Дягилев. С Дягилевым

С «Борисом Годуновым» у Дягилева было связано и другое, очень важное событие – одно из самых важных событий всей жизни Дягилева – знакомство с Мисей Серт (в то время madame Edwards [Эдвардс]), которую он перед смертью назвал своим самым большим и верным другом жизни. Эта дружба, выдержавшая двадцатилетнее испытание, началась в 1908 году на «Борисе Годунове», когда Мися, покоренная великим делом Дягилева, снимала для себя одной целый ярус лож и не пропускала ни одного представления «Бориса Годунова».

Princesse de Polingnac [69] , с которой тогда же познакомился Дягилев, и Мися Эдвардс-Серт играли исключительно большую роль в творческой деятельности Сергея Павловича (особенно в период Русского балета): princesse de Polingnac посвящалось большинство балетов, у нее происходили часто первые репетиции, у Миси Эдвардс-Серт обыкновенно разбирались и обсуждались вещи еще до их постановки. Мися постоянно поддерживала и материально и морально Сергея Павловича и создала себе настоящий культ Дягилева, культ, обеспечивавший в большой степени успех его сезонов благодаря тому положению, которое она занимала в Париже (она происходила из очень музыкальной семьи, в детстве знала Листа; в это время она была женой редактора «Le Matin»; вторым браком она была за испанским художником Сертом).

69

Княгиня де Полиньяк (фр.).

Princesse de Polingnac была могущественным другом художественного дела Дягилева, Мися была другом и дела, и самого Сергея Павловича Дягилева, и недаром в нашей труппе слегка подсмеивались над тем, что наш «женоненавистник» кончит тем, что женится на madame Серт. Как только Дягилев приезжал в Париж, он тотчас же садился в кресло у телефона, брал трубку, вызывал Мисю Серт, начинал благодушно и долго беседовать с ней, затем вешал трубку и отправлялся сам к ней. Разговоры Дягилева с madame Серт обыкновенно кончались взаимными упреками и ссорами: madame Серт упрекала Дягилева в том, что он обращается к ней только тогда, когда ему нужно что-нибудь выхлопотать через нее, а в остальное время не желает ее знать, Дягилеву же, с его подозрительным, мнительным и ревнивым характером (ему всегда нужно было, чтобы его друзья принадлежали ему всецело, всеми своими помыслами), казалось, что его Мися мало интересуется им и его делом, что она индифферентно относится ко всему. Происходил постоянный поединок двух сильных натур – и каждой стороне казалось, что другая ее обижает и недостаточно ценит – и, как это ни странно, более женственной, более уступчивой, более ревнивой и попрекающей стороной оказывался Сергей Павлович. Задетая тем, что Дягилев обратился к ней только по делу, только с просьбой о паспортах, Мися Серт пишет ему, что она любит не его, а только его дело, – Сергей Павлович отвечает ей: «Ты говоришь, что любишь не меня, а мое дело, я же могу сказать обратное – я люблю тебя со всеми твоими недостатками; у меня к тебе такое же чувство, какое было бы к сестре, если бы таковая у меня была – к сожалению, у меня ее нет, и поэтому все это мое чувство сосредоточивается на тебе – не так давно мы решили и весьма серьезно, что ты единственная женщина на земле, которую мы любим. А потому – поднимать шумиху из-за неполучения в течение некоторого времени писем совершенно недостойно сестры. Когда я пишу письмо – а ты знаешь, как это бывает редко – то, чтобы сказать что-то, и я хотел тебе писать тогда, когда смог бы тебе говорить не о моем „успехе“ в Лондоне, о котором ты знаешь от многих, но о моих планах, проектах, надеждах…» Каждый раз, когда Мися Серт пропускает спектакль или не приходит на ужин, когда он ее ждал, отговариваясь тем, что дела заставили ее спешно уехать, Дягилев устраивает ей своеобразные сцены «ревности»: ему кажется, что Мися только придумывает всевозможные предлоги, в действительности же охладела к нему и перестала им интересоваться. «Это вероятно смешно, – пишет он ей 23 апреля 1917 года, – но судьбе угодно, чтобы ты появлялась всегда и всюду в момент моего отъезда, и чтобы ты оказывалась „занята“ в момент моего приезда, или в момент, когда я особенно хочу, чтобы ты осталась несколько часов. Я говорю „хочу“ – лучше было бы сказать „хотел“, потому что действительно в последнее время ты была так безразлична ко всему, что меня интересовало и увлекало, что лучше это сказать прямо. Я отлично понимаю, что дружба не тянется веками – но единственно, о чем я тебя прошу, это не говорить, что тебя „спешно вызывали“, потому что я предвижу заранее эти „спешные вызовы“ – они вызывают только смех у друзей, которым я предсказывал их накануне. Я хорошо понимаю, что Jose [Хосе] (второй муж madame Серт. – С. Л.) может быть вызван по своим делам, но что ты поступаешь со мной таким образом – это не любезно и не заслужено мною. Я думаю, что лучше иногда говорить правду».

