Дважды – не умирать

«Чего ждать?.. Когда же команда?»

Повисла долгая мучительная тишина. Сквозь туман проступали фигуры людей. Они приближались осторожно, прячась в тени деревьев, держась кромки дороги.

– Огонь!

Урманов ударил стволом в стекло и разом оглох от грохота выстрелов. Стреляли справа и слева, этажом выше и в домах по соседству. Боевики тоже ответили ураганным огнем.

Воздух в здании мгновенно наполнился пороховой гарью и копотью, известковая пыль облаком повисла внутри. Стало трудно дышать, и совсем невозможно – контролировать, кто куда стреляет, и зачем. Урманов, прячась за выступом окна бил время от времени короткими очередями, украдкой высовывая ствол автомата наружу. Он стрелял наугад, не целясь, с трудом преодолевая инстинкт самосохранения, который заставлял его вжиматься в стену и замирать всякий раз, когда ответные пули ложились слишком близко. Одна из вражеских пуль ударила в край оконного проема, совсем рядом и ему цементной крошкой посекло лицо – словно плеткой стегнули… Он отпрянул и ощутил на лбу и щеке сползающие вниз щекочущие теплые струйки.

Присев под окном, Урманов обтер ладонью лицо и перезарядил опустевший магазин. Трудно было снова заставить себя подняться, но он поборол страх и, встав сбоку от окна, выпустил в сторону противника длинную очередь.

На улице вдруг стало темно. Это боевики специально расстреляли уличные фонари, чтобы те их не демаскировали. Только вспышки разрывов и яркие вереницы трассеров разрывали ночную мглу.

«Что же теперь разглядишь в такой темноте? – озабоченно подумал Урманов. – И так ничего не было видно, а теперь – и вовсе…»

Но не прошло и минуты, как в небо одна за другой полетели осветительные ракеты. Улица озарилась белесым, дрожащим светом. Стрельба возобновилась с новой силой.. С той и с другой стороны пошли в ход гранатометы. Загорелся забор перед комендатурой и два дома по обеим сторонам улицы.

Отсветы огня заплясали на осколках разбитых стекол и на стенах. Урманов осторожно приподнялся на цыпочки, чтобы посмотреть на освещенную пожаром улицу, но тут в стену у соседнего окна ударил снаряд, выпущенный из безоткатного орудия. Взрывной волной его откинуло в сторону, он ударился головой о стену и упал на пол. Стальная каска слетела от удара и покатилась, автомат выскользнул из рук. Задыхаясь и кашляя в облаке едкой пыли, Урманов с трудом поднялся. Голова гудела, как колокол, ноги подкашивались. Он оперся рукой о стену и постоял так, с трудом приходя в себя. Там, куда угодил снаряд, зияла сквозная дыра, в ней торчали загнутые прутья арматуры.

– А-а-а-а-а!… Аа-а-а-а-а! – едва расслышал Урманов, сквозь гул в ушах. Он посмотрел перед собой и увидел лежащего бойца, присыпанного сверху осколками бетона.

Все было словно в каком-то страшном сне. Хотелось проснуться, но не было сил.

– Санита-а-а-ар! – крикнул Урманов, склоняясь над лежащим. – Саната-а-а-а-ар!

Он попытался приподнять раненого, но тот оказался слишком тяжелым. Урманов не сразу понял, что это ефрейтор Гуцан. Лицо его было залито кровью, рука неестественно вывернута, а из разорванной выше колена штанины, торчала острая белая кость, с обрывками серого от известковой пыли мяса. Урманова замутило от этого вида…

– На, держи! – прапорщик Васильков подал Урманову автомат и каску. – Что с ним? Живой?

– Вроде бы да…

Вдвоем они оттащили ефрейтора вглубь коридора. За ним по полу тянулся кровавый след. Кровь обильно струилась из открытой раны. Прапорщик Васильков достал индивидуальный пакет, резиновым жгутом перетянул ногу выше раны и начал бинтовать. Бурыми пятнами кровь проступала сквозь белую марлю.

Прибежал санитар с носилками, вколол раненому обезболивающего, прямо сквозь одежду. Затем зафиксировал шинами перебитую ногу и сломанную руку. Вытер кровь с лица, забинтовал голову.

Ефрейтор Гуцан открыл глаза. Хотел что-то сказать, но санитар остановил его:

– Молчи, молчи… Береги силы.

