Двуглавый. Книга вторая

А ничего, если привыкнуть к такой манере изложения, очень даже неплохо. Всё логично, понятно и доступно. Посмотрим, что за пример приведёт господин профессор…

— Погрузив вас в транс, я исследовал общее состояние вашего организма, проверил и установил вашу готовность к овладению ускоренным внушением, выявил отсутствие противопоказаний к таковому овладению, — разъяснил Степан Алексеевич. — Как видите, сделал немало. При ускоренном внушении ничего из перечисленного сделать было бы невозможно.

Тьфу ты, я-то думал, речь пойдёт о том, что возможно… Примерно так же разочаровался и дворянин Елисеев.

— Но! — профессор даже несколько повысил голос. — Но при ускоренном внушении вы можете побудить человека выполнить действие, которое он по собственной воле выполнять не хотел бы, или, наоборот, заставить прекратить выполнение любого иного действия. Желательно, однако, чтобы действие, которое должен человек совершить, было бы не особо для него сложным и не требовало применения навыков, которых у него нет. Соответственно и прекращение выполняемого действия должно быть именно прекращением, если вам потребуется, чтобы прекратив одно действие, человек начал исполнять другое, то внушать вы должны будете в два приёма — если, скажем, вам понадобится, чтобы пляшущий человек принёс вам воды, вы должны сначала внушить ему прекратить плясать, и уже затем внушить принести воды.

Это смотрелось уже куда как лучше, с негативной реакцией мы с тёзкой, кажется, поторопились.

— У вас, Виктор Михайлович, как с жестикуляцией? — неожиданный вопрос поставил нас обоих в тупик. — Используете ли вы её в повседневной жизни? Имеете ли представление о значении общеупотребительных жестов?

— Даже не знаю, Степан Алексеевич, — с некоторым недоумением признался тёзка. — Как-то не задумывался, знаете ли.

— Ну да ладно, Виктор Михайлович, — успокоил его Хвалынцев. — В ходе занятий видно будет… Но давайте понемногу и приступим… Евгений Леонидович! — позвал он ассистента и тот немедленно вошёл в кабинет из приёмной.

Не могу сказать, что мы с дворянином Елисеевым так уж сильно мучились вопросом, на ком будет тёзка отрабатывать новый навык, но сам этот вопрос никуда не девался. А теперь, похоже, нашёлся и ответ…

— Евгений Леонидович — обладатель уникальных способностей, — отрекомендовал Хвалынцев ассистента. — К обыкновенному гипнозу совершенно невосприимчив, внушение же ускоренное переносит легко и без каких-либо последствий. Идеальный помощник в вашем обучении!

Как по мне, рекомендация так себе, но им тут виднее. Впрочем, профессор Хвалынцев не соврал — его ассистент и вправду оказался удобным, если можно так выразиться, учебным пособием.

Хвалынский с самого начала объявил тёзке, что тот должен научиться проводить ускоренное внушение без голоса, только мыслью и жестами. Объяснение этому Степан Алексеевич дал вполне логичное — пусть так и сложнее, чем с голосовым приказом, но, во-первых, освоив сложную технику, ученик и с простой будет легко справляться, а, во-вторых, в ходе своего обучения ученик сможет быть уверенным, что ассистент ему не подыгрывает.

Получилось у тёзки сразу, прямо как тогда с доктором Гольцем. Похоже, погрузив дворянина Елисеева в транс, профессор Хвалынцев и правда исследовал его готовность к восприятию нового навыка, а не только копался в его мозгах непонятно с какой целью. Нет, понятно, конечно — судя по вопросам, это была та самая проверка лояльности, о которой я давно ещё предупреждал тёзку.

Поначалу, впрочем, запрещающие команды давались моему мозговому соседу легче, чем побуждающие — остановить идущего или что-то делающего ассистента тёзке удавалось всегда с первого раза, а вот заставить его пойти или что-то сделать — уже нет, бывало, что только с третьей-четвёртой попытки.

