Двадцать один день
Шрифт:
– Вы совсем охренели? – возразил Кагетора. – Чем вы думаете?
– Эй, Кагами, – Коганей осторожно просунул голову в кабинет начальства, предварительно постучав, – там твой Куроко…
– Чего? – Тайга вскочил со стула.
– Ну, засел в душевой и не выходит. Ему там нехорошо, мне кажется, – почесал затылок Шинджи.
– Тьфу ты, вот как знал, что нельзя его оставлять! – Кагами выбежал из кабинета, предоставив Тацуе разбираться с Кагеторой, и направился прямо к раздевалкам, по дороге старательно напрягая извилины на тему причины внезапного срыва у подопечного и того, какую взбучку ему устроит док.
В
– Эй! – Кагами остановился у двери и подёргал за ручку – закрыто. – Подопечный? Чего ты там? Это я.
– Совершенно никуда не годится, – донеслось из-за двери.
– Что не годится? – Кагами нахмурился, лихорадочно соображая, что бы сделал док на его месте, и прильнул ухом к двери. – Послушай, открой дверь, и мы посмотрим, что там не годится.
– Так нельзя, я не одет. Неприлично быть неодетым при посторонних, – пробормотал подопечный, и Кагами легко представил, как Куроко слегка тряхнул головой, словно подтверждая свои слова. – Никуда не годится.
– Давай так, – Кагами набрал в лёгкие побольше воздуха. – Я закрою глаза, ты откроешь дверь, и я войду. Только я, больше никто. Я ведь не такой уж посторонний. И смотреть я не буду. – Тайга улыбнулся, ободрённый воцарившейся за дверью тишиной, наполненной только звуками падающей воды, и сделал товарищам знак, что справится сам. Киёши кивнул, перебросил ему большое махровое полотенце и отошёл от двери. – Так годится? Я закрыл глаза. – Тайга повесил полотенце на плечо, сжал дверную ручку пальцами и честно зажмурился.
Пауза продолжалась секунд двадцать, в течение которых Кагами слышал только собственные гулкие удары сердца где-то в ушах, потом раздался лёгкий щелчок.
– Я захожу и не смотрю, – проговорил он, осторожно открыл дверь, неловко вошёл внутрь и снова закрыл её.
Воздух внутри был влажным и густым. Подопечный молчал, и Кагами занервничал, чётко осознавая, что предложенный вариант хоть и позволил ему оказаться внутри, но всё равно не давал возможности понять, в порядке ли Куроко, не поранился ли и что всё-таки «никуда не годится».
– Эй, Куроко? – нерешительно позвал он. – Я вот тебе полотенце принёс, вдруг ты забыл?..
– Не могу, – отозвался Куроко откуда-то слева, и Кагами инстинктивно развернулся на голос и сделал полшага в его сторону. – Я не могу. Не получается. Никуда не годится.
– Что ты не можешь-то? – переспросил Кагами, перебирая в уме догадки одна чудесатее другой.
– Будет больно. Я не могу, – затараторил подопечный своим монотонным голосом. – Все могут, а я не могу. Это неправильно. Я хочу, как все, но не могу. Это никуда не годится.
Кагами нервно сглотнул, размышляя над следующим наводящим вопросом, и неожиданно припомнил вчерашнюю фразу подопечного: «Под душем больно. Никуда не годится», – и тут же смачно хлопнул себя ладонью по лбу.
– Так вот ты чего… – протянул он, заметно расслабившись. – Слушай, ну это я виноват. Я забыл,
что ты в ванне всегда плескаешься и не любишь мыться под душем. Ты меня прости, ладно? – Тайга не совсем понимал, почему нёс весь этот бред, но откуда-то возникло чёткое желание извиниться.– Никуда не годится, – повторил подопечный, и голос его показался Кагами чуть менее напряжённым.
– Согласен, – усиленно покивал Тайга. – Но мы сейчас что-нибудь придумаем. – Он запустил руку в непослушные вихры на затылке. – Ванну, конечно, тут не найдёшь…
– Я неправильный, – тихо пробормотал Куроко. – Я не могу мыться в душе, потому что я неправильный. Это никуда не годится.
– Эй, а ну-ка слушай сюда, – повинуясь секундному позыву, Кагами сделал ещё несколько шагов на голос, протянул вперёд руку. – Ты не такой, как все. Ты забавный и немного странный. Зато ты куда как умнее меня в математике. И столько про поезда знаешь. И про Джордана все подробности. И ты правда интересно играешь в баскетбол. Поэтому мне, если честно, чихать на то, что у тебя синдром немца, фамилию которого я ни за что, наверное, не запомню. Вот так вот. Что на это скажешь?
– Будь здоров, Кагами-кун, – проговорил подопечный после полуминутного молчания, и Кагами показалось, что его голос прозвучал ближе.
– Чего? – нахмурился Тайга.
– Когда кто-то чихает, принято говорить «Будь здоров», – пояснил Куроко.
– Вот теперь узнаю моего чудика, – хохотнул Кагами и тут же добавил: – Слушай, я вот что подумал: может тебе таз подойдёт? А? Куроко? Ты хоть отвечай, я же не вижу ни зги! Ты там киваешь, что ли? Или нет?
– Таз – это не ванна, – упрямо проговорил Куроко, но после некоторого раздумья добавил: – Но в тазу не больно.
– Сгодится, значит? – обрадовался Кагами. – Я тогда сбегаю, поищу.
Он почти уже развернулся к двери, когда ощутил невесомое прикосновение холодных пальцев к своему предплечью, которые, однако, тут же пропали. Тайга замер: подопечный впервые коснулся его по доброй воле, и это было… странно. И как-то особенно. Как будто совершенно неожиданно выиграл в лотерее счастливый билет.
– Держать кого-то, обхватив рукой, – проговорил Куроко глухо, – называется «обнимать».
– Нет, обнимают по-другому, – выдавил Кагами, удивляясь, каким чужим показался ему собственный хриплый голос. – Когда-нибудь покажу. А пока принесу таз, и сможешь мыться, как привык, согласен?
– Да, Кагами-кун, – послушно ответил тот. – Держать кого-то, обхватив рукой. Определённо, обнимать, – услышал Тайга уже с порога.
***
Док заглянул только к ночи, когда давно переодетый в пижаму Куроко уже допивал свой успокаивающий чай, забравшись с ногами на кровать и сжимая кружку обеими руками, а Кагами вернулся из ванной, где тщательно отмывал трофейную тарелку.
– Привет, док! – поздоровался Кагами, стряхивая тарелку и ставя её на стол. – Видите, всё нормально, а вы переживали.
– Ну, как прошёл день, Куроко-кун? – спросил Такао, усаживаясь в кресло и взглядом шаря по столу в поисках чего-нибудь вкусненького, после чего Тайга быстренько достал из рюкзака припасённые специально для дока картофельные дольки.
– Определённо, хорошо, – покивал подопечный, отпивая чай.
– Чем ты занимался сегодня? – уточнил доктор, с удовольствием положив в рот кусочек картошки и блаженно сощурившись.