И, обращаясь к Урманову, попросил:

– Помоги мне.

Положив раненного на носилки, они спустились на первый этаж и отнесли его к оружейной комнате. Там, в глухом внутреннем коридоре без окон, прямо на полу, на матрацах уже лежало несколько человек. Здесь было потише, звуки боя не так долетали сюда. Тускло горели свечи, расставленные на табуретах.

Прислонившись спиной к стене, Урманов присел рядом с ефрейтором. Силы покинули его…

– Передохни, – сказал санитар. – С непривычки-то оно тяжеловато…

Среди раненых Урманов узнал обгоревшего танкиста. Он был вроде в сознании, но бредил.

– Мама, мама! – настойчиво повторял он, тиская распухшими пальцами белую простынь. – Давай убежим отсюда! Я знаю, как… Я знаю дорогу, мама… Давай, убежим!

Глаза его, словно у незрячего, неподвижно смотрели в потолок.

Урманов отвернулся. Если бы хоть чем-то он мог ему помочь… И тому, с простреленной грудью, и этому, раненому в живот… Тяжело было все это видеть.

– Товарищ старший сержант, – донесся до Урманова слабый голос. – Что там у меня с ногой?

Ефрейтор Гуцан смотрел на него с надеждой.

– Да все нормально, Гриша, на месте нога.

– Я не умру?

– Нет… Ну, что ты! Вот рассветет, прилетят «вертушки» и всех вас заберут в госпиталь. Ты потерпи только… Все хорошо будет, вот увидишь.

– Не хочу умирать… – тихо произнес Гуцан и в глазах у него блеснули слезы.

– Брось, Гриша… Я тебе обещаю – мы еще на твоей свадьбе погуляем. Если ты, конечно, пригласишь.

– Приглашу.

– Ну, вот и отлично. Держись… Я пойду, Васильков уж, наверное, меня там потерял.

– Стой… – раненый подался ему навстречу. – Ты не обижайся на меня, ладно?

– За что?

– Я это… Не со зла, в общем… Подрались мы, помнишь?

– Ладно, забыто уже давно.

– Дурак был… Прости.

Урманов почувствовал ком в горле. Предательски защипало в носу.

– Давай, Гриша, – он пожал ефрейтору влажную, горячую ладонь. – И ты меня, прости, если что…

Перехватив поудобнее автомат, Урманов, не оглядываясь, быстро пошел по коридору. Там, наверху, стало как будто потише. Он взбежал по лестнице на второй этаж, пригибаясь, пробрался к своему окну. В коридоре, неподалеку, прижавшись спинами к дальней от окон стене, сидели бойцы. Непосредственно у окон дежурили только наблюдатели. Пользуясь затишьем, солдаты снаряжали магазины. «Клац-клац-клац» – дружно щелкали они, загоняя патроны в автоматные «рожки». Урманов тоже подсел к ним, надорвал промасленный бумажный пакетик и принялся набивать пустой магазин.

За окнами заметно посветлело. По-прежнему плотной была серая туманная пелена, однако утренний свет сделал ее более прозрачной.

«Первую атаку отбили, – подумал Урманов, монотонно продолжая набивать очередной «рожок». – Сейчас будет легче… По кране мере – видно, куда стрелять».

До этого, он, как и все, стрелял не прицельно, наугад, в лучшем случае различая лишь неясные тени.

Сильно пахло гарью. Высокий деревянный забор вокруг здания почти полностью сгорел. Догорали и остатки двух домов перед комендатурой. В самом трехэтажном здании, где закрепились основные силы, тоже периодически во время боя вспыхивал пожар, но его удавалось гасить – огнетушителями, ведрами с водой. Благодаря этому оборонявшиеся сохранили свои позиции. Хотя здание сильно пострадало от выстрелов безоткатных орудий и гранатометов.

Два других дома, расположенных слева и справа от комендатуры, где находились бойцы гарнизона, тоже удалось удержать… В недостроенном здании гореть было особо нечему. А в жилой усадьбе огонь уничтожил только хозяйственные постройки – сам дом остался цел.

О потерях личного состава Урманов мог только догадываться. Нескольких убитых он сам видел; раненых – тоже…

Наступившая тишина давила на нервы. Непонятно было – ушли боевики или готовят новый штурм? Какие у них планы?

Впрочем, тишина была относительной. Периодически постреливали пулеметы, слышались одиночные выстрелы снайперов.