Ефим Сегал, контуженый сержант

Ефиму стало не по себе: конечно же, явился к нему этот обстоятельный посетитель с банальным магазинным происшествием, кого-то обвесили граммов на сто. Эка невидаль! Поэтому он поторопил Забелина:

– Ну, а дальше?

– Не погоняй, Ефим, не «нукай», всему свой черед. Думаешь, пришел к тебе старый солдат по давней памяти язык почесать? Н-нет, дорогуша! Обвес, обмер и прочая пакость — тоже не пустяк! И кабы всем миром бороться с ворьем, жульем да прочей нечистью, толк вышел бы, точно!

Ефим изумился. Забелин как будто подслушал его мысли и вывод сделал точь-в-точь такой же: «Кабы всем миром!»

Забелин смотрел на него пытливо, проницательно.

– То-то и оно, - сказал он, будто продолжая мысли Ефима, и вдруг спросил: — Какого ты мнения насчет нашего начальника ОРСа Рызгалова?

– Если судить по его непосредственным подчиненным - завмагам, завстоловыми, то каков поп - таков и приход. Несомненно, мужик хитрющий, верткий, на руку, наверняка, не чист, но за руку не пойман. А, как известно, не пойман - не вор.

– А ежели пойман?
– Забелин хитро подмигнул.

– Пойман?! Кем? Когда?

– На всякую старуху, Ефим, есть своя проруха. С тем-то я к тебе и заявился... А теперь слушай внимательно. Ты часом не заметил, что в наших магазинах в текущем месяце ни грамма мяса по карточкам не выдавали? Отоваривают мясные талоны яичным порошком, ржавой селедкой и еще черт-те чем. Непорядок? Факт, непорядок. Так вот, я и еще два общественных контролера поинтересовались у заместителя Рызгалова: куда девалось мясо? Тот и глазом не моргнул, отвечает: с мясом в этом месяце дело труба... фонды выбрали, велели нам выкручиваться как знаем, вот и выкручиваемся... Не верите? Справьтесь у товарища Рызгалова.

– Справились?
– заинтересованно спросил Ефим.

– Как бы не так. Попробуй застань его в кабинете, угря скользкого! Пошли на хитрость. Узнали телефон продснаба министерства, позвонили туда, невинно так спросили: мол, не будет ли, случайно, дополнительно отпущено мясо ОРСу энского завода? Чувствуем, тот, кто там у трубки, взлетел: «До-пол-ни-тель-но?
– кричит.
– Вы в своем уме?! На этот месяц вам мясо по фонду отпущено сполна!» Мы, веришь, оторопели! Где же оно, мясо наше? Ведь получает его ОРС по пятнадцать тонн ежемесячно, шутка ли? А на прилавках его нет — испарилось! Или ему кто-то приделал ноги и оно ушло налево. Пятнадцать тыщ килограммов! При теперешней-то голодухе, ежели ушло налево - сумма! Капитал! А?.. Это тебе, Ефим, не какая-нибудь прилавочная афера, а ежели покумекаешь, то и, как ее, фу ты, дьявол, есть подходящее слово, вспомнить не могу.

– Диверсия, - подсказал Ефим.

– Во-во! Политическая диверсия! У тысяч и тысяч рабочих похерить месячную норму мяса - точно, политическая диверсия!.. Что ты на это скажешь?

Ефим молчал. Он и до прихода Забелина мало верил в святость Рызгалова. Состояние дел в продмагах и столовых уже позволяло предъявить Рызгалову солидный счет. Глядишь, и ореол его выдающихся заслуг несколько померк бы, не исключено, что энергичному деятелю рабочего снабжения и с прокурором пришлось бы пообъясняться. Еще в прошлом году намеревался Ефим хорошенько осветить один из темных уголков рызгаловского царства - карточное бюро ОРСа. Но водоворот событий завертел, закрутил его, не хватило тогда сил и времени. А позже, после многих безрадостных перипетий, трудного прозрения, он осознал всю тщету единоборства с Рызгаловым, щедро снабжавшим всем, кроме разве птичьего молока, заводское начальство: и снедь, и одежда, и обувь - все лучшее, чем снабжалось военное предприятие высшей категории, текло немелеющей рекой в руководящие утробы и гардеробы.

