Две стороны неба

– А мелодия, между прочим, потом появилась в чьей-то обработке. Капитан Войт говорил, да я уже забыл. "В пути" называется.

– Ах, "В пути"?
– воскликнул Анджей.
– Припоминаю. Только вот понятия не имел, что у нее такая романтическая история. Не подозревал как-то.

– А напеть можешь?
– тихо спросил Роберт.

– Могу, - неуверенно ответил Пашка.
– Только приблизительно, потому что личность я еще далеко не всесторонне развитая.

Он сел, обхватил руками колени и тихо засвистел, подняв лицо к небу. У Роберта внутри словно что-то оборвалось и рассыпалось с удивленным звоном.

Каморка, мокрое от слез лицо Софи, широко раскрытые глаза невидяще уставились в пол... Софи задумчиво перебирает губами концы черных волос и молчит. Тишина - и вдруг неторопливые шаги в коридоре, и кто-то негромко насвистывает странный полузнакомый мотив. Непонятно знакомый мотив, словно когда-то услышанный во сне. Во сне..

– А я ведь тоже ее слышал, - растерянно сказал Роберт.
– И тоже не по радио... Радио было только у Энди. И Софи когда-то слышала... И тот, кто в коридоре свистел... И другие, наверное, только их никто не спрашивал...

– Кончай рассказывать!
– недоверчиво и немного испуганно произнес Анджей.
– Не подыгрывай сиятельному графу.

– Я не подыгрываю. Я вспомнил...

У Роберта вдруг закружилась голова.

– Вот тебе и марсианка!
– сказал Пашка.

Роберт прошептал:

– Другие тоже вспомнят, обязательно вспомнят... Надо только спросить. Они вернутся и я им скажу...

Палуба легонько дрогнула. Лодка ткнулась носом в причал, от которого они начали свое путешествие.

– Приплыли, - очень деловито сказал Пашка.
– Выходи!

Он первым выбрался на причал и обернулся.

– В земле и небе более сокрыто, чем снилось вашей мудрости, мой Анджей! Над этим нужно поразмыслить.

– Очень приятно, Рослов, что ты стараешься не забывать классику.

Роберт и Анджей притихли, не успев подняться, а Пашка замер, как одна несчастная особа, превратившаяся из-за любопытства в соляной столб. Наставница Анна стояла совсем рядом, а из темноты, с берега, донеслось хмыканье наставника Генриха.

– И вам не спится?
– растерянно спросил Пашка, выигрывая время.

– Вы с Томашевским не учли, что ночью на реке очень далеко и хорошо слышно. Вставай, Томашевский, лежать нужно было в постели.

– Побег не удался, благородный граф, - уныло сказал Анджей, поднимаясь с палубы.
– Капитан завел нас в ловушку, потому что был подкуплен роялистами.

Роберт лежал и не шевелился.

– А может быть не все потеряно?
– бодро воскликнул Пашка и зашагал к берегу.
– Миледи, вам ничего не говорят слова "Франция и свобода"?

Пашка явно отвлекал внимание наставницы от лодки. Анджей тоже вышел на причал.

– Вы обратились не по адресу, граф!
– насмешливо ответила наставница.
– Мы здесь для того, чтобы захватить вас и препроводить в тюрьму. Я и маркиз загнали лошадей, всю ночь преследуя корабль, и теперь-то вы в наших руках! Учтите, сопротивление бесполезно - за холмом стоит гвардейский полк, преданный королю.

– Попрошу ваши шпаги, - сказал наставник Генрих.

– Я с вами!

Роберт вскочил с палубы, пробежал по причалу и тоже оказался на берегу.

– О!
– воскликнула наставница.
– Заговорщиков больше, чем мы думали. Не послать ли солдат проверить другие лодки?

– Не надо, - сказал Пашка.
– Между прочим, что поделать, если у меня бессонница? Намедни ночью бессонница моя меня томила...

Наставница засмеялась.

– Рослов, ночью тебя прямо-таки тянет на цитаты. Пошли!

Они медленно направились к дороге, ведущей на холм. Пашка разглагольствовал, картинно разводя руками:

– Ночь вообще располагает к мудрым мыслям. Душа, освободившись от дневных дел, сбросив бремя больших и малых забот, становится легкой, светлой и сухой, как говаривал знаменитый эфесец Гераклит, и устремляется к горним высотам, постигая глубинную сущность мироздания. Ночь прекраснее дня, потому что днем, ослепленные сияньем солнца, мы не в состоянии заметить и понять всей красоты мира.

– Что-то такого не припомню, - удивился наставник Генрих.

– Мое собственное! А сколько шедевров о ночи создано поэтами! Взять хотя бы "Выхожу один я на дорогу"...

– Если ты сочинишь ночью что-нибудь лучше, мы подумаем над изменением твоего режима, - пообещала наставница Анна.

Наставник Генрих согласился:

– Таланты надо поощрять!
– Так дайте же мне возможность!- обрадовался Пашка.
– Разрешите гулять по ночам и я налажу серийное производство шедевров!

– И почему это наставникам можно, а нам вот нет?
– задумчиво произнес Анджей в пространство.

– У вас, благородные графы, будет время поразмыслить на эту тему за толстыми крепостными стенами!
– весело ответила наставница.

– Вперед, друзья!
– воскликнул Пашка.
– История сохранит наши имена!

– А завтра в Киево-Печерскую лавру мы, по всей вероятности, отправимся без вас, - добавила наставница.

Анджей протяжно вздохнул и первым начал взбираться на холм.

– Борцы за свободу всегда страдали, так уж повелось, - уныло сказал он.

– А чтобы нам не было скучно брести долгой ночной дорогой, я расскажу вам одну историю о капитане Феликсе Войте, - пообещал Пашка, обращаясь к наставникам.
– А Роберт кое-что добавит.

*

Наверное, в каждом человеке есть некий ограничитель впечатлений, задерживающий поток воспринимаемой из внешнего мира информации, когда ее становится слишком много, и доводящий ее до сознания через определенный промежуток времени, когда человек уже в состоянии все воспринять и осмыслить.

Так размышлял Роберт, сидя на скамейке и рассеянно прислушиваясь к далеким голосам. Впереди, за низким кустарником, за белыми лестницами и золотистой полосой горячего песка разлеглось море. Море лениво приподнималось к горизонту, оно было зеленым и серым... Оно казалось застывшим и в то же время стремительно летело в бесконечность торопливыми гребнями мелких волн, оно отражало небесную синеву и все-таки оставалось иногда зеленым, иногда серым, но ни разу - голубым.

И все было впервые. Впервые - ширь и беспредельность, но беспредельность земная, уютная, совсем не похожая на черную пустоту другой стороны небес. Впервые - странная соленая вода. Впервые - ТАКИЕ небо и солнце. И первая встреча с медузой - скользкое прикосновение под водой и торопливо отдернутая рука, а потом любование нежной белой бахромой и изящными очертаниями морской жительницы, чем-то похожей на декоративные светильники из старых кинофильмов. И брызги от волн, бьющих в низкий каменный парапет, и запах гниющих водорослей, и россыпи хрупких раковин на берегу...