Двадцать один день

Содержание тетрадки было, прямо скажем, неожиданным. Тайге пришли на ум и другие синонимы, которые он мгновенно озвучил, прижав ко рту кулак. Почти половину страниц занимали рожицы, нарисованные неверной рукой и кое-где раскрашенные цветными карандашами. Чем дальше Кагами пролистывал, тем больше усилий уходило на удержание активно отвисавшей челюсти. Рожицы были объединены в блоки с названиями: «мама», «папа», «доктор Широганэ», какие-то ещё незнакомые Тайге имена. «Акаши-кун». «Кисэ-кун». «Такао-сан». «Кагами-кун». Тайга только и мог что хлопать глазами, разглядывая свои мини-портреты, с которых он то улыбался, то хмурил раздвоенные брови, то кричал, широко открыв рот. Некоторые картинки были подписаны: «радость», «печаль», «злость». Возле каких-то стояли знаки вопроса, а около особенно удачных красовался схематично изображённый баскетбольный мяч. Чуть дальше, под большим заголовком «Кагами-кун: образная речь» были аккуратно переписаны и тщательно пронумерованы какие-то его фразы, вроде «отбросить коньки» или «глиста в скафандре», с объяснениями, явно выуженными с просторов интернета. И где только этот мелкий пакостник взял компьютер? Отдельным блоком шла пресловутая теория про еду, в которой постоянно мелькало слово вероятность и коей сопутствовали много раз перечёркнутые расчёты с использованием более чем восьми греческих букв на страницу текста, что априори означало, что Тайге в них не разобраться.

Он, наверное, просидел бы за этим занимательным чтивом до прихода подопечного, если бы не зашедший перед дежурством Такао.

– Привет, Кагами-кун, – улыбнулся он, просунув голову в открытую дверь, – ты что это один? Куроко-кун смотрит кино?

– Ага, – отозвался всё ещё до глубины души офигевший Тайга, – а я вот тут нашёл… случайно… Док, а вы можете мне объяснить кой-чего? – Он протянул припрятанную было тетрадь.

Такао пролистал страницы и очень серьёзно посмотрел на Кагами. Тайга слишком хорошо знал этот взгляд, как у хищной птицы, явственно дававший понять, что доку сильно не нравится то, что происходит.

– Ты знаешь, что поступил отвратительно, – захлопнув тетрадь, проговорил Такао скорее утвердительно, чем вопросительно. – Немедленно положи на место. Ты хоть понимаешь, что могло произойти, если бы сейчас сюда пришёл не я, а Куроко-кун?

– Истерику бы он мне устроил, – кивнул Кагами, аккуратно пристроив тетрадь обратно. – С раскачиваниями и стенаниями, как мы любим.

– Нет, это как раз не самое страшное, – покачал головой Казунари. – У тебя больше никогда не было бы шанса спросить об этом у него самого. Ты понимаешь, что больше так делать нельзя? – спросил он, усаживаясь на кровать.

– Понимаю, – кивнул Тайга и с усилием сглотнул, почувствовав приближение острого приступа самоуничижения, кои происходили с ним крайне редко. Прямо скажем, никогда не происходили. – Просто… Там ведь и про меня тоже. И про вас. И про Кисэ. И даже про бешеного. Зачем он эти рожицы рисует? Зачем за мной фразы записывает? Это, знаете, не слишком приятно! – Кагами повёл плечами, словно пытаясь освободиться от гнетущего ощущения.

– Он изучает, – ответил Такао, задумчиво глядя в окно. – Тебя, меня, других находящихся с ним рядом людей. Судя по всему, важных ему людей. Навыки невербального общения, которые у здоровых приобретаются почти автоматически, для аутистов становятся большим препятствием к взаимодействию с обществом.

– Какого общения? – уточнил Тайга.

– Невербального, – пояснил Казунари. – Мимика, жесты, интонации. Твои фигуры речи. Он не понимает ни того, ни другого, поэтому записывает и, скорее всего, заучивает, чтобы в следующий раз трактовать твои слова и выражение лица правильно.

– Зачем он заучивает, если всё равно не понимает? – вздохнул Тайга. – И никогда не поймёт.

