Эффект Холла, или Как меня обманула одна девушка

Я и скукоженный итальянец прыгали на трибунах, пытаясь изобразить сымпровизированный танец счастья. Потом договорились пойти напиться в ближайший паб, отметить, так сказать. Я продул сто евро, но это была самая желанная потеря. Мои русские друзья предлагали посетить какой-то местный бордель с какими-то замечательными мулатками. Но я вежливо отказался, предпочтя трипперу алкогольное отравление.

Марко, мой новый приятель, оказывается, был с компанией, просто они все сидели на разных местах. Нас собралось пять человек. Мы куда-то поехали. Мне было все равно, и поэтому я не спрашивал. Приехали в паб. Заказали пива. Начали пить. Оказалось, что один из них по имени Тони был в Москве и пил однажды водку в русском обществе. Пил, потом ничего не помнил и оказался без денег и документов, поэтому считает, что Москва – самый опасный город в мире. Спросил меня, являюсь ли я частью русской мафии. Я сказал, что я не мафия. Он посмотрел на меня еще раз внимательно поверх кружки с пивом и сказал, что у меня очень тяжелый взгляд. Я сказал, что, скорее всего, у всех русских очень тяжелый взгляд и не самое улыбчивое лицо. На что он ответил, что он был в Москве, видел обычных русских и страшных бандитов, разъезжающих на больших черных машинах. Спросил, какого цвета у меня автомобиль. Я сказал, что зеленого. Он немного успокоился, а потом спросил – темно-зеленого? Я подтвердил, что темнозеленого. Он промычал что-то типа «я так и знал» и замолк. Все тоже замолчали. Я посмотрел на них, спокойно улыбнулся и сказал что-то вроде: «О’ кей, ребята, я не на работе, при мне нет оружия, и когда у вас еще представится возможность вот так спокойно попить пива с настоящим русским мафиози?» Они что-то оживленно заговорили на итальянском, потом закивали один другому, и я был принят в братство. Правда, минут пять спустя после очередного глотка пива, один из них робко спросил, приходилось ли мне убивать. Я свирепо, как мог, взглянул на него и заявил, что на отдыхе я не говорю о работе. Он судорожно взглотнул и после этого вообще со мной не заговаривал.

Мы обсуждали матч, эпизод за эпизодом, ребята знали поголовно всех игроков, рассказывали о них всякие истории. Все было хорошо, только пиво на меня совсем не действовало. Я спросил у них, не хотят ли они выпить русским студенческим способом. Они спросили как. Я сказал, что это будет клево, и заказал бутылку шнапса, буханку хлеба и нож. Вместо буханки принесли длинный багет, который я умудрился порезать на квадратные кубики размером два на два сантиметра. Затем попросил принести глубокую тарелку. Вылил туда полбутылки шнапса и замочил в нем кубики хлеба. Они смотрели на меня, как на страшного шамана из племени тумба-юмба. Хлеб быстро впитал алкоголь. Тарелка опустела. Я подвинул ее на середину стола и заявил, что мы сейчас будем делать две вещи: учиться пить, как русские студенты, и ругаться, как русские мафиози, потому что одно от другого неотделимо. Им, видимо, очень хотелось почувствовать себя настоящими русскими мафиози. Они согласились. Я их предупредил, чтобы каждый из них, как только не сможет нормально выговаривать слова уже и по-итальянски, тут же прекращал пить. Они заявили, что будут меня учить итальянским ругательствам. Это было феерически. Я объявлял слово на английском языке. Потом многократно повторял это слово по-русски. Они по очереди его произносили, каждый на свой лад. Я загибался от смеха. Потом они ржали надо мной. Потом мы съедали по заряженному шнапсом кубику. Чем дальше, тем смешнее. Шнапс действовал безотказно. Но все продолжали пить. Постепенно всем стало трудно говорить на каких-либо языках. Наш гомерический хохот выдавливал посетителей подальше от нашего столика. Когда простые слова закончились, мы перешли на непереводимые выражения. Я уж не знаю, что я там произносил, от чего они чуть не падали со стульев, но апофеозом моего заявления была просьба повторить фразу «у меня маленький х..». Они с радостью, старательно, громко, на весь ресторан, фактически хором выкрикнули эту фразу. Даже я покраснел, настолько это было сочно и во всеуслышание. А уж как покраснели две русские девушки, которые как раз в этот момент заходили в ресторан. Остолбенев, они заслушали тираду итальянского национального хора, затем прыснули со смеху и, окончательно покраснев, выскочили за дверь. Итальянцы посмотрели на них, потом на меня, спросили, почему они убежали. Я с серьезным видом пояснил, что это очень жестокое ругательство особенно действует на девушек, и только если вы хотите расстаться с женщиной навсегда, можно так выругаться, потому что ни одна серьезная девушка не будет после этого общаться с таким мужчиной. Довольные собой итальянцы закивали головами, и мы съели еще по одному заряженному кубику.

