, одна из двух в Бате, была рядом с магазином, где он купил носки, и Салли уговорил Уэрфа на всякий случай зайти.

– Вон они. – Салли указал на свои брюки, он узнал их в первой же партии вещей, которые со скрипом проехали мимо них по конвейеру под потолком.

– Невероятно, – пробормотал Уэрф.

Взглянув на дату в квитанции, девица не поверила своим глазам.

– Восемьдесят второй? – уточнила она. – Вы сдали их два года назад?

– Только не говорите, что брюки еще не готовы, – предупредил Салли. – Они нужны мне сейчас.

Джоко стоял у двери, когда Салли вышел из туалета и демонстративно застегнул ширинку.

– Я думал, ты еще сидишь, – сказал Джоко.

– Я и сидел, – согласился Салли. – Но меня отпустили на три часа. Раз уж я гробоносец.

Джоко фыркнул:

– Обожаю маленькие городки. Когда суд?

– Завтра, – ответил Салли.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты был осторожнее с этим копом? – спросил Джоко.

– Не помню. Говорил?

У Джоко булькнуло в горле.

– Что ты скажешь судье?

– Скажу, что был в состоянии аффекта, – сообщил Салли. – Мы заявим, что от твоих пилюль у меня поехала крыша.

Кровь отхлынула от лица Джоко.

– Кстати, о пилюлях. – Салли ухмыльнулся. – Они снова почти закончились.

– Нехороший ты человек, Салли.

– Мне это говорили, – согласился Салли. – Но я не верил.

– Я тебя вчера обыскался, – вспомнил Джоко. – Я же не знал, что тебя посадили.

– Тогда ты единственный, кто об этом не знал.

Весть о том, что Салли врезал Реймеру, разлетелась еще до того, как в “Еженедельнике Норт-Бата” напечатали подробный рассказ о случившемся вкупе с разгромной статьей, порицавшей то, что автор ее считал современным духом беззакония, угрожавшим не только их городку, но самим основам цивилизации. А ведь совсем недавно сумасшедший охотник, не довольствовавшись кровопролитием, устроенным в лесу, приехал в Бат и открыл стрельбу по окнам домов на Верхней Главной. Автор статьи усматривал в этом тенденцию и оговаривал, что предыдущее происшествие не стоит сбрасывать со счетов потому лишь, что его виновник проживал не в Бате, а в Шуйлер-Спрингс – городе, где кишат парии и где подобные зверства в порядке вещей. Нет, в действительности между этими двумя событиями существует огромное число неуловимых связей, и всякому, кто даст себе труд поискать их, это станет очевидно. Впрочем, и в Бате есть семьи, не одно поколение которых отличалось жестокостью (Салливанов, отца и сына, не упомянули), потому, возможно, намекал автор, мы имеем дело с генетической склонностью к насилию. На этой грозной научной ноте статья завершалась.

– Я ездил в Пенсильванию, в Гёттисберг, к бывшей, – виновато пояснил Джоко. – Мы всю неделю изображали знаменитую битву [51] . В общем, весть о твоих подвигах туда не дошла.

– Окей, – ответил Салли и уточнил, нахмурясь: – А зачем ты меня искал?

– Я увидел, что твоя ненормальная тройка выиграла накануне, вот и хотел убедиться, что ты в курсе и не выкинул квитанцию.

Салли вытаращил глаза.

– Извини, – сказал Джоко. – Я думал, ты знаешь.

51

Битва при Гёттисберге (1–3 июля 1863) – самое кровопролитное сражение Гражданской войны, ставшее ее переломной точкой.

– Она выиграла, пока я сидел в кутузке?

Джоко поправил бифокальные очки и спросил с неподдельной тревогой:

– Ты же не ударишь человека в очках?

Салли не поднял бы руку на Джоко. А вот если бы рядом случился Бог (разумеется, то самое извращенное божество, о существовании которого Салли давно подозревал), он, пожалуй, и замахнулся бы.

– Я думал, ты знаешь, – повторил Джоко.

– Сделай одолжение, – попросил Салли.

– Все что хочешь, – ответил Джоко. – Только не бей.

– Не говори мне, сколько я выиграл, – продолжал Салли. – Никогда. Как бы я ни умолял.

– Заметано, – сказал Джоко и вошел в туалет, который освободил Салли.

Салли услышал, как щелкнул замок. Некоторые люди, подумал он, умеют соблюдать осторожность. И с ними Бог, как правило, не играет.

В зале, где лежала в гробу старая Хэтти, не было ни души, не считая гробоносцев и одного-двух сотрудников похоронной конторы. Старуха пережила всех своих сверстников, из ее родных была в живых только Касс. Поэтому набрать необходимое количество гробоносцев оказалось непросто. Так что Питеру пришлось заняться еще и этим, а Салли из кутузки подбил на это дело Уэрфа, Джоко и Карла Робака. Отис вызвался сам, поскольку чувствовал ответственность за смерть Хэтти. Ральф, как всегда, по доброте душевной тоже предложил помощь, но Вера отозвала его предложение, заявив, что ему после операции нельзя поднимать тяжести. Подумывали о Рубе, но из уважения к покойнице отвергли его кандидатуру. Карл, Уэрф и Отис сидели в дальнем углу зала и негромко беседовали – о чем именно, за музыкой было не слышно. Касс в трауре стояла у гроба и о чем-то вполголоса переговаривалась с сотрудником похоронной конторы. Питер прислонился к противоположной стене, вид у него был щегольской: твидовый пиджак, оксфордская рубашка, узкий вязаный галстук.