Дягилев часто уезжал из Парижа, поссорившись с Мисей Серт, но в следующий свой приезд опять брал телефонную трубку, опять отправлялся к ней, – и о прошлой ссоре не было и помина…

Подготовка к парижскому Русскому сезону 1909 года. – Организационное художественное ядро. – Рассказ Т. Карсавиной о начале работы. – Неприятности с двором и лишение субсидии

Едва Дягилев вернулся в Петербург, как закипела работа по подготовке парижского сезона 1909 года. Этот сезон должен был быть особенно значительным и грандиозным, – Дягилев вез показывать Парижу и русскую оперу и – впервые – русский балет.

Как Дягилев пришел к балету? – На этот вопрос ответил сам Дягилев, писавший в 1928 году:

«От оперы один лишь шаг до балета.

В то время в императорских оперных театрах в Петербурге и Москве вместе было около четырехсот балетных артистов. Они проходили великолепную школу и танцевали традиционные классические балеты… Я хорошо знал все эти балеты, так как в продолжение двух лет был прикомандирован к директору императорских театров.

Я не мог не отметить, что среди более молодых балетных сил петербургского театра намечалась известная реакция против классических традиций, за которыми ревниво следил Петипа.

Тогда я задумался о новых коротеньких балетах, которые были бы самодовлеющими явлениями искусства и в которых три фактора балета – музыка, рисунок и хореография были бы слиты значительно теснее, чем это наблюдалось до сих пор.

Чем больше я размышлял над этой проблемой, тем яснее мне становилось, что совершенный балет может создаться только при полном слиянии этих трех факторов.

При постановках балета я поэтому работаю, никогда не упуская из виду все эти три элемента спектакля» [70] .

70

Хочется продолжить эту цитату – о директорской работе Дягилева: «Так, я часто бываю в студии декораторов, наблюдаю над работой в костюмерном отделении, внимательно прислушиваюсь к оркестру и каждый день посещаю студии, где все артисты от солистов до самых молоденьких участников кордебалета репетируют и упражняются».

Эти слова Дягилева драгоценны, как объяснение, хотя бы частичное, того, почему всю свою последующую жизнь Сергей Павлович посвятил балету: в балете Дягилев видел синтез живописи, музыки и танца, которым Дягилев всегда увлекался.

Итак, Дягилев приступил к организации знаменательного Русского сезона 1909 года. Поначалу все шло не просто хорошо, а блестяще, великолепно: Дягилеву было обеспечено высочайшее покровительство, дана большая субсидия, предоставлен для репетиций Театр Эрмитажа. На квартире Дягилева чуть не каждый день собирался неофициальный комитет – художественное ядро, состоявшее из Александра Бенуа, Льва Бакста, князя В. Н. Аргутинского-Долгорукого [71] , Н. Н. Черепнина, балетного критика Валериана Светлова и известного балетомана генерала Безобразова: вырабатывалась программа парижского сезона, составлялись списки артистов, шла горячая переписка с Парижем. О деятельности этого неофициального комитета мы имеем интересное свидетельство В. Светлова. Подвергнув жесточайшей критике прежнюю балетную «вампуку», В. Я. Светлов продолжает: «Совсем иначе делается это в новом „дягилевском“ балете. Собираются художники, композиторы, балетмейстер, писатели и вообще люди, стоящие близко к искусству, и сообща обсуждают план предстоящей работы. Предлагается сюжет, тут же детально разрабатывается. Один предлагает ту или иную подробность, пришедшую ему в голову, другие или принимают, или отвергают ее, так что трудно установить, кто является настоящим автором либретто в этом коллективном творчестве. Конечно, тот, кто предложил идею произведения; но поправки, разработка, детали – принадлежат всем. Затем коллективно обсуждается характер музыки и танцев. Художник, которому подходит по характеру его влечений нарождающийся балет, берется за его художественную разработку: он создает и эскизы декораций, и рисунки костюмов, и бутафорию, и аксессуары, словом, всю обстановку балета до мельчайших подробностей. Вот почему является единство художественного замысла и исполнения… Художники, всю жизнь имеющие дело с эпохами, стилями, пластикой, красками и линиями, то есть элементами, которыми органически не может владеть в такой мере и с такой эрудицией ни один балетмейстер, должны быть ближайшими и равноправными сотрудниками его в деле создания балета. Зная по совещанию с художниками, какие группы исполнителей будут давать в массе по своим костюмам красочные пятна, балетмейстер может придумать соответствующий хореографический рисунок…»

