Двойной без сахара
Шрифт:
— Оденусь, но не сейчас. Сейчас мне не во что одеться.
О’Диа остался с открытым ртом, не в силах переварить ответ.
— Я сюда приплыл, — помог ему Шон. — И, если б не вы, О’Диа, поплыл бы обратно.
— С мисс Донал?
— Если вы еще не заметили, она уже одета.
Ситуация из комической превратилась в жуткий фарс, а я не могла допустить, чтобы Шон поссорился с постоянным клиентом, и потому предложила гостю чаю, чтобы согреться. Прямо так, по-ирландски. Но Бреннон О'Диа, видимо, не готов был лицезреть голого Шона так долго и потому отказался. И напоследок поинтересовался, когда возвращается мисс Брукнэлл. Я в ответ пожала плечами.
— А я хочу чаю, — сказал
Я прошла на кухню. Отыскала хлеб и сыр. Достала банку с вареньем. И почувствовала на талии руки Шона.
— Вода оказалась недостаточно холодной, — прошептал он мне в ухо и потерся щекой о мою — колючий уже. но не так, чтобы сильно.
— А как же чай? — прошептала я, не узнавая собственный голос.
Рука Шона уже нагло проверяла, насколько мне жмут в талии штаны.
— Я потом сам его заварю.
— А если О’Диа вернется?
— Я ему не открою.
Но он открыл меня, стащив с таким трудом надетую одежду. Одна валялась под дождем в грязи, другая на полу кухни под мокрым полотенцем. Двумя. Шон раскрутил влажные волосы и зарылся в них носом.
— Они пахнут дождем.
— Тиной, — поправила я шепотом.
— Нет, дождем. Ирландским дождем. Моя русская девочка пахнет Ирландией, и я дурею от этого запаха.
Шон подхватил меня и усадил на столешницу, чуть не смахнув банку с вареньем.
— Здесь все открыто, — успела выдохнуть я до его поцелуя.
— Мы не запираемся в Ирландии, — ответил Шон не скоро. — Мы любим в открытую всем на зависть.
— Шон, я так не могу, — увернулась я от его губ, и на этот раз они впились мне в шею. За его руками я следить не успевала.
— Да ты никак не можешь! — его глаза вновь оказались рядом. — Так что не командуй. Я буду делать с тобой все, что захочу, и так, чтобы ты захотела повторить.
Он не дал мне выразить протест словами, но я могла без зазрения совести колотить его по спине. Она не была железной, и Шон наконец пожалел столешницу и перетащил меня в спальню, заставив по пути испугаться за коленки, но те не встретились с косяком — Шон хорошо знал размеры дверей и кроватей в доме, и моя голова приземлилась на самый край. Никуда не отползти, если только встать на полу на голову.
В Шоне вновь проснулся зверь. Он рычал у меня на груди, и я с трудом сдерживалась, чтобы не ответить ему тем же рыком. Мне помогал молчать страх. Страх, что Шон долго не выдержит и возьмет свое, оставив мне снова боль разочарования. Но пока он давал волю лишь губам и рукам, и те, и другие сдирали с меня кожу, обнажая нервы. Кровать стала маленькой — я пыталась ухватить покрывало, но находила лишь воздух. Мне не было холодно, мне было жарко, но мне надо было за что-то ухватиться, чтобы удержаться от соблазна обнять Шона — одно неверное движение, и он вернется к моим губам, и тогда все будет кончено — я не сумею сдержать его, и только сведу за его спиной ноги, как сразу потерплю фиаско. Полное и непоправимое.
Наконец я нащупала подушку и, бес в меня вселился, что ли, — швырнула ею в Шона. Он кинул ее обратно и попал мне в лицо. Я ухватилась за нее зубами и вовремя. Он оказался внутри. Сердце мое замерло, и он тоже замер. Потом отшвырнул подушку и притянул меня к себе. Чудом мы оказались на середине кровати. Лицо в лицо, грудь грудь, живот в живот.
— А теперь сама, — выдохнул он, сглатывая слюну. — Я ничего не буду делать. Почувствуй хоть что-нибудь.