– Я не уверен до конца, – наконец улыбнулся Такао, отчего Кагами резко почувствовал облегчение, – но мне кажется, что Куроко-кун очень упрямый человек. В хорошем смысле. Он не сдаётся. Всё равно продолжает стараться. Знаешь, Кагами-кун, кое-кто из специалистов считает, что аутисты не способны к состраданию и сопереживанию. Потому что у них нет эмоций и чувств. Я категорически не согласен.

– А ваш Шин-чан тоже рисовал рожицы? – спросил Кагами, почесав затылок.

– У Шин-чана феноменальная память. Ему не нужно рисовать, чтобы запомнить, – улыбнулся Такао. – Но эмоции мы с ним тоже разучивали. Несколько лет.

Дверь тихонько открылась, и на пороге появился Куроко.

– Добрый вечер, Такао-сан, добрый вечер, – поздоровался он, проходя в комнату и садясь за стол.

– Привет, Куроко-кун! – ответил улыбкой Казунари. – Как сегодня твои дела?

– Прогулка по расписанию. По средам, пятницам и воскресеньям с десяти до двенадцати. Второй получил котлету от Фукасаку-сан, – принялся докладывать подопечный, открывая пресловутую тетрадку на одной из последних страниц и поспешно что-то записывая. – Кагами-кун играл со мной в баскетбол один час и тридцать шесть минут. Счёт: шестьдесят восемь – сорок шесть в пользу Кагами-куна. Из сегодняшнего фильма я узнал, что это неправда, что если разрезать дождевого червя пополам, то обе части выживут. И у меня сегодня не день рождения, но я получил подарок.

– Как интересно. От кого? И что за подарок, если не секрет? – уточнил Такао и подмигнул стремительно покрасневшему Кагами.

– Кагами-кун принёс мне утром тарелку. Мою личную тарелку. – Куроко порылся в ящике, куда предварительно спрятал, не потерпев при этом никаких возражений, собственноручно вымытый после обеда подарок, и поставил тарелку на стол перед доктором. – Определённо, мою. На ней еда не соприкасается.

– Вот это подарок! – восхитился тот. – Ай да Кагами-кун!

– Я увидел в магазине. Случайно, – пробормотал Кагами, уставившись в пол. – Могу вам тоже такую купить для Шин-чана.

– О нет, Шин-чан не настаивает на том, чтобы блюда подавались раздельно, – с улыбкой ответил Такао. – Правда, мне приходится каждый день подбирать продукты тех цветов, которые рекомендованы для Раков Оха Аса. Честь и хвала тем, кто придумал натуральные пищевые красители.

– Ну вы даёте, док, – хохотнул Тайга. – Готовите, наверное, так вкусно, что пальчики оближешь.

– Поверь, в этот раз ты мне действительно льстишь. Ладно, я пойду, – Такао встал с кровати и сделал пару шагов к двери, – я сегодня на сутки. Шин-чан вчера уехал к родителям в Саппоро на уик-энд, поэтому могу подежурить аж до утра воскресенья.

– «Кассиопея»*, – ещё больше оживился Куроко. – Отходит со станции Уэно, платформа номер тринадцать, в шестнадцать-двадцать, и прибывает в Саппоро на следующий день в девять тридцать две. Расчетное время в пути – семнадцать часов двенадцать минут. Проезжает по тоннелю Сэйкан – самому длинному железнодорожному тоннелю в мире, его протяжённость составляет пятьдесят три километра и восемьсот пятьдесят метров, двадцать три километра и триста метров из которых проходит под Сангарским проливом, что тоже является мировым рекордом, – без запинок продолжил он. – Поезд следует с промежуточными остановками: Омия, Утсуномия, Корияма, Фукушима, Сендай, Хакодате, Тойя, Ноборибетсу, Томакомай и Минами-Читосе.

– Ого! – присвистнул Кагами. – Да тебя прямо можно диктором на вокзал. Только я думаю, что на самолёте-то будет быстрее. Нет?

– На поезде. Определённо, на поезде, – помотал головой подопечный. – На самолёте не годится, никуда не годится. Нужно обязательно ехать на поезде. На Кассиопее. По тоннелю Сэйкан.

– Шин-чан тоже предпочёл поезд, Куроко-кун, – успокоил Такао. – Он вообще летать не очень любит. Кстати, мои родители тоже живут в Саппоро. Если хочешь, могу позвать тебя в гости.