26.

С утра внимательно посмотрел на себя в зеркало. Ну почему меня приняли за мафиози? Они настоящих русских бандитов не видели. Ни за что не перепутали бы. Но взгляд у меня действительно суровый. С утра особенно.

Кстати, где я?

Последнее время я просыпаюсь и долго не могу понять, снились мне какие-то события или были в реальности. Слишком многое происходит. Огромные дозы алкоголя делают свое черное дело, а еще очень часто меняются места обитания. Компьютер в голове не всегда в состоянии сразу распознать окружающую обстановку, если глаза видели это помещение всего один раз, и то в темноте.

Это были апартаменты, которые, видимо, арендовали мои новые итальянские друзья. Наверно, в Италии тоже существует студенческий подход в целях экономии. Четверо спали поперек двуспальной кровати, и еще трое спали на полу. Мне, как великому гостю, предоставили раскладное кресло. Ну правильно, вдруг с утра рассержусь и перестреляю всех за неуважение. Однако спасибо. Неплохо бы отплатить чем-нибудь хорошим.

Я аккуратно подошел к окну. Апартаменты были на втором этаже. Я без труда рассмотрел номера припаркованных внизу автомобилей и убедился, что я еще в Германии. Неплохо. Скорее всего, это по-прежнему Берлин. Главное, что не Бологое.

Я потихоньку выбрался из квартиры, спустился вниз. Прошелся по улице сначала в одну сторону, потом в другую в поисках открытого бара. Через пять минут поиски увенчались успехом. Я нашел маленький полупустой бар. Зашел внутрь. Уселся за стойку и заказал кружечку разливного пива.

Бармен сочувственно покивал головой, взглянув на меня, налил, не спрашивая, сразу литровую кружку. «Футбол», – хрипло выдавил я и с наслаждением глотнул пива, а потом покатал холодным бортом кружки по своему горячему лбу.

– Француз? – прочувствованно спросил бармен.

– Русский, – твердо ответил я. – Пиво в бутылках есть?

– Есть. А зачем? Разливное – не вкусное? – Бармен непонимающе уставился на меня.

– Друзей дома подлечить!

– А! Ну, есть, конечно. Тебе сколько? – Бармен заулыбался.

– Десять.

– Ого…

Спустя десять минут я, гремя бутылками, стучался в двери апартаментов. Заспанный Марко открыл дверь. В приветственном жесте вместо того, чтобы пожать мне руку, он сжал горлышко бутылки и потянул на себя. «Тоже похмеляются», – подумал я про себя. От стука стеклянных бутылок друг о друга как минимум трое из моих новых друзей сразу же открыли глаза и повернули головы в сторону источника звука.

Ребята выглядели с утра очень помятыми, но при виде бутылок трое начали улыбаться, а один побежал в уборную. Проявив неожиданную прыть, он прыгал через своих друзей, как раненый сайгак, наклонив голову вперед, тараня невидимыми рогами пространство и зажимая рот рукой. Мне стало грустно взирать на эту картину, потому что было понятно, что все утро, глядя на меня, они будут думать, что именно я – причина их плохого сегодняшнего настроения. Я сослался на то, что меня ждут мои русские друзья, поинтересовался, где мы сейчас находимся, обменялся телефонами с желающими и был таков.