Я уже чувствовала. Мы дрожали оба. Но это было бы и все, если бы рука Шона не скользнула по моему животу вниз. Я откинулась на его вторую руку, давая свободу первой, и замерла. Наверное, слишком надолго, потому что Шон со злостью схватил меня за
талию и дернул на себя. Еще и еще. Быстрее и быстрее. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ни его, ни потолок, чтобы чувствовать только себя. Но вот мир остановился, руки Шона исчезли, и я рухнула на самый край матраса. Мир встал с ног на голову, но я все равно увидела на полу телефон, который машинально схватила в гостиной, когда бежала одеваться, но так и не проверила сообщения…— I’m so sorry. I actually need Rubber Johnny to do this. (Прости. У меня ничего не получится без резинового Джонни.)
Шон подтянул меня на кровать, и мир встал обратно на ноги.
— Ты не должен извиняться, — едва слышно проговорила я, чувствуя во рту ужасную сухость. Кроме дождинок я ничего не пила. — Было бы много хуже, если бы ты не успел.
— Если бы я продержался еще хоть полминуты…
— Шон, прекрати, — я провела рукой по колючей щеке. — Я тебя чувствовала, хотя не верила, что такое вообще возможно.
— Лана…
Я перехватила его руку у себя на животе.
— Я предпочту сейчас чай. Мне нужно это куда больше.
Шон сжал губы и опустил глаза:
— А этой кровати нужно новое покрывало, а мне душ. И можно не включать водогрей.
— Может, сплаваешь за одеждой? — почти не пошутила я.
— Не доплыву. Ты выпила меня до последней капли и еще просишь чаю.
— Иди в душ. Я сама заварю чай.
Мне нужно было время побыть одной, отдышаться и одеться в конце концов. Я сделала это на кухне, где осталась моя одежда. Полотенца я пока отшвырнула ногой в сторону. Стирки нынче будет много. Сейчас же важнее протереть столешницу и попытаться думать за ней только о еде.
Жаль, Шон настолько больше меня, что в плечах не влезает ни в одну кофту, а так хотелось хоть чуточку прикрыть его тело. Куда улетучилось мое слоновье спокойствие художника? А потому что художник теперь не я. Это Шон рисует мое тело, вернее играет на нем, как на вистле, и слишком быстро начал брать верные ноты — неужто у него идеальный слух на женщин?
Чай обжигал грудь похлеще виски. Я проклинала свою привязанность к тонким спортивным лифчикам. Сейчас я мечтала о поролоновых чашечках, чтобы скрыть аффекцию. А предмет моих пошлых девичьих грез преспокойно жевал бутерброд. Ему на меня плевать. Он перед собой куражится. Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал. Я сейчас была его Эверестом.
— А не пойти ли тебе одеться? — не выдержала я.
Дождю голым он тоже надоел, а вот солнце выглянуло явно для того, чтобы им полюбоваться. Вот и нечего прятаться от него в доме!
— И принеси нашу одежду. Я запущу стиральную машину.
Шон кивнул, допил чай и ушел. Фу… Я сразу кинулась в спальню, но не за покрывалом, а телефоном. Лиззи наконец написала, что у нее все хорошо и даже спросила, как я там? Я плюхнулась с телефоном на пол. Она не про то спросила, она спросила как раз про это. Иначе бы написала «How are you?», а не «Are you having fun there?» О. да. Я отлично развлекаюсь в компании Шона Мура. Спасибо, Лиззи, за заботу!
Почему-то захотелось в ответ нахамить. Отомстить разом и за Шона, и за мои нервы… Но я написала просто «Гт totally fine» и почти отослала, но в последний момент задумалась о разнице во времени. Черт, сколько сейчас в Нью-Йорке? Но проверять в телефоне не стало. Плевать! Мое сообщение в любом случае будет не ко времени. Лучше заняться стиркой. Это точно к спеху.
Шон нашел меня подле стиральной машины. Барабан показался в этот раз особо маленьким и захотелось утрамбовать белье ногой. Наконец он закрутился, и я вопрошающе взглянула на Шона: чем теперь займемся? Пока нет покрывала, а оно не скоро высохнет.