Джулия

— Здравствуй, папа.

Она подошла и поцеловала отца.

— Джулия, дорогая, — с трудом выговорил он.

— Как дела?

— Сама видишь, старику нечем похвастать.

Джулия не нашла в себе мужества сказать в ответ что-нибудь фальшиво-ободряющее.

— Все будет хорошо, — шепнула она.

— Помнишь слова твоего дедушки? — с грустной улыбкой спросил отец. — «Я старое древо, мне никогда уже не зеленеть». Разумеется, он кокетничал. А вот если я про себя так скажу, это будет чистая правда.

Впервые в жизни Джулия услышала в голосе отца симпатию к деду-грешнику, которого он всегда осуждал.

— По-моему, ты молодцом.

— Это благодаря твоему приходу. Ты сама молодость, сама жизнь. Ты не умеешь притворяться. Все эти месяцы после того, как ты ушла из дома, я много думал о тебе. И многое про тебя понял. Жаль, что истину открываешь слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить.

— Что ты говоришь, папа!

— У нас с тобой были сложные отношения из-за того, что ты такая, как есть. Твоей сестре и твоему брату далеко до тебя. Первое время меня ужасно мучило то, что моя дочь живет с женатым мужчиной. Потом я понял, что твой выбор добродетельнее выбора Изабеллы, которая венчалась по всем правилам в белой фате. Или выбора Бенни, который женихается с твоей подругой-верблюдицей, далеко причем, думаю, не бескорыстно. Джулия не смогла сдержать приступа смеха.

— Вот именно, что не бескорыстно, — повторил он. — Исключительно по расчету. Да-да. Верь мне, Джулия, я многое понял.

Они обнялись, чего никогда не делали прежде, словно каждый из них после двадцати лет отчуждения почувствовал в другом родственную душу. В тот день отец подарил ей самые прекрасные слова из всех, какие она когда-либо слышала.

Глава 12

— А под конец он предложил мне деньги, — выложила Джулия, рассказывая коллегам об интервью, которое она взяла у явно нечистого на руку нефтепромышленника.

— Да ну! — не поверил своим ушам молодой остроглазый блондин с детским личиком.

— И еще похвастал при этом: «Я могу быть вам полезен», — продолжала Джулия. — Я бы не удивилась, если бы он добавил: «Каждый человек имеет свою цену». Я таких типов хорошо знаю. Он бы не разорился, уверяю вас, ведь кому-кому, а мне цена небольшая. Разумеется, я мечтала в эту минуту, чтобы он театральным жестом протянул мне чек и небрежно сказал: «Цифру проставите сами».

— А дальше что было? — спросил тот, что постарше, который в свои тридцать лет выглядел на сорок, потому что старался во всем подражать Хемингуэю, но преуспел лишь в одном — в выпивке.

— Дальше? Дальше он дал мне понять, ловко играя словами, что я много выиграю, если нарисую его объективный, как он изволил выразиться, портрет.

— Ну а ты? — в один голос спросили коллеги.

— Чуть не зарыдала, — озадачила она слушателей.

— Почему?

— Да потому что с тех пор, как я стала журналисткой, я только и думаю, кто бы меня подкупил. Ну я, конечно, психанула не хуже Хамфри Богарта в «Раскаленном свинце». А может, Берта Ланкастера. А может, и вовсе не в «Раскаленном свинце», а в другом фильме.

— И чем же кончилось дело?

— Чем кончится, ты хочешь сказать? Для него в любом случае — тюрьмой, для меня — сожалением об уплывшей из-под носа взятке.

Слушатели засмеялись. И тут все трое заметили в дверях Лео.

— Кого я вижу! — обрадовалась Джулия. — Блудный сын вернулся. Объявляю праздник открытым. Заходи.

Несколько месяцев назад двадцатипятилетняя красавица Джулия, преуспевающая журналистка, стала синьорой Ровелли.

Лео остался стоять в дверях.

— Что с тобой? — удивилась Джулия.

— А то, что мне разонравились твои байки! — резко ответил он, повернулся и ушел.

Джулия на секунду потеряла дар речи. «Какая муха его укусила?» — растерянно подумала она.

— Прошу прощения, — извинилась Джулия перед коллегами, которые, как и она, ничего не поняли, взяла сумку и вышла из комнаты. Хорошего настроения как не бывало.

Она увидела Лео в конце коридора, у лифта. Побежала к нему, но, столкнувшись с кем-то, едва удержалась на ногах. Догнав его в вестибюле, схватила за рукав.

— Могу я узнать, что случилось? — шепотом поинтересовалась она.

Не удостоив ее взглядом, он вырвался и пошел к выходу.

Джулия решила поменять тактику.

— Лео Ровелли! — крикнула она. — Я твоя жена. Если ты забыл, позволь тебе об этом напомнить.

Боязнь скандала остановила Лео. Вежливо кивнув нескольким проходившим мимо коллегам, он смерил Джулию презрительным взглядом.

— Разве ты дашь мне это забыть? Еще немного, и меня начнут называть синьором де Бласко. Неужели я мог запамятовать, что ты моя жена? — издевался он, посинев от злости.

— Ты оскорбил меня при людях.

— При каких людях? При тех двух балбесах, которые слушали тебя, раскрыв рот?

— Ты меня обидел, сделал мне больно. За что? — Она знала его самым ласковым, самым нежным и в то же время самым непредсказуемым, самым желчным из людей. Что на него нашло? — Ты обидел Джулию де Бласко, знаменитую журналистку, лучшего корреспондента «Опиньоне»! — Стараясь обратить размолвку в шутку, говорила она, с трудом успевая за Лео, быстро идущим к своей машине.

Лео молчал.

— Может, ты все-таки объяснишь, какая муха тебя укусила? — потребовала Джулия. — Ее же еще и обидели! — не выдержал Лео. — Помешали витийствовать, ломать комедию! Ей мало, что ее читают, ей подавай слушателей! Пусть внимают и рукоплещут!

Джулия удивленно посмотрела на него: она наконец поняла, в чем дело.

— Да ты… Лео… ты ревнуешь!

— Ничего подобного. Просто меня чуть не стошнило. Ты выглядела, как низкопробная певичка на фоне кордебалета. Тьфу!

— Перестань, милый. О Господи! — Джулия схватилась за голову. — Да ты понимаешь, что говоришь?

— Не смей называть меня милым! — прорычал Лео, садясь в машину.

Джулия села рядом.

— Ну какая же из твоей жены певичка? — попробовала Джулия воззвать к здравому смыслу Лео. — Просто у меня было хорошее настроение. Главному редактору понравился мой материал, и я получила от него прекрасное предложение, которое, кстати, собиралась с тобой обсудить. Я была уверена, что ты дома.