Выйдя на улицу, вдохнул всей грудью, повернул направо и зашагал куда глаза глядят. Есть что-то в этом такое, когда ты понимаешь, что тебе сегодня совершенно некуда спешить, тебя здесь никто не ждет и никто не знает. Ты тоже не знаешь этот город и не ожидаешь от него ничего. Просто следуешь туда, куда тебя направляет эта улочка. Если она повернет, то ты поворачиваешь вместе с ней. Самое сложное решить, куда повернуть, если улочка упирается в Т-образный перекресток и невозможно идти вперед, а надо повернуть или направо, или налево. В этот момент ты останавливаешься и смотришь, выискивая что-нибудь интересное слева или справа. Это может быть что угодно. Маленькая кофейня или кондитерская, облезлая кошка или горшок с цветком на балконе четвертого этажа. Главное, чтобы тебе это чем-то понравилось, ну, или хотя бы заинтересовало. И тогда ты поворачиваешь и идешь в эту сторону. У тебя нет обязательств и обещаний. Тебе не надо стараться куда-нибудь успеть. У тебя нет здесь ни дома, ни вещей, ни привязанностей. В этом городе тебе не нужно никуда возвращаться. У тебя нет здесь даже любимого кафе. Каждый новый поворот хранит в себе что-то новое и неизвестное. Если ты устанешь идти, то можно встать посередине улицы, разглядывая какую-нибудь витрину, или сесть за столик кафе и попросить чашечку кофе. Это ощущение свободы и праздности для всегда занятого человека настолько необычно, что вводит в состояние небольшого такого коматоза. Впечатление, как будто наелся грибов и смотришь на окружающие тебя со всех сторон галлюцинации. В общем, если вы с бодуна бредете по незнакомому городу в непонятном направлении, то грибы вам уже не нужны. У вас и так все о’кей.

Мы, московские жители, замученные быстрой жизнью, даже приезжая в другую страну, не можем остановить свой вечный бег. Мы берем машину и едем по спланированному маршруту, лезем в горы с целью достичь такой-то вершины, ныряем с аквалангом, чтобы сделать столько-то погружений в таких-то местах, и тому подобное. Мы боимся остановиться, и быть может, не напрасно. Если остановить скачущую во весь опор лошадь и не дать ей хотя бы пройтись, животное погибнет от разрыва сердца. Так и мы во время отпуска только чуть-чуть притормаживаем, боясь умереть от инфаркта. Или даже не от инфаркта, а от боязни остановиться и подумать:

что на самом деле все заработанные московской беготней миллионы тебе все равно не взять с собой в могилу;

что на самом деле с таким рваным режимом желудок ни к черту и не так много осталось;

что вся эта тусовка и гламурная жизнь на фиг не нужна, потому что тебе все равно одиноко;

что давно надо обзавестись семьей и, главное, детьми и вкусить радость от приготовленной женой или своими руками пищи;

что, наконец, тридцать – это отличный повод выйти на пенсию, став философом и сибаритом.

Вот такие мысли тебя могут посетить, если ты прогуливаешься где-нибудь в центре Берлина, когда гостиница и автомобиль ждут тебя в Барселоне. В общем, Берлин – очень опасный вольнодумный город. Надо быть осторожным с незнакомыми европейскими городами. Многие мечтатели там и остаются. А потом их возвращают в Россию, и страны Шенгенской зоны снова становятся для них недоступной мечтой.

Проболтавшись по улицам Берлина весь день, я подумал, что надо бы поехать в какой-нибудь другой город, и решил вернуться к этой теме во время плотного ужина по-немецки, в обнимку с кружкой пива, пожирая порцию сосисок вурст. Я зашел в ближайший ресторанчик, уселся на деревянную скамью, схватился за поданную кружку пива и начал медленно поглощать ее содержимое. Выпив половину, я понял, что живот мой надувается и я становлюсь похожим на ближайших моих красноносых соседей, сидящих с такими же кружками и с такими же животами. Сосиски скворчали и брызгали жиром. А еще они были удивительно вкусными. Именно сосиски в моем желудке надоумили меня остаться в Германии еще на денек. Так я выбрал Кельн. Потому что там должны быть сосиски, потому что я там никогда не был и потому что, приехав на вокзал, обнаружил, что это был ближайший готовый к отправке поезд.