Двуглавый. Книга вторая

Дворянину Елисееву оставалось только подтвердить памятливость начальника, заодно и поблагодарить его за возможность встретиться с Эммой. Первое, понятно, было с должным почтением произнесено вслух, второе осталось в мыслях. Заодно появился повод напомнить тёзке наш разговор насчёт того, чего именно хочет получить Денневитц от обучения своего подчинённого. Обмен уже хорошо знакомым обоим мнениями и аргументами много времени не занял, и мы, как и раньше, сошлись в том, что сохранение тайны нашей с тёзкой двуглавости остаётся приоритетным, а всё остальное, что того обучения касается — это уже как получится.

…Речевые обороты, которыми Эмма оценила желание ротмистра Чадского нас с ней подслушивать, я, пожалуй, цитировать не стану. Пусть что для меня, что для тёзки отношения с этой незаурядной женщиной оставались постельно-дружескими, без какой-то большой и чистой любви, но всё равно, пятнать этим цитированием светлый образ Эммы Витольдовны было бы с моей стороны по меньшей мере непорядочно.

Тем не менее, мои попытки вызвать Эмму на серьёзный разговор остались безуспешными. Она, должно быть, тоже считала, что Чадский может проявить нездоровую инициативу, если уже не проявил, и лишь пообещала в самом ближайшем времени устроить нам возможность поговорить без чужих ушей. Пришлось снова поверить ей на слово.

Доцент Кривулин тоже порадовал обещанием в самом скором будущем устроить тёзке занятия по технике того самого ускоренного гипнотического внушения — прямо какой-то день обещаний, честное слово! Дворянин Елисеев, как ему и советовала любовница, не стал говорить Сергею Юрьевичу, что кое-какой опыт в этом уже приобрёл, и показал, насколько я могу судить, убедительно, полную готовность научиться чему-то новому. Впрочем, Кривулин тут же предупредил, что занятия начнутся лишь после завершения нашей с госпожой Кошельной миссии в военном госпитале. Ну и ладно, после, так после, нам с тёзкой с того не хуже. Впрочем, пока и не лучше тоже.

По возвращении тёзка дисциплинированно доложился, но вызова от Денневитца так до ночи и не последовало. С утра тоже было не до разговоров, и отбыл дворянин Елисеев в институт, оставаясь в полном неведении, что и как там вышло у Карла Фёдоровича с генералом.

…В госпитале в этот раз нас встретили столь же официально-почтительно, разве что доктор Гольц был настроен заметно более дружелюбно. Ну да, он-то ближе всех прочих познакомился с результатами наших с Эммой трудов, да и внушение в спонтанном тёзкином исполнении даром, видимо, не прошло. Воронков выглядел намного лучше, хотя видно было, что есть ещё, над чем поработать. Вот мы и поработали.

Как и в прошлый раз, сели мы по обе стороны от пациента, Филипп Андреевич устроился у изголовья. Воронкова Эмма сразу же погрузила в сон, уж больно тот расхрабрился и всячески пытался нам мешать своими вопросами и шуточками. Ну сам-то Дмитрий Антонович наверняка считал, что это он так помогает, но в данном случае решающим было вовсе не его мнение.

На этот раз Эмма и дворянин Елисеев вновь ощущали друг друга, держа Воронкова за руки, и даже как-то яснее и отчётливее, чем оно было в первый раз. Общались тоже мысленно, и опять это выходило лучше, чем тогда. Вообще, лучше было всё, в том числе и состояние Воронкова, которое мы с тёзкой наблюдали внутренним зрением. Но поводом расслабляться это не стало, и сеанс мы с Эммой провели полноценный. Эмма, однако, вновь, ещё перед началом, оговорила, что и на этот раз не будем доводить исцеление до конца, оставив полное его завершение на следующий раз. Мы с тёзкой посчитали, что ей виднее. Доктор Гольц обещал со всем вниманием проследить за изменениями в состоянии больного после наших стараний и расстались мы с ним уже чуть ли не друзьями.

Доставив целительницу в институт, заходить к ней в комнату отдыха тёзка не стал — Денневитц перед отбытием велел не задерживаться. Интересно, с чего бы это?

[1] Офицер, готовящийся к научной или преподавательской деятельности при высшем военном учебном заведении

Глава 17 Генерал Гартенцверг

В прошлой жизни я не раз, не два и не сто имел возможность убеждаться в том, что при лобовом столкновении начальственных планов с суровой реальностью может, конечно, пострадать и начальство, но это уж как получится, а вот подчинённым достаётся всегда, причём в большинстве случаев ещё и побольше, чем тому самому начальству. Тёзкин опыт таких наблюдений намного скромнее моего, но это исключительно из-за возраста. Впрочем, опыта этого у дворянина Елисеева теперь прибавилось.

