Двуглавый. Книга вторая

— Не пользовался, — ответил Денневитц. — Два человека с теми же именем, отчеством и фамилией в Москве нашлись, но одному из них шестьдесят семь лет, другому всего пятнадцать. В Россию по документам на имя Василия Христофоровича Яковлева тоже никто не въезжал.

— Тогда и не знаю даже… — я и правда не представлял, что и как тут можно предположить, тёзка тоже.

— Вот и я не знаю, — недовольно проворчал Денневитц. — Хорошо хоть, того одесского Яковлева дактилоскопировали в своё время, будут у нас пальчики этого Яковлева, будет с чем их сравнить. Но что наш Яковлев сосватал генералу Гартенцвергу налётчиков именно из Одессы, всё же на определённые мысли наводит. Кстати, покойный отставной капитан Фисенко тоже родом из Одессы.

А вот это уже зацепка! Всё-таки жизненный путь офицера более прямой и, главное, куда более тщательно документированный, чем у потомственного жулика, глядишь, что-то и найдётся…

— По уму если делать, надо в Одессу человека посылать, — Денневитц продолжал ворчать. — И не абы кого, а чтобы понимал, кого и что искать. Когда Дмитрий Антонович вернётся?

Ну да, тут Карл Фёдорович прав, если кого в Одессу отправлять, так только Воронкова.

— Доктор Гольц, что отвечает за лечение Дмитрия Антоновича в госпитале, заверил нас с Эммой Витольдовной, что не позднее послезавтрашнего выпишет пациента, — вернул я управление телом его законному хозяину. — Если, конечно, не возникнут какие-то непредвиденные обстоятельства. Но по нашей с госпожой Кошельной части они не возникнут, это совершенно точно.

— Отлично! — оживился надворный советник. — Вот с этого известия и надо было начинать! Хоть одна хорошая новость за день!

Глава 19 На грани

Если вдруг кому-то покажется, что неудачи со смертью капитана Фисенко и прояснением личности того, кто прятался под личиной исчезнувшего одесского жулика Яковлева, выбили надворного советника Денневитца из колеи и ввергли его в расстройство, спешу от такой ошибки предостеречь. Да, неприятно, но расстройство — это не про Карла Фёдоровича. Разбираясь в жизненном пути того, одесского, Яковлева и Яковлева, так сказать, нашего, Денневитц кое-какие подробности всё же прояснил.

Оказалось, ещё до того, как начать покупать у Бакванского сведения, компрометирующие некоторых непростых людей, Яковлев завёл знакомство с Курёшиным, секретарём коллекционера компромата, и тот за хорошую плату поведал Яковлеву, чем именно можно разжиться у господина Бакванского, а когда плату Яковлев несколько повысил, то и некоторыми подробностями поделился. В итоге Яковлев покупал у Аркадия Кирилловича именно и только то, что ему было нужно.

Допросил Денневитц и штабс-капитана Тригорского. Тот со всей ответственностью исполнил приказ генерала Гартенцверга быть со следствием откровенным, но толку от того исполнения оказалось не так и много. По словам Тригорского, в Одессу он ездил вместе с Яковлевым, но уже на месте сначала сам Яковлев переговорил неизвестно с кем, а уже затем сказал Тригорскому, к кому обращаться.

Впрочем, теперь это станет заботой больше Воронкова, когда он вернётся на службу. Дворянину Елисееву Денневитц велел вернуться к совершенствованию своих способностей, так что тёзка снова отправился в почти что уже родной Михайловский институт.

— Итак, Виктор Михайлович, — деловито начал доцент Кривулин, — я поговорил с Карлом Фёдоровичем, Александром Андреевичем и Эммой Витольдовной, и, полагаю, вам самое время обратиться к овладению техникой ускоренного внушения.

Ого! И когда это он успел с Денневитцем побеседовать? Что Александр Андреевич — это ротмистр Чадский, мы с тёзкой тоже сообразили не сразу. А Эмма, значит, решила любовнику помочь. Что ж, её понять можно — раз у тёзки нечто такое с доктором Гольцем уже получалось, то с этим своим новым навыком он может и спалиться, не зря же она тогда его предупреждала, чтобы не показывал это своё умение. А тут дворянина Елисеева как бы научат, и скрываться ему не придётся. Умная она у нас, что тут скажешь…

— Как и с целительством, перед началом обучения вам следует пройти изучение вашей способности к таковому, — напомнил Кривулин. — К сожалению, сделать это сегодня по ряду причин не получится, так что завтра, Виктор Михайлович, и приступим. Если, конечно, вы не возражаете.

