Дягилев. С Дягилевым

И тут опять не столько неточности, сколько недоговаривания. И прежде всего – такое ли большое преступление по службе совершил Дягилев, отказавшись от заведования «Ежегодником»? Ведь когда Молчанов отказался от этого заведования, князь Волконский, которому был только приятен этот отказ, не предложил ему уйти в отставку… И ответствен ли Дягилев-чиновник за то, что свободные неслужащие художники прислали дирекции «пачку заявлений» с отказом для нее работать? Но князь Волконский не договаривает двух более важных вещей: во-первых, что он приехал к Дягилеву и уговаривал его выйти в отставку, а не вызвал в свой директорский кабинет и потребовал выхода в отставку (это оказало большое влияние на дальнейший ход дела) и во-вторых, что он не раскрывает всего значения слов «увольнение без прошения». «Увольнение без прошения», увольнение по знаменитому «третьему пункту» означало в то время страшное для всех клеймо: чиновник, уволенный «по третьему пункту», лишался на всю жизнь права поступления на какую бы то ни было государственную службу и всю жизнь ходил с этим волчьим паспортом… Этого волчьего паспорта для Дягилева и стал добиваться князь Волконский, ценивший, по его словам, в Дягилеве «глубокого знатока искусства во всех его проявлениях».

Послушаем дальше князя Волконского: «Дягилев человек большой воли, способный перешагнуть через трупы, идя к своей цели. Все было пущено в ход: Кшесинская, великий князь Сергей Михайлович; дошли до государя. И вот что замечательно, – те самые люди, которые были против меня из-за Дягилева, теперь были за Дягилева и против меня. О, род людской! Война завязалась цепкая. Приходит ко мне генерал Рыдзевский, заменявший больного барона Фредерикса, министра двора, и показывает письмо государя, в котором он просит задержать увольнение Дягилева до разговора с ним».

Казалось, «цепкая война» могла окончиться миром: враги Дягилева, которым уступал слабовольный директор, стали на сторону Дягилева, государь просил задержать увольнение Дягилева… Но тут князь Волконский заупрямился и проявил большую не твердость, а капризную настойчивость в своем упрямстве. Он решил выиграть войну – и выиграл ее… весьма странными способами. Продолжаем его рассказ о визите генерала Рыдзевского и разговоре с ним:

«Я сейчас с разговора и добился согласия на увольнение. Хорошо, что вы дали мне копии с ваших писем Дягилеву, я их взял с собой и показал. Государь сказал: „Ну, если так, то печатайте приказ об увольнении“.

– Так что дело кончено?

– Разве можно поручиться! Приказ в „Правительственном вестнике“ может появиться только послезавтра. В течение завтрашнего дня может последовать новое распоряжение. Сергей Михайлович может забежать и испросить отмены… Но я намерен сказать дома, что если будет ко мне телефон, то чтобы отвечали, что меня дома нет и неизвестно где я.

На другой день ко мне неистово звонили, спрашивая, не у меня ли генерал Рыдзевский. На следующий день приказ об увольнении Дягилева был напечатан. После этого мы с Дягилевым не кланялись».

Князь С. М. Волконский значительно упрощает переговоры с отставкой Дягилева. И великий князь Сергей Михайлович, и генерал Рыдзевский не один раз, а несколько раз ездили в Царское Село к государю, и император Николай II несколько раз менял свою резолюцию: «простить», «уволить», «простить», «уволить», «простить», «уволить»… После первого же объяснения великого князя Сергея Михайловича, особенно после того как великий князь рассказал, что весь разговор князя Волконского с Дягилевым происходил на квартире последнего, государь встал всецело на сторону Дягилева и сказал:

– Я бы на месте Дягилева в отставку не подал бы.

Последнее решение самодержца было также в пользу Дягилева, но мы знаем, каким темным способом генерал Рыдзевский напечатал приказ об отставке Дягилева «по третьему пункту».

Чувствуя свою вину перед Дягилевым – он же поддерживал его в намерении не подавать в отставку (правда, Дягилев с его непреклонностью и не нуждался ни в какой поддержке), – государь решил загладить свою вину и просил государственного секретаря А. С. Танеева взять к себе на службу Дягилева. Когда вернувшийся в это время из-за границы министр высочайшего двора барон Фредерикс пытался государя убедить в том, что высочайшее желание невыполнимо, так как Дягилев уволен с волчьим паспортом и потому не имеет права нигде служить, государь воскликнул: «Какие глупые законы!» и… велел принять Дягилева на службу.

