Ее катализатор

— Николетт, — наконец повысил он голос, но это был не то крик, не то мольба. — Я прошу прощения у тебя за все те слова, что наговорил. Я очень ошибся в тебе.

— Вы ошиблись и сегодня! Я всегда сама выбираю в своей жизни абсолютно все. И с кем целоваться тоже. И с вами целоваться я не выбирала!

— Прости меня, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло. Я не хотел. Не планировал. Ты…

— Заткитесь!

И он действительно замолчал, смотря на меня взглядом, полным боли.

— Не смейте, — почти рычала я. — Не смейте меня трогать больше. И никогда не думайте о том, что я могла бы вам что-то позволить! Вы унизили меня своими словами ранее, а сегодня поступком.

Он молчал, сгорбился и стоял неподвижно на месте, а я продолжала:

— Я закончу эту миссию. Мы будем с вами еще много видеться, обсуждать, проверять все. Но… никогда. Слышите, никогда не думайте обо мне так, как сегодня! Вы для меня умерли как мужчина.

Он резко вдохнул, будто его ударили под дых. Но мне было плевать. Как зашла в окно, так и вышла, оставив короля наедине со своими мыслями. Я шла по саду и вытирала свои слезы, поздно поняв, что течь они начали еще в домике. Прямо при нем.

Мне было очень больно и стыдно. Стыдно за слезы и слабость. Больно, что он так обо мне подумал. Что я девушка, которую можно просто пригласить в домик и развлечься. Мы обсуждали всего каких-то полчаса назад, кто будет свататься к нему. А несколько мгновений назад он целовал меня.

Что я не могла понять, так это почему так горели губы… И почему было больно от осознания, что он не может быть искренним. Почему так хотелось, чтоб это правда был его порыв, который он не смог остановить, глядя на меня. Зачем мне хотелось, чтоб он хотел именно моего поцелуя. Не потому что ему показалось, что я позволю. Мне хотелось, чтоб он молил о моем позволении и только о моем.

Я вбежала в покои, сняла с себя всю одежду и запрыгнула в кровать. Свернулась клубочком и продолжила утирать свои слезы.

Шафран

Николетт убежала, оставив его чувствовать себя полнейшим придурком. Он был королем государства, умел принимать взвешенные решения, знал, как вести себя на международной арене и среди внутреннего совета.

Но он совершенно облажался с этой девушкой.

Николетт.

В этом имени было столько силы, сколько ранимости. Он обратил внимание на нее еще в первую их встречу, когда она обошла всех его охранников, а затем напала на него. Резвая, быстрая, смелая, умная. Она одевалась так как хотела, плюя на предрассудки и традиции. Задавала тон всему и не чувствовала себя нигде не в своей тарелке.

Зачем он ей говорил все те глупости про то, какая она несносная? Его поражала ее внутренняя свобода и уверенность. То с каким жаром она бралась за работу. И хотя внешне Николетт всегда почти была холодна, ему всегда казались ее глаза синем пламенем, в котором он готов сгореть дотла.

Ее длинные волосы, отливающие спелой вишней, манили зарыться в них лицом и найти успокоение как моряк, увидевший огни родного города.

Он так разозлился, когда увидел ее с другим мужчиной. Которому она дарила прикосновения своих прекрасных губ. Он стоял и гадал, а почему не он. Почему Судьба не могла распорядиться так, чтоб эта девушка была его?

Но он напомнил себе, что у него есть обязательства. Даже если бы не было, он — не ее вариант. Она — синоним свободы, ветер, что склоняет даже самые могучие деревья в лесу. Вода, что обтачивает все камни в море. Она — стихия, которой можно только покориться, но не покорить.

Он захотел сделать ей приятное, загладить свою вину. Сделать так, чтоб она забыла все его злые слова.

И не удержался. Она стояла так близко. От нее пахло чем-то травяным, свежим, а еще вишней. Словно заходишь в весенний молодой сад, где листочки еще зеленые-зеленые. Рука сама накрыла ее руку, а губы потянулись к ее губам.

Придурок!

На одном из окон, скрытых книжным стеллажом стояла ваза с веточками цветущей вишни, что была выведена в одном из заповедников, где вишни цвели круглый год. Цветы, если он с девушкой. Цветы вишни для нее. Наверное, даже хорошо, что она их не заметила.

Он не хотел ничего такого. Нет, конечно же хотел. Но не посмел бы предложить. Потому что она вызывала в нем уважение. Он отнюдь не считал ее легкодоступной.

Он просто подался порыву, соблазну. Ощутить какого это, когда целуешь такую девушку. Чувствуешь ее прикосновения.

Он бы тоже на ее месте все неправильно понял. Он оскорбил и обидел ее. И все еще надеялся, что у него был шанс стать ее другом.

Он сказал ей в один из вечером, что ей не идет называть его «Мой король». Потому что он сам хотел преклонить перед ней колени. Перед ее бесстрашием, отсутствием смущения, острым умом и дерзким языком.

А теперь он даже не имеет право коснуться ее. Даже просто провести по ее руке.

В память врезались ее обиженные глаза, наполненные слезами. И тяжесть вины поселилась в его душе навсегда, что он заставил эту сильную девушку заплакать.

Все испортил!

9 Глава. Ужин — тоже поле боя

Кто сказал, что утро вечера мудренее? Наверное, тот, кто рано ложился спать и вставал с первыми лучами солнца. Этот человек не засыпал беспокойно ворочаясь и утирая свои слезы.

Я люблю ночь. Это мое время. И если бы меня цитировали потом, я бы не говорила всякие глупости о том, как прекрасно рано вставать и делать кучу дел. Нет. Меня бы запомнили, как кого-то, кто умеет признавать свои слабости, признаваться в них самой себе. Видеть себя голой — бесценный навык. Именно поэтому я люблю ночь, она обнажает души.

С утра часто становится стыдно. Но я никогда не стыжусь того, что происходит ночью. А то что было вчера… было вечером. И поэтому меня окутывала тяжелая вина за слезы и несдержанность, как будто сетью накинули.

Я плакала вчера при короле, а еще влепила ему пощечину. Могла ведь просто сказать, «Нет» и все. Так зачем я наговорила ерунды? Какой смысл был что-то доказать?

Мне стоит признаться себе, что я влюблена? Нет. Это не влюбленность. А что тогда? Желание? Я признаю его привлекательность, и то, что чувствую жар, когда он приближается. Но только ли он? Я не влюблена. Нет. Но с ним я робею. Мне становится сложно говорить, голова соображает медленнее.

Дурацкое ощущение. Но я с ним разберусь. Правда не утром.

Все как обычно. Душ, одеться, поприветствовать горничных. Кусок в горло не лезет, но я заставляю себя съесть шоколадный кекс и запиваю все чаем.

— Госпожа, еще кусочек, пожалуйста, — настаивала Ханилида.

— Нет-нет. Трапеза окончена.

— Вы вечером сегодня будете на застолье?

Я резко стала перебирать в голове все разговоры. Застолье… застолье… Кажется Шафран говорил что-то вчера. Но я кинула вопросительный взгляд на девушек.