Дьявол в музыке

– Я так не думаю. Я был сам по себе. Но если я хорошо подумаю, то смогу вспомнить кого-нибудь, - он беспомощно развёл пальцы, - это было очень давно.

– Если бы я был вами, - заявил Гримани, - я бы попытался вспомнить. Где вы были прошлым вечером в десять часов?

– На празднике.

– Это недостаточно точно.

– Это самое точное, что я могут сказать. Я ходил повсюду, искал… - он оборвал себя.

– Да?

– Искал того же, что и все – веселья, песен, танцев и так далее.

– Вы были одни?

– Да, - Флетчер ухмыльнулся, - иногда даже наставник должен отпускать вожжи.

– Это уж слишком, Хьюго! – запротестовал Сент-Карр. – Сперва ты бранишься, что я ушёл один и заставил тебя искать меня всю ночь, а сейчас говоришь, что хотел побыть один!

– Беверли, - напряжённо ответил Флетчер, - я думаю, ты должен позволить мне отвечать на вопросы.

Гримани впился в Сент-Карра ледяным взглядом.

– Куда вы отправились, когда ушли на праздник в одиночестве?

– О, я был везде и всюду. Я прекрасно поладил со всеми – особенно с солдатами.

– Просто удивительно, чего можно добиться, раскошелившись на пару бутылок вина, - пробормотал Флетчер.

Гримани всё ещё не отрывал глаз от Сент-Карра.

– Где вы были в десять вечера?

– Послушайте, - смешался юноша, - я не думаю…

– Отвечайте на вопрос. Где вы были в десть вечера?

– Я не знаю. Я не думал о времени.

– Кто-нибудь может засвидетельствовать ваше местоположение примерно на этот час?

– Я так не думаю. Я всё время знакомился с новыми людьми, я не знаю, кем они были или откуда появлялись. И мне не нравится и половина того, на что вы намекаете!

– Беверли! – рявкнул Флетчер. – Думай прежде, чем говорить!

– Но, Хьюго, он выставляет меня лжецом! Он думает, что я бродил здесь прошлой ночью и пел!

– Бога ради, Беверли! – Флетчер простёр руки. – Он думает, что ты убийца! Если ты – Орфео, то можно прозакладывать всю Ломбард-стрит против яичной скорлупы, что ты убил маркеза Мальвецци!

У Сент-Карр отвалилась челюсть.

– Я убил его? Да я его даже не встречал!

– Считать, что Беверли – это Орфео, просто глупо, - обратился Флетчер к Гримани. – Он слишком молод.

Гримани открыл паспорт Сент-Карра.

– Беверли Персиваль Сент-Карр, - прочитал он, немного запинаясь на английских именах, - рождён 9 апреля 1803 года, - он смерил юношу взглядом. – В начале 1821-го года вам было почти восемнадцать. Это достаточно, чтобы голос сломался. И было бы только естественно прибавить себе возраст, чтобы маркез Мальвецци не считал вас юнцом и думал, что вы можете отвечать за себя.

– Но я этого не делал! – воскликнул Сент-Карр. – Меня здесь не было! Я никогда прежде не приезжал в Италию! И вот что я вам скажу – я сюда никогда больше и не приеду. Я и понятия не имел, что здесь так могут обращаться с человеком.

– И вы умеете слушать музыку, - продолжал Гримани, - и я, как я понимаю, в вашей стране вы можете считаться джентльменом.

– Считаться! – взорвался Сент-Карр. – Нет, в самом деле, это…

– Уймись, Беверли! – Флетчер схватил его за руку.

– Где вы были с декабря 1820-го года по март 1821? – не останавливался комиссарио.

– Я должен отвечать? – спросил Сент-Карр своего наставника.

Флетчер с беспокойством посмотрел на Гримани.

– Если вы не ответите, - предупредил комиссарио, - вас возьмут под стражу. В Соладжио не слишком уютная тюрьма. Крыша там протекает, узники спят на соломе, и им не дают покоя крысы. Но если вы хотите туда отправится, это не моя забота.

– Он может это сделать? – ослабевшим голосом спросил Сент-Карр.

– Почему вы обращаетесь к нему? – рявкнул Гримани. – Вы здесь по моему приказу. Ваши паспорта у меня. Можете ли вы сомневаться, что если я сочту нужным, то прикажу солдатам схватить и запереть вас – на день, на неделю, на сколько потребуется – и что это будет исполнено?

Сент-Карр сглотнул и ничего не сказал.

– В последний раз, - сказал Гримани, - где вы были в первом квартале 1821-го года?

– Я жил в Кентербери с колотушником.

Занетти сбился.

– Колотушником? Что это значит, простите?

– Наставником. Старый сумасброд, что вколачивает вам в голову знания прежде чем отправиться в университет, чтобы ты не слишком выделялся среди прочих.

– Вы жили в доме этого человека? – спросил Гримани.

– Да. Нас было трое учеников, что бубнили латинские глаголы и тому подобное.

– Долго вы прожили у него?

– Я не помню точно. С осени 1820-го до лета 1821-го.

– Как звали этого колотушника?

– Хоукинс. А других учеников – Уайтфилд и Нойес.

– Как их личные имена?

– Я не помню. Мы не использовали их.

– Можете ли вы доказать, что были в этом Кан-тер-бёри с колотушником в то время, когда Орфео был здесь?

– Нет, конечно, нет. Остальные могут поручится за меня, но их здесь нет.

– Верно, - согласился Гримани, - их здесь нет.

– О, ради любви Господа! – вмешался Флетчер. – Не думаете ли вы, что Беверли сбежал от учителя и добрался до Италии?

– Для начала я даже не знаю, жил ли этот человек у учителя. И вы этого не знаете. Вы сказали, что тогда вас не было в Англии.

– Но я бы знал, пропади Беверли на несколько месяцев! Его родители бы написали.

– Возможно, они хотели это скрыть, - предположил комиссарио, - или сами не знали. Колотушник мог побоятся сказать им, что их сын пропал. Или он мог сам послать синьора Сент-Карра в Италию, как агента карбонариев. Карбонарии вербуют сторонников везде, в том числе, в Англии.

– Из всех нелепых… - Флетчер начал расхаживать по комнате, но понял, что его окружили солдаты. Он повернулся к Гримани, и его гнев сменился мольбой. – Синьор комиссарио, вы должны понимать, что вам нужен не Беверли. Он слишком молод и пустоголов, чтобы оказаться карбонарием, не говоря уже об убийце. Он не умеет петь, он учился только разбирать музыку, чтобы заглядывать дамам в декольте… прошу прощения, маркеза.

Беатриче склонила голову с едва заметной улыбкой.

– Верните ему паспорт, - умолял Флетчер. – и позвольте уехать в Швейцарию. Я останусь здесь.