71

Князь В. Н. Аргутинский, секретарь при русском посольстве в Париже, друг Дягилева, неоднократно выручал его; в частности, он спас дягилевское дело в 1909 году, когда у Дягилева была отнята субсидия: он поручился в банке на большую сумму, которая помогла Дягилеву выехать за границу.

Дягилев ездил к артистам и приглашал их – все с радостью давали свое согласие, и отказов Дягилев не знал. Из петербургских танцовщиков и танцовщиц была намечена прежде всего молодая, «революционная» группа – М. М. Фокин, прекрасный танцор, начинавший как раз в это время свою балетмейстерскую карьеру, Анна Павлова и Тамара Карсавина, затем – в первую очередь, – блистательная Кшесинская, Больм, Монахов и окончивший за год перед тем театральное училище, но уже заявивший о себе, как «восьмом чуде света», – Нижинский. Во главе москвичей были прима-балерина Большого театра Коралли и М. Мордкин.

Кроме них, в первом Русском сезоне участвовали такие большие танцовщицы и танцовщики, как Балдина, А. и В. Федоровы, Смирнова, Добролюбова, Вера Фокина, Ф. Козлов, Булгаков, Петров и другие, и лучшие силы петербургского и московского кордебалета.

Дягилеву удалось заручиться согласием и лучших певцов: помимо Шаляпина в Париж должны были поехать (и действительно поехали) Липковская, Петренко, Смирнов, Касторский, Шаронов, Запорожец, Дамаев, Давыдов…

Тамара Карсавина, самая верная из больших артистов-сотрудников Дягилева, так описывает визит к ней Дягилева:

«Я была далека от того, чтобы предвидеть, какие перемены произойдут в моем существовании днем, когда, сидя в своем маленьком салоне, ожидала Дягилева. В ту пору я была замужем и имела свой очаг. Красный плюш моей квартиры носит провинциальный отпечаток, сказала я сама себе, разглядывая свою обстановку. Китайский фарфор из Дрездена, первая безделушка, которую я сама купила, была единственной вещью, позволявшей догадываться о моем вкусе. Я ее переставила с этажерки на пианино; ей более подходило быть там, где она была раньше, хотя там и была менее заметна. Я ее переставила обратно на этажерку. Пробило шесть часов. Дягилев должен был быть в пять часов. Мое возбуждение усиливалось, не потому, чтобы меня так волновал проект, который он должен обсуждать со мной; мое переживание было совершенно иное – я стыдилась красного плюша и беспокоилась о том, что может обо мне подумать такой эстет, как Дягилев… Он должен был приехать с официальным визитом для заключения контракта. Я еще не знала его неточности, поразительной даже для русских. Я почти отказалась от мысли его увидеть, когда заметила его карету, остановившуюся у моего подъезда (Дягилев никогда не ездил в открытом экипаже из боязни заболеть [72] ).

72

Особенно боялся Сергей Павлович заразиться сапом. – С. Л.

Мои окна выходили на реку и на всегда пустынный Петровский парк, восхищавший меня своим лесным пейзажем в самом центре города.

Старуха-прислуга, грубо перековеркавшая имя визитера, которого она ввела в гостиную, заставила меня покраснеть. Дягилев мне объяснил, что его задержало собрание, на котором обсуждались разные артистические вопросы.

Тут я впервые познакомилась с лихорадочной деятельностью этого человека. Шли приготовления макетов декораций, рисунков костюмов и разрабатывались постановки спектаклей кружком артистов и музыкантов. Дягилев только что вернулся из Москвы, где он пригласил Шаляпина и других выдающихся артистов.