Двадцать восемь дней

— Я просто… — она покачала головой, откашливаясь. — Ты не поможешь мне надеть ее?

— Конечно, — мой ответ был мгновенным.

Я наклонился вправо, не сводя глаз с Мэри и слепо подбирая подвеску рукой. Она на секунду посмотрела мне прямо в глаза, а затем перевела взгляд на мою руку как раз в тот момент, когда я нащупал тонкую цепь. Я выпрямился и подошел к ней ближе.

— Повернись, — я прошептал ей на ухо.

Она глубоко и судорожно вдохнула воздух. И я был готов поспорить, что ее кожа покрылась мурашками. Мэри повернулась ко мне спиной, и я поднял руки над ее головой, держа в каждой по застежке, как внезапно зазвонил телефон, и она буквально отбежала от меня, как от какой-то заразы. Все подушки, листы и куртки полетели вверх, потому что она бегала, ища телефон. Меня раздражал этот звук и абонент, кто бы он ни был, потому что, черт возьми, какого хрена он звонил в пять утра? В этот момент Мэри подняла трубку, потому что звук прекратился, и я услышал ее прекрасный голос.

— Да?

Ее дыхание было тяжелым, и это доставляло мне удовольствие, потому что я знал, что причиной этому был я.

— Алекс, я так рада, что ты позвонил.

Мэри присела на край кровати, успокаивая свое сердцебиение, и мельком бросила на меня взгляд. Она засунула ладонь между коленей. В другой ситуации я бы точно подметил, что это чертовски горячий жест, но в тот момент я молча смотрел на то, как она говорила по телефону. Это были очевидные, обыденные предложения, и я решил оставить ее одну. Я вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь, и направился на крышу. Раньше это было место, в котором мне всегда приходили отличные идеи и решения проблем. Сейчас это была просто крыша. Теперь мне помогало решать проблемы не место, а Мэри. Я мог поговорить с ней несколько минут, пошутить над ней или просто полежать рядом, и мне становилось легче. Гораздо легче, чем от этой чертовой крыши. Но тогда у меня не было выбора, и я вышел на свежий воздух. Мне пришлось засунуть подвеску в карман джинс, потому что я не знал, куда ее деть. Холодный лондонский воздух ударял меня в лицо и приводил мысли в порядок. Я вспомнил, сколько всего ответов на ее вопросы я откладывал.

Может, сейчас и стоит ей все рассказать?

Мне вспомнилась наша прогулка по городу. Это была внеплановая, устроенная мной прогулка, которую Мэри не ожидала. Под вечер я повел ее на Трафальгарскую площадь. Она кормила голубей и выглядела такой счастливой, как маленький ребенок, которому предложили его любимую конфету или игрушку его любимого персонажа из мультфильма. Она смеялась, прыгала, умилялась этим птицам. Мэри восхищалась Лондоном, называла его красивейшим городом и затем переспросила, что я сказал ей. Но я ничего не ответил. Хотя должен был. Тогда я сказал, что этот город не сравнится с тем, насколько она красива на самом деле. Жаль, что мне пришлось это промямлить, и она не услышала меня.

Однажды вечером, когда мы лежали, и она рассказывала мне миф о каком-то созвездии, я даже не слушал ее. Я вслушивался только в ее ласковый голос, в то, с каким энтузиазмом она говорит это. Но я не слышал ни слова. В ту ночь мы просто лежали и смотрели на небо, и Мэри спросила, почему двадцать восемь мое любимое число. Я не ответил ей. Но это число показывает, сколько дней я был счастлив. По-настоящему счастлив. Даже если у нас было много падений за этот срок. Я все равно никогда не был так счастлив в своей жизни, как в эти дни. Это было чувство, которое я не ощущал прежде.

Я прикусил нижнюю губу и, стараясь отпустить вертевшийся негатив вокруг меня, направился в дом. Мне всегда нравился его интерьер, но как бы я посмотрел на него завтра, зная, что ее больше нет здесь? Иногда я думал, что лучше бы она не появлялась в моей жизни, потому что тогда бы я вообще не знал, что бывают такие чувства. Я бы вообще не знал, что способен такое испытывать. Перед тем как войти, я постучал в дверь собственной комнаты и вошел только после того, как Мэри пригласила меня.

— Поговорили?

Она шмыгнула носом, вдыхая воздух.

— Да. Попрощались, — она исправила меня.