В своей книге «The Russian Ballet [47] 1921–1929» W. A. Propert [Проперт] напечатал интересное письмо Дягилева от 17 февраля 1926 года, отвечавшего ему на его два вопроса – о службе в дирекции императорских театров и об отношении его к Айседоре Дункан. На первый вопрос Дягилев отвечает:

«С 1899 года по 1901 год я был чиновником особых поручений при директоре императорских театров. Я был молод и полон идей. Я издавал в течение одного года „Ежегодник императорских театров“ (это было прекрасно). Я хотел направить театры на путь, по которому я следую и по сей день. Это не удалось! Разразился феноменальный скандал, вмешательство великих князей и просто князей, роковых женщин и старых министров, словом, чтобы меня уничтожить, различные влиятельные лица четырнадцать раз докладывали обо мне государю императору. В течение двух месяцев Петербург только и говорил об этом. Благодаря этому директор императорских театров, тотчас после меня, вылетел сам. К удивлению всей бюрократической России, через неделю после моего падения. Император дал приказ прикомандировать меня к собственной своей канцелярии. Вскоре после того я покинул Россию. Император меня не любил, он называл меня „хитрецом“ и однажды сказал моему кузену, министру торговли, что он боится, как бы я не сыграл с ним когда-нибудь скверной шутки. Бедный император, насколько его тревога была не по адресу! Было бы лучше, если бы он распознал людей, которые действительно сыграют с ним фатальную шутку» [48] .

47

«Русский балет» (англ.).

48

Для истории Русского балета большой интерес представляет и продолжение письма Дягилева – его ответ на второй вопрос В. Проперта: «Я хорошо знал Айседору в Петербурге и присутствовал с Фокиным на ее первых выступлениях. Фокин был от них без ума, и влияние Дункан на него стало базой для всего его творчества. Я знал всю жизнь Айседоры, так же хорошо в Венеции, когда она хотела выйти замуж за Нижинского, как и в Монте-Карло, где она танцевала только с Мясиным и объясняла ему, что во всяком танце дело только в одном: „Ничего, кроме главных движений“. Айседора нанесла непоправимый удар классическому балету императорской России».

Недолго после увольнения Дягилева оставался на своем директорском посту князь С. М. Волконский – он споткнулся на тех же Кшесинской и великом князе Сергее Михайловиче. Сергей Михайлович настаивал на том, чтобы он снял наложенный на Кшесинскую штраф за неподчинение директорской воле – князь С. М. Волконский заупрямился, – и великий князь добился того, что в июле 1901 года князю Волконскому пришлось уйти в отставку.

Закончим рассказ князя Волконского об его отношениях с Дягилевым:

«…После этого мы с Дягилевым не кланялись. Но его громкие успехи радовали меня, не с одной только художественной точки зрения, но и потому, что они утирали нос хулителям его.

Когда через десять лет, после всех своих выставок, блистательных спектаклей он приехал со своим балетом в Рим, однажды в ресторане Умберто я подошел к столу, где он со многими своими сотрудниками обедал, и сказал: „Сергей Павлович, я всегда искренно восхищался вашей деятельностью, но искренность моя была бы не полная, если бы я не воспользовался случаем высказать вам ее лично“.

– Мы так давно с вами не видались, – ответил он, – я так рад пожать вашу руку.

Так кончился „дягилевский инцидент“».

Для тех, кто знает непримиримость в некоторых случаях Дягилева, может показаться странной такая мягкость и незлопамятность Дягилева, но объяснение ее заключается не только в разных настроениях Сергея Павловича, а и в том, что он мало дорожил своей службой, выше всего ценя независимость «неслужащего дворянина», и лишение службы в дирекции императорских театров не было для него ни в какой мере ударом. Но эта служба сыграла свою роль, сблизив Дягилева с артистами (к этому времени относится и его знакомство с М. М. Фокиным, с которым он много говорил о необходимости балетной реформы) и введя его в самый центр театра и театральных вопросов.

Последние годы «Мира искусства» и историко-художественная выставка русских портретов

Отъезд Дягилева за границу и его статьи в «Мире искусства». – Охлаждение к современному и обращение к старому искусству

После своего выхода в отставку Дягилев полтора года не ходил в театр; правда, вскоре после этой истории, в конце весны 1901 года он уехал за границу и эти два года – 1901–1902 – больше провел в Западной Европе, чем в России. Сергей Павлович горячо переписывался с редакцией, давал свои указания, присылал материал, но больше возложил фактическое редактирование «Мира искусства» на Бенуа и Философова. Пока еще малозаметно, но Дягилев уже отходил от «Мира искусства».