— Всё, Виктор Михайлович, — остановил Хвалынцев занятия. — Пора дать Евгению Леонидовичу отдохнуть, да и вам сразу увлекаться не следует. Должен сказать, я даже удивлён вашими успехами, проявленными с первого раза, тем не менее, в жестикуляции вам следует ещё упражняться. Мне представляется, что ваши сегодняшние неудачи причиною имеют именно недостаточное и не вполне верное использование вами жестов.

Ну, ему виднее. Поблагодарив господина профессора за учение, тёзка уже принялся было прощаться, как Степан Алексеевич выдал:

— Александр Андреевич просил вам передать, чтобы вы зашли к нему сразу от меня.

Та-а-ак… Вообще, заглянуть в секретное отделение дворянин Елисеев собирался и сам, но уже после визита к Эмме, а тут, значит, ротмистр Чадский хочет видеть товарища прямо сразу после занятия… Так хочет, что даже через самого же Хвалынцева и передал своё, хм, приглашение. Делать нечего, придётся зайти.

Едва тёзка появился в секретном отделении, его проводили в кабинет Чадского, где ротмистр принялся изображать радушие, предложив дворянину Елисееву чаю. Раньше за начальником секретного отделения такого гостеприимства не замечалось, так что мы с тёзкой сразу насторожились.

— Как прошло первое занятие, Виктор Михайлович? — спросил Чадский.

— Спасибо, Александр Андреевич, неплохо, — с дежурной вежливостью ответил тёзка. — Узнал много нового, в овладении же практическими навыками пока сильно не преуспел, но Степан Алексеевич меня обнадёжил, говорит, со временем смогу и больше.

Тут, однако, выяснилось, что такими малоинформативными ответами дворянин Елисеев не отделается. Господин ротмистр вывалил на тёзку целых ворох вопросов, отвечать на которые пришлось развёрнуто и обстоятельно.

Как проходило занятие? Кто при нём присутствовал? Что именно внушал тёзка ассистенту? Внушал по собственному желанию или по подсказкам Хвалынцева? Сложно ли было проводить такое внушение? Насколько быстро и в полном ли объёме исполнял ассистент внушаемое? Вопросы эти Чадский задавал по нескольку раз, и каждый раз слегка перефразированными — видимо, желал убедиться, что дворянин Елисеев говорит правду и в своих ответах сам не путается и не пытается запутать ротмистра.

— А вот скажите, Виктор Михайлович, не создалось ли у вас впечатление, что Степан Алексеевич при помощи своего ассистента вас обманывает? Ведь они могли заранее договориться и общаться понятными только им знаками? — то ли Чадский плохо слушал тёзку, то ли привычка никому не верить въелась в него, что называется, аж до костного мозга.

— А зачем им это, Александр Андреевич? — не сообразил тёзка.

— Для того, например, чтобы преувеличить в ваших глазах возможности этого метода, — пояснил Чадский. — Согласитесь, Виктор Михайлович, очень уж фантастично всё это смотрится…

— Не думаю, что такое было бы возможно, — чтобы усилить воздействие своих слов, обращение к ротмистру по имени-отчеству тёзка пропустил. По здешним понятиям не то чтобы прямо-таки хамство, но как указание на глупость вопроса сойти может. — Требуемые действия я вслух не называл, и Степан Алексеевич никак не мог подсказать их ассистенту.

Вот, спрашивается, что это было? Чадский плохо слушал тёзкины ответы или у него вырос зуб на Хвалынцева?

— Видите ли, Виктор Михайлович, — надо же, тёзкин выпад Чадский пропустил, — ускоренное внушение, если оно и вправду столь действенно, как учит вас Степан Алексеевич, чрезвычайно важно для нашей службы, как, впрочем, и для вашей. Поэтому я, как ответственный за секретность проводимых в институте исследований, должен быть уверен в полном отсутствии в действиях господина Хвалынцева какого-либо шарлатанства. Как, добавлю, и в полной лояльности профессора властям. И если, Виктор Михайлович, у вас что по первой, что по второй части появятся хотя бы малейшие сомнения, вам следует немедля поделиться ими со мною, какими бы незначительными они вам ни казались.