Тёзка возражать не стал. Но необходимость поговорить с Эммой почувствовал прямо-таки острую, да и с моей стороны нашёл в этом своём желании самую активную поддержку.

Эмма приходу любовника обрадовалась, хотя и пыталась поначалу сохранять привычный образ слегка отстранённой умницы. Надолго, однако, её не хватило, и уже через пару минут мы вовсю предавались самым разнузданным наслаждениям, а ещё не знаю через какое время в счастливой обессиленности развалились на диване.

— Эмма, ты что? — в некотором недоумении спросил я, когда женщина вдруг покинула лежбище и, как была, голая, направилась в кабинет. Почему я спросил, а не тёзка? Ну вот, как с самого начала сложилось у нас так, что товарища в отношениях с Эммой привлекала исключительно телесная близость, а для меня подруга представляла ещё и чисто человеческий интерес, так и до сих пор, когда мы были вместе, управление нашим с дворянином Елисеевым организмом я в большинстве случаев брал на себя.

Вернулась Эмма с листком бумаги и карандашом, приложила пальчик к губам и устроилась за столиком. Карандаш почти неслышно зашуршал по бумаге, и через полминуты женщина протянула бумажку мне. Круглым и разборчивым почерком там было написано нечто озадачивающее:

Витя! Кривулин и Чадский готовят тебе какую-то пакость. Я не смогла узнать, какую, попробую что-нибудь сделать, но не знаю, смогу ли. Будь очень осторожен!

Ну вот, не было печали — черти накачали… И что бы это могло быть? Какая такая пакость меня ждёт? И связано ли это с занятиями по ускоренному внушению? Вопросов, короче, появилось множество, ответов — ноль.

Эмма порвала записку на клочки и удалилась в уборную, откуда тут же послышался звук смываемой воды, возвестивший о начале долгого пути обрывков по бурным потокам московской канализации. Выйдя из уборной, Эмма развела руками и медленно повертела головой — подробностей, мол, не знаю, не спрашивай.

Знает, не знает — какая сейчас разница? Главное, предупредила о самом факте грядущей пакости или что там они придумали, позаботилась. Оставлять такое без должной благодарности я не посчитал себя вправе, притянул женщину к себе и… И вскоре мы снова вовсю бесстыдствовали на диване.

— Всё, не задерживайся, — шепнула на ушко Эмма, когда мы более-менее отдышались и успокоились. — А то Кривулин с Чадским забеспокоятся, — она хихикнула. — Завтра опять увидимся!

Вот же добрая душа! Понятно, что за спокойствие институтского начальства волновалась она исключительно ради смеха, но вот именно такой способ посмеяться выбрала — не издевалась, не злорадствовала или ехидничала, а вроде как пожалела. Добрая, да…

— Да, жалко, что ты только в голове у меня живёшь, — посетовал тёзка, когда мы покинули Эмму. — Вы с ней были бы отличной парой.

— Жалко у пчёлки, — пресёк я неуместную жалость. Блин, можно подумать, мне самому не жалко! — Ты, дружище, не о том сейчас думаешь, — всё-таки я решил сбавить тон, тёзка понял, что сказал что-то не то, но моя резкость его задела.

— А о чём, по-твоему, надо? — спросил тёзка. — О пакости, которую Чадский с Кривулиным готовят?

— Об этом, конечно, тоже, — согласился я, — но уже во вторую очередь.

— А в первую? — да что ж такое-то?! Он вообще думать способен или где?!!

— А в первую, дорогой мой, у нас вопрос: Денневитцу ты о предупреждении Эммы докладываешь или как, — поставил я тёзку лицом к главной нашей проблеме.

— Только «или как»! — без раздумий отрезал дворянин Елисеев.

— Вот и я к тому же склоняюсь, — хорошо всё-таки, что тут мы сошлись во мнениях! — Но всё равно надо обдумать…

— А что тут думать?! — удивился тёзка.

— Если Деневитц о предупреждении не узнает, то да, нечего, — принялся объяснять я. — А вот если узнает, надо сообразить, чем и как оно может нам выйти.