Двойник

Это объясняет, почему она не может позволить себе нанять страйкера. Не то, чтобы деньги были единственной причиной. Принципы, гордость, упрямство, непоколебимость, безразличие… все это может играть роль. Но, в конечном счете, ничто из этого не имеет значения: ничто из этого не изменит того факта, что я здесь.

Я плавно двигаюсь вдоль боковой стороны дома, как раз за углом рядом со входом, где посажен ряд кустов самшита. Кусты достаточно плотные и густые, чтобы скрыть меня, когда я припадаю к земле, чтобы спрятаться. И наблюдаю. И жду, когда она или войдет, или выйдет.

В любом случае, это то, на что я рассчитываю. Это сравнительно новое назначение, полученное едва ли сутки назад, если верить контракту у меня на сотовом, поэтому, если только она не нарушает обычное поведение только что активированных Альтов, большие шансы, что она до сих пор дома. Готовится прятаться, готовится бороться. В любом случае, все начинается здесь.

Подробностей до смешного мало. Поначалу я недоумевала, почему Дайр не надавил на клиента, чтобы тот пошевелил ногами и собрал больше информации, перед тем как передать мне контракт, но потом я поняла, что он не хотел облегчать мне жизнь. Так же, как и Совет, он хочет слить меня, если я не смогу закончить эту работу.

Я дотронулась до пистолета в кармане куртки. Никогда не смогу забыть, на что он способен, независимо от того, сколько бы раз я из него стреляла. Забыть означало бы потерять себя, стать больше страйкером, чем собой.

В другом кармане - нож. Еще один - в правом переднем кармане моих джинсов, и еще - в заднем кармане. Это, возможно, перебор, но я нервничаю и не знаю наверняка, как все пойдет.

Так что я жду. День тянется медленно. Каждая секунда такая тягучая, что не хочет переходить в следующую. Минуты растянуты, часы бесконечны. Раньше мне не приходилось оставаться в неподвижности так надолго, это похоже на борьбу с гравитацией, каждая частичка моего тела протестует, стонет.

Глаза пересохли. Их жжет. Вся левая нога и стопа правой, абсолютно онемели. Мурашки по всему телу.

Голод тоже мучает, спазмы в желудке накатывают волнами.

Мой мозг лениво прокручивает последний урок боевой подготовки, размышляя, было ли там вообще что-то полезное. Что-нибудь о человеческом теле и психическом испытании во время слежки, о пытке обездвиживанием.

Но я обрываю себя.

Давай, Вест, сфокусируйся на чем-нибудь, кроме себя. Замри, будь страйкером.

Но как? Невозможно, когда все твое существо состоит из агонизирующих мышц и костей, которые ломит, натянутых до предела нервов и голодного головокружения.

Солнце уже низко, в воздухе разливается вечерняя прохлада, характерная для поздней осени, когда входная дверь открывается. Она захлопывается, следом слышны шаги.

Глаза у меня широко открыты, во рту пересохло, пульс зашкаливает.

Но к тому моменту, когда чьи-то ноги оказываются рядом с моим укрытием, я знаю, что это не она. Походка слишком непринужденная, не достаточно осторожная для Альта, чей статус только что поменялся на активированный.

Женщина пересекает дворик и направляется к машине, припаркованной у обочины. Судя по тому, как она выглядит, она, наверное, мать моей жертвы. Схожесть с фотографией моего клиента слишком велика, чтобы она не была членом семьи.

Передняя дверь снова открывается.

– Мама, почему я не могу… - голос четырнадцатилетней девочки, заискивающий и нетерпеливый, мои плечи напрягаются. Это должна быть она.

– Линд, закрой дверь и оставайся внутри!
– голос женщины одновременно и рассерженный, и испуганный.

– Я сказала тебе, сейчас не время испытывать мое терпение.

– Но мне скучно! Я не хочу весь день сидеть дома! Почему я не могу…

– Лучше поскучать, чем умереть, не думаешь? Еще и дня не прошло, как ты получила свое назначение, а ты уже со мной из-за этого споришь.

– Я не спорю с тобой…

– Как заставить тебя понять, что назначение - это не что-то такое, что ты можешь решить не делать. Это же не как вернуть рубашку в магазин, Господи боже мой.

– Я не тупая, мама.

– Линд, - глубокий вздох, который вызвал воспоминание о моей собственной матери, когда она пыталась объяснить что-то нам четверым.
– Я скоро вернусь, ладно? И тогда решим.

– Ладно. Но Ксав все равно придет! Ты не можешь запретить мне видеться с моим парнем, знаешь ли.

– Просто вернись внутрь, Линд! И закрой дверь!

Дверь снова захлопывается, женщина садится в машину и отъезжает.

Я вскакиваю на ноги, пистолет в руке, мысли скачут, пытаясь определить, стоит ли забраться внутрь, пока ее мать не вернулась, или стоит просто позвонить в дверь и понадеяться, что она откроет не думая, а в это время дверь снова открывается.

Моя жертва выбегает из дома и мчится через двор, ее мать уже слишком далеко, чтобы ее догнать.

– Мама, подожди! Постой! Я забыла… - она останавливается посреди улицы, глядя в направлении, куда уехала ее мать, и тяжело дышит, руки уперты в бока.
– Вот блин.

Ее слова слышны на удивление хорошо, не смотря на разделяющее нас расстояние, и только теперь я понимаю, насколько вокруг тихо. Мирно. Мысли ворочаются у меня в голове и, правильно это или нет, я решаю, что пистолет громковат для этого места, для этих семей и этих домов прохладной ночью.

Я перекладываю пистолет в левую руку и выдергиваю нож с выкидным лезвием из переднего кармана джинсов. Со щелчком открываю его.

Это меня замедляет. Если бы я двигалась быстрее, я могла бы метнуть его, пока она была еще достаточно близко, чтобы исключить промах, и пока она еще смотрела в сторону. Она умерла бы, даже не подозревая, что произошло. Она бы умерла, а мне не пришлось бы смотреть ей в лицо.

Но она поворачивается, направляется назад и тут замечает меня. У нее такое же лицо, как у моего клиента, как на фото у меня в телефоне, которое я запомнила.

Глаза большие и испуганные, с красивыми ореховыми прожилками. В них закодированы черные спирали с цифрами ее назначения. Светлые волосы оттенка сливочного масла затянуты в хвост, в который по моде вплетены косички и декоративные перья. Она в джинсах и спадающей с одного плеча футболке. Плетеные “браслеты дружбы” обвивают обе руки от запястий до локтей, как радуга.

Она не замечает вытащенный нож, и я вижу, как ее губы начинают было задавать вопрос, но потом ее глаза концентрируются на отблеске лезвия, и лицо искажается от страха, становится белым, как мел. Ее глаза становятся еще больше, как светящиеся бассейны распространяющегося страха. Она открывает рот, издает беззвучное “Ой!”, но все, что я могу слышать - клокотание крови у себя в ушах. Мир сузился, превратившись в расстояние между нами.

Потом, она начинает двигаться назад, делает, спотыкаясь, несколько шагов, спеша убраться подальше…