Я посмотрел на часы на своем запястье. 05:58

— Ты эм… Ты не думала над моим предложением о том, чтобы перенести рейс или полететь на моем самолете? Просто… — я провел рукой по волосам, облизывая губы и стараясь сформулировать свое предложение. — Просто я подумал, чт…

— Гарри, — то, как она перебила меня, интонация ее голоса сразу же дала мне понять, что мне не стоит и пытаться. — Я…

Мэри что-то начала говорить, но я уже не слышал. Меня словно оглушили, и я просто следил, как двигаются ее губы и как она жестикулирует.

— …не можем так, — закончила она, и я сел с ней рядом.

Мэри провела рукой по моему лбу, откидывая свисающие на глаза кудри.

— И через несколько месяцев ты забудешь цвет моих глаз, а я забуду цвет твоих.

Ее голос и нижняя губа начинали снова дрожать. Мэри временами смотрела вверх, чтобы слезы не стекали вниз по щекам.

— Я забуду тембр твоего голоса и твой акцент, а ты забудешь мой.

— Черт подери, что ты несешь?!

Я схватил ее за запястья, притягивая к себе, но она и не собиралась слушать меня, продолжая:

— Просто потому, что людям свойственно забывать.

Ее голос сорвался на хрип, и она стала всхлипывать у меня на груди. Это было похоже на немую истерику, потому что она не рыдала и не кричала. У меня в груди образовалась гигантская дыра, дыхание сбилось.

Как она может говорить такие вещи?

Я молчал, понимая, что эти слова по-настоящему задели меня. Я бы не забыл никогда. Ее глаза. Я множество миллионных тысяч чертовых раз разглядывал их при каждом удобном случае. Я черт возьми видел эти глаза всегда, когда закрывал свои. Каждую долбанную ночь мне снились эти глаза, несмотря на то, что она лежала со мной рядом. Какого черта она могла произнести эти слова? Я бы никогда не забыл этот карий цвет, переливающийся местами с золотым. Это был цвет то ли кофе, то ли молочного шоколада. Я бы никогда не забыл запах Мэри. Даже если бы я начал его забывать, я бы выкупил оптом миллиарды ароматических свечей с запахом ванили, я бы купил долбанную ваниль, духи с этим запахом и освежители для воздуха. Я бы сделал что угодно, но не забыл. Забыть — это отпустить и наплевать. Я никогда бы не сделал этого. Возможно, меня бы назвали безумцем, ведь в какой-то мере это так. Но я буду безумцем, который помнит. А это лучше любого комплимента.

Мэри потянула меня за левую руку, изучая ее. Но когда я понял зачем, уже было поздно, потому что она произнесла:

— Думаю, пора выезжать.

Она сделала это, чтобы посмотреть время на моих часах. Пальцами она потерла глаза и попыталась изобразить улыбку куда-то в пустоту. Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоить свои нервы. Но этого не хватило.

Наверное, у меня уже никогда не получится.

В эти минуты я просто следил за ней. Я следил за тем, как она вытащила билет из сумки, как накинула куртку. Обувь была на ней уже давно, как мне показалось. Она все еще была в моей толстовке, и я не знал, специально ли она едет в ней или нет. Но я промолчал, потому что мне правда хотелось, чтобы, если она и уехала, то в ней. Мэри только хотела взять чемодан за ручку, как я опередил ее и даже не заметил, что уже донес его до входной двери. Я не заметил, как бросил чемодан в багажник и как завел машину. Мне помнился только момент, как я открыл для нее дверь, и Мэри молча села на пассажирское сиденье.

Мы уже ехали по трассе к Хитроу, когда она решила заговорить.

— Прости меня.

Я искоса бросил на нее взгляд, стараясь следить за дорогой.

— Мэри, эт…

— Нет, — она перебила. — Это было ужасно, и я знаю, что сделала тебе больно. Поэтому прости, пожалуйста.

Ее глаза уткнулись в мой профиль, я буквально чувствовал ее взгляд на себе. Но в тот момент я невольно пытался пропустить вперед себя несколько машин, чтоб ехать медленней, и не мог посмотреть на нее в ответ.

— Сейчас уже шесть тридцать, — Мэри смотрела в экран телефона. — Ты мог бы пожалуйста поднажать?

Мне показалось, что мне в висок запустили пулю. Я нажал на тормоз прям посреди трассы так неожиданно, что если бы мы не были пристегнуты, то вылетели бы через лобовое стекло. Автомобили позади нас внезапно загудели, и я мог слышать, как они осыпают меня матами, объезжая нашу машину.

— Что, прости?!

Мне необходимо было прокричаться. Мэри уставилась на меня, как на психа. Хотя вполне вероятно, что я был психически неуравновешен.