Ее тайная мечта

– А теперь скажи… – Фейт бросила быстрый взгляд на шагавшего впереди мужчину и понизила голос: – Как ты думаешь, какой он хозяин?

– Мне кажется, не хуже любого другого. – Котти на мгновение замялся, а потом придвинулся к ней ближе и прошептал на ухо: – Вы хотя бы можете не беспокоиться, что придется делить с ним постель.

– А что, бывает иначе? – Фейт изумленно посмотрела на мальчика.

– Дело в том, что здесь очень мало женщин, поэтому осужденные леди обычно сразу же становятся любовницами своих хозяев.

– Да, на корабле мне приходилось с этим сталкиваться, но удавалось вразумить жаждущих – в немалой степени благодаря малышкам. Я думала, что буду в безопасности и здесь.

– У господина Марша – да. – Было видно, что Котти неловко обсуждать эту тему. – Он верует в Бога и не допускает нарушения заповедей, во всяком случае – этой. Ваш хозяин ткач, но здесь ему заняться нечем: шерсти очень мало, потому что почти все овцы, привезенные из Англии первой флотилией, пали.

– Зачем же тогда ему потребовалась моя помощь? – удивилась Фейт.

– Думаю, ему обещали прислать шерсть из Англии. Может, она как раз прибыла с этой флотилией?.. А кроме того, вы же ему ничего не будете стоить. Вас обеспечат только едой и одеждой – таков договор правительства с хозяевами, к которым приписывают осужденных.

– Что, совсем не будут платить? – в ужасе переспросила Фейт.

– Платить или нет, решает сам хозяин, но тут мало кто расплачивается деньгами, – усмехнулся Котти, – все больше ромом.

Симон Марш уже еле ковылял, когда они подошли к столбу с доской, на которой огромными буквами была выжжена странная надпись: «За Голубыми горами Китая нет».

– Котти, что означает эта надпись? – кивком указала на столб Фейт.

– Это, госпожа Блэксток, серьезное предупреждение, предназначенное для осужденных, хоть и в шутливой форме. Многие надеются, что удастся бежать, если пойти на запад через Голубые горы, потому что думают, будто сразу за ними находится Китай.

– А что, кому-то удавалось бежать? – Фейт остановилась возле столба отдышаться.

– Нет, но многие пытались, только или умирали от голода, или попадали к туземцам-людоедам.

– Но ведь кому-то все же удалось сбежать?

– Мало кому, но случалось. Например, другу моего отца Питеру Майерсу. Хороший человек! Вскоре после того как мы высадились здесь, он ушел в буш, а позже разведчики говорили о белом мужчине, который живет среди чернокожих. Им не удавалось подойти достаточно близко, чтобы как следует его рассмотреть, но кое-кто утверждал, что это Питер Майерс. Правда это или нет – не знаю.

– Вы что, так и собираетесь стоять здесь целый день как пугала? – раздался резкий окрик Симона Марша. – Мастерская прямо перед вами!

Глава 3

Из дневника Питера Майерса

«Май 1787 года.

Сегодня, в самый скорбный день своей жизни, я решил вести дневник. Вряд ли на его страницах когда-нибудь появятся рассказы о радостных событиях. За эти записи я взялся для того, чтобы не сойти с ума в предстоящие месяцы, и в надежде, что, возможно, моя семья получит хоть какое-то представление о выпавших на мою долю невзгодах.

Я пишу эти строки в трюме корабля, который направляется в Новый Южный Уэльс, где мне предстоит провести остаток жизни за «ужасное преступление» – не вернул вовремя долг одному типу. За это меня лишили дома, разлучили с родными людьми и сослали в чужую страну, о которой никому ничего не известно.

Наша позорная армада состоит из одиннадцати кораблей, которые, по слухам, везут больше тысячи душ.