Ефим понимал: Забелин обратился к нему, чтобы раскрутить уголовную историю до истока, разоблачить Рызгалова, его сообщников, довести дело до суда. Схема ясна. Налицо сумма неопровержимых фактов. Однако по опыту предыдущих схваток с рызгаловыми куда меньшего калибра, Ефим предвидел, чего это будет ему стоить: почуяв реальную опасность, Рызгалов сразу же возведет впереди себя мощную стену заступников с чинами да именами, за ними и спрячется. Заступники замнут дело, обелят уголовника, и вконец измотанный неравной борьбой Сегал окажется при пиковом интересе, вдобавок наживет новых власть имущих недругов. Связанный по рукам-ногам райкомовской Великановой, парткомовской Дубовой, загнанный в угол безденежьем, скверным здоровьем, он, скрепя сердце, молчал. Судить его за это было бы грешно даже самому

Господу Богу... Года два назад, когда не было с ним рядом Нади, когда не набил еще себе столько шишек, он не задумываясь, с открытым забралом бросился бы в бой. Но теперь?

– Что же ты молчишь, Ефим? Али сдрейфил, солдат? — Забелин смотрел с упреком.

Ефим грустно улыбнулся, покачал головой:

– Нет, Забелин, солдат не сдрейфил. Причина другая... В неподходящее время пришел ты ко мне. Ты, наверно, планировал так: засучит Сегал рукава, мы ему поможем, и прощайся, жулик Рызгалов, с вольной волюшкой. Верно?

– Примерно, - замялся Забелин, - почти что угадал.

– Эх, Корней Лазаревич, Корней Лазаревич! Чудак ты, извини меня! Ну, подумай сам: мелкую сошку, магазинных воришек перевести, говоришь, нельзя, «кабы всем миром, тогда - да!». А с акулой Рызгаловым надеешься при моей помощи расправиться словно повар с картошкой? Нет, Забелин, солдат не сдрейфил, просто лучше тебя знаю, что к чему. Силы и нервов придется потратить уймищу, а у меня сейчас на то и другое - большой дефицит... Не буду вдаваться в подробности, поверь мне, брат, на слово.

Забелин опустил тяжелую голову, подумал, спросил в упор:

– Выходит, нам теперича в кусты?

– Не пори горячку. Дай поразмыслить. По многим причинам здесь с бухты-барахты действовать противопоказано. Кроме того, самодеятельностью заниматься я не вправе. Редактора у нас пока нет. Как только назначат, немедля займемся «мясной операцией».

– Что ж, - не скрывая разочарования сказал Забелин, - будь по-твоему, обождем маленько... Слышь-ка, может мне к самому парторгу ЦК товарищу Смирновскому адреснуться? Ведь я, как-никак, член компартии.

Ефим хотел крикнуть: «Упаси тебя Бог обращаться к этому Иуде!» Но сдержался:

– Не стоит, не надо. Преждевременно. Я же сказал: явится новый редактор, посоветуюсь с ним, приду к тебе в цех. И товарищам своим, контролерам, накажи то же самое, пожалуйста.

– Будет исполнено, товарищ Сегал, не маленький, понимаю. Но учти, просто так я от тебя не отстану... Э-эх!
– вздохнул, внимательно вглядываясь в Ефима.
– Вид у тебя, того, неважный: худющий, бледный. Поправляться надо, Ефим, война давно кончилась.

– Для кого кончилась, для кого продолжается, - невесело заметил Ефим.
– Ты, на всякий случай, оставь мне коротенькое письмо об отсутствии мяса в магазинах.

После ухода Забелина он еще некоторое время оставался в читальне. Листая журнал, забытый кем-то на столе, думал о Забелине, о Рызгалове, об операции «мясо». И почему, черт возьми, Забелину вдруг понадобилось явиться с таким скользким делом именно к нему, Ефиму, уже решившему было хоть на время не лезть в изнуряющие, опасные и неблагодарные предприятия? И вот на тебе! Рызгаловская афера! Уж лучше бы он ничего о ней не знал! Но теперь... Во весь голос заговорила в нем совесть, одержимость взяла верх над благоразумием.