О чём это я? Ну, вернулись мы в Кремль, как Денневитц и приказал, не задерживаясь у Эммы, и… И ничего. Денневитца на месте вообще не оказалось, каких-либо распоряжений внетабельному канцеляристу Елисееву он не оставил, даже порученец надворного советника ничего не знал и толком сказать не мог. До обеда тёзка так и зависал в кабинете того порученца, а после, узнав, что Карл Фёдорович до сих пор не появился и даже не звонил, в некотором недоумении переместился на квартиру в Троицкой башне, да принялся читать университетские учебники, чтобы хоть что-то полезное делать, если не по службе, так по учёбе. По окончании официально установленного рабочего дня дворянин Елисеев переоделся в домашнее и уже подумывал об ужине, как позвонил Денневитц и срочно вызвал внетабельного канцеляриста к себе. Под мысленный аккомпанемент моих ругательств тёзка переоделся снова в мундир и отправился по вызову.

— Когда я могу рассчитывать на возвращение Дмитрия Антоновича? — спросил Денневитц, едва ответив на тёзкино приветствие.

— Послезавтра мы с Эммой Витольдовной проведём последний сеанс исцеления, — доложил дворянин Елисеев. — Далее всё будет зависеть от того, как скоро в госпитале проведут окончательное обследование и оформят необходимые бумаги.

— То есть ещё день-два после вас, — поморщился надворный советник, — а всего два-три дня… Ладно, подожду, мне Дмитрий Антонович здоровым и полным сил нужен.

Так, похоже, что-то назревает… И не по части подчистки последствий заговора с мятежом, раз Карлу Фёдоровичу так необходим человек с опытом уголовного сыска.

— Я вчера не только у генерала Гартенцверга побывал, — Денневитц принялся вводить подчинённого в курс дела, — но и у нашего генерала тоже.

«Нашим генералом» Карл Фёдорович мог назвать только дворцового коменданта генерал-майора Дашевича, которому и подчинялась дворцовая полиция. Мы с тёзкой пока что знали его превосходительство только с хорошей стороны, но я-то понимал, что начальственное вмешательство в любое дело — это почти всегда источник проблем.

— Сегодня, — Денневитц недовольно скривился, — я опять имел удовольствие беседовать сразу с несколькими генералами… армейскими, — надворный советник замолчал, давая подчинённому возможность проникнуться всей серьёзностью положения. — И потому, Виктор Михайлович, так…

Ну да, скорее всего, я не ошибся, и сейчас Карл Фёдорович начнёт вываливать те самые проблемы на тёзку.

— И потому так, — продолжил Денневитц. — Генералом Гартенцвергом по делу о том убийстве заниматься будут военные. Как я понимаю, большого желания снова вытаскивать ту историю на свет Божий у них нет, но и деваться им теперь в свете вновь открывшихся обстоятельств некуда. В тот раз прекращение дела, если закрыть глаза на то, как выглядела вся та история, можно было посчитать и оправданным — именно полковник Гартенцверг принёс армии успех во втором Корейском походе, благодаря чему в Корее удержалось у власти дружественное России правительство. Гартенцверга и в генералы произвели за тот поход, и в академию направили преподавать тактику рейдовых действий. В общем, пусть у военных болит голова, что и как теперь с этим героем делать, для нас же тут важно другое.

Ага, а вот сейчас надо слушать с особым вниманием, к чему мы с тёзкой и приготовились приступить.

— У нас, Виктор Михайлович, будет на беседу с его превосходительством один день, — вздохнул Денневитц. — Завтра. И разговор пройдёт без записи, так договорился наш генерал с военными. Впрочем, Пётр Николаевич, — даже тёзка не сразу сообразил, что Денневитц говорил о дворцовом коменданте Дашевиче, — заверил меня в том, что запись, сделанная после, будет использована в дальнейшей работе по делу. Вы мне нужны, потому что я должен быть уверенным в искренности слов генерала Гартенцверга. Впрочем, для вас беседа тоже представит интерес, это я вам обещаю, — тут Карл Фёдорович как-то двусмысленно усмехнулся. — Идите, Виктор Михайлович, отдохните и выспитесь, завтра день будет непростым.