Помимо офицеров, членов команды и солдат, на борту находятся и свободные люди, которые добровольно едут осваивать новые земли. Остальные – это узники его величества короля Англии Георга III, 548 мужчин и 180 женщин вместе со своими детьми, а кроме того, еще лошади, крупный рогатый скот, овцы, козы, свиньи, кролики, цыплята и утки, так что у нас есть все необходимое, чтобы создать английское поселение на этом далеком первобытном берегу, к которому мы неумолимо приближаемся.

Осужденные – это преимущественно воры всех мастей, разбойники с большой дороги, грабители, а женщины-осужденные – в основном проститутки и мелкие воровки. Хоть их значительно меньше, чем мужчин, именно они больше всех шумят и буянят и ведут себя неподобающим образом. Слава богу, их содержат отдельно от арестантов-мужчин, но эта изоляция не распространяется на матросов и солдат, и те частенько пользуются их благосклонностью.

Среди осужденных нашлось несколько человек, скорее, подобно мне, невезучих, чем провинившихся. Например, семидесятилетнюю Элизабет Бекфорд, говорят, сослали на пять лет за то, что украла два фунта сыра, а некий мужчина средних лет подстрелил кролика, чтобы накормить своих голодных детей. Нельзя без отчаяния думать о нашем времени, когда сверхжестоко наказывают за малейшие провинности. Мы живем в ужасном мире, и мне больше не хочется быть его частью.

Июль 1787 года.

В море мы уже больше месяца, и я понял, что пережить это путешествие все-таки можно, хотя, если рассуждать здраво, мои шансы на выживание совершенно ничтожны: я плохо переношу качку, к тому же мне претит общение с окружающими. Эти люди сразу нападают на тех, кто хоть чем-то отличается от них. К тому же я обнаружил в себе нежелание покоряться обстоятельствам.

И еще мне доставляет жестокое страдание невозможность как следует вымыться. Пресной воды для этого нет, только соленая, да и то весьма редко. Увы, многие осужденные пренебрегают даже этим, и в трюмах стоит невыносимое зловоние. Какое же это счастье, когда нам разрешают выйти на палубу подышать свежим воздухом! Однако проклятая вонь никогда полностью не исчезает, и кажется, что, как воспоминание о дурном сне, она будет преследовать меня вечно.

«Красные мундиры», наши надсмотрщики, вообще-то неплохие ребята, но среди них есть несколько самых настоящих извергов, которым доставляет удовольствие от скуки издеваться над нами. Особенно этим отличается Уилбурн – грубое животное – который, кажется, особенно невзлюбил меня из-за моей образованности. В каждое удобное ему мгновение он делает мою жизнь невыносимой. Разум же мне подсказывает, что самый лучший способ выжить – это стать незаметным.

Дабы не погрешить против честности в своих записях, должен признать, что условия на борту судна могли быть куда ужаснее: все же кое-какие меры принимаются, чтобы довезти пассажиров живыми до Нового Южного Уэльса. Перед тем как покинуть Лондон, нам выдали робу и позволили каждому взять кое-что из личных вещей, но для всех осужденных форменной одежды не хватило, и женщины на это часто сетовали.

Еда была тоже – учитывая обстоятельства – вполне сносной: каждый день давали хлеб, солонину, консервированные бобы, овсянку, масло и сыр, а когда представлялась возможность зайти в порт, мы получали даже свежее мясо и овощи. Больным давали дополнительный паек, так что осужденным, которые дома жили впроголодь, жаловаться было не на что.

Понятно, что всем этим мы обязаны капитану Артуру Филиппу, командующему первой флотилией, о котором говорили как о человеке справедливом и гуманном. Я видел его на борту нашего корабля: суда он регулярно проверяет сам на протяжении всего рейда. Ему, я полагаю, около пятидесяти, и внешне он не слишком привлекателен: узкое лицо, тонкий орлиный нос, мясистый рот, к тому же у него резкий неприятный голос. Несмотря на все это, команда, очевидно, относится к нему с уважением и все приказания выполняет беспрекословно.