Его искали, а он нашелся

Небесные твари это очень редкое зрелище, настолько редкое, что большая часть мира о них либо не знает, либо знает только из рассказов и книжных описаний. Природа Неба такова, что планарное заражение им проходит без особых последствий, ну, если сравнивать с теми же стихиями или проклинаемой Тьмой. Падение посвященного Небу в свой класс редко заканчивается разрушениями и жертвами, если не считать тех, кто окажется слишком близко - жаждущие покоя, способные в любой момент получить его в родной синеве, новоиспеченные твари просто уходят, возносятся в свое Небо и больше никогда не возвращаются.

Судьба, на самом деле, незавидная, как и любое другое становление порождением плана, ведь не может быть хорошим выбором обращение тварью, какая бы та тварь ни была. Тем не менее, если выбирать между падением в Небо и вечной жизнью в руках своего радушного хозяина и тех, кому он или вторая ты отдадут тебя поиграть, выбор даже для самого рьяного последователя Чистоты Бытия будет очевидным.

Дева нанесла прощальный удар, подгадила своим пленителям, растворила вторую в собственной душе, подарив ей покой, которого она все равно жаждала, как часть ее самой. Себя не обманешь, и как бы вторая ни наслаждалась муками первой, они обе понимали, что обе оказались равносильно несчастны. Дева освободилась, стремительно растворяясь в покое, которого так долго ждала, но у нее все еще были несколько секунд до падения, все еще была ее память и долг. Она по праву была Героем, по праву обрела свою силу и даже сейчас, сильнее всего стремясь перестать помнить, заново переживать, перестать быть и вознестись, она все еще помнила свои собственные обещания. В иной ситуации она бы забыла о них, позволила бы себе слабость, не рискуя дарованным ей шансом, обретенным без всякой божественности Чудом.

Но их простили.

Искренне, от всего сердца простили их обеих, простили за все, что одна сотворила, за все, чему не смогла помешать другая, простили за силу одной и слабость другой. Если бы не это прощение, не жалость, не понимание, не сочувствие, которых она, забирая Небо у одного несчастного за другим, насмотрелась вдоволь, так много, что не могла вспомнить все эти лица. Лишь простив их обеих, лишь лишив чужого контроля сразу две ее половины им дали шанс стать одним целым, обрести единство и в нем же приобрести волю к сопротивлению. Волю сделать один-единственный совместный шаг, сделать его вместе, потому что половина души не может уйти, оставив вторую.

В последние секунды ясного сознания, сохраняя даже не мысли, но поставленные перед собою цели, она склоняется над землей. Тело растет, а ее громадные, как для алдис'ай, более чем два метра роста стали полноценными тремя, а после и тремя с половиной, добравшись до отметки в четыре. Два верных крыла раскрылись, разрослись, умножились, облачая ее фигуру во множество крыльев, укрывающих стремительно теряющее форму тело. И все же она успевает, успевает схватить рукоятку сломанного клинка, притянуть к себе голой волей все его осколки. Сила Девы выжигает из двойственной сути артефакта все оставшееся Солнце, оставляя только одно лишь Небо, заполняя им кусочки металла, концентрируя его достаточно сильно, чтобы он снова слился воедино, обратился уже новым, совершенно иным клинком.

То же лезвие, та же форма, но теперь там одно только Небо и больше ничего.

Она проводит лезвием шпаги по ладони, прикладывая нешуточные усилия, чтобы порезать кожу и пустить себе кровь, уже не напоминающую даже кровь. Лишь пустое упрямство и память о прощении, повешенный на себя саму долг, пожалуй, единственный, который она могла позволить оплатить, удерживал ее от такого желанного забвения.

Кровь напитывает клинок, вливается в него, застывает на лезвии и рукояти тончайшим узором, словно множество переплетенных крыльев, небесно-синих и будто бы даже движущихся. Закричав, и криком своим преодолевая все сильнее тянущее ее в свои объятия Небо, Дева подымает клинок, что в ее руках выглядит детской игрушкой, вонзая ее прямо туда, где раньше билось ныне застывшее сердце простившего ее, простившего их мальчишки. Отданное сердце, потерянное сердце, пожертвованное ради их свободы, позволившее им вновь стать ею.

Удар завершен.

Клинок к сердцу.

И сердце для клинка.

Вторая вспышка небесной синевы не уступает в мощи самой первой, но наносит куда меньше урона извергам просто потому, что все цели в ближайшем радиусе уже развоплощены, а более дальние противники защищены как внешними стенами храмового комплекса, так и собственными барьерами, после первой вспышки спешно поднятыми и закачанными максимальным количеством силы. Штурмующие готовились отражать силу Гримментрея, но заготовленные трюки от чистой Синевы тоже помогают недурно, лишь самую малость хуже.

Где-то вверху, под самым куполом раздается предсмертный вопль экстаза одной из Легенд, на которую даже очень уставший Иерем Стайр нашел управу, но укрывшийся за мощью гиганта и собственными барьерами Старший над Клейменными, как и примерно половина его элитной свиты, прихлебателей и помощников, внимания на это почти не обратили. Они только-только пережили атаку, выстояли перед вспышкой Синевы, устояли не без труда, пусть риски те были не слишком и высокими. Все-таки поток чистой силы, каким бы густым он ни был, остается всего лишь силой, без контроля и наличествующего круга магов, что эту силу оформят, теряя почти всю опасность, особенно если применять те барьеры, которые простой голой мощью не продавить.

Когда сияние упало, открыв вид на внезапно ставший удивительно чистым внутренний парк, из которого испарило большую часть трупов и часть еще живых, перед лицом Старшего предстало зрелище, заставившее изверга, привыкшего получать оргазмическое наслаждение от чего угодно, страстно желать любого исхода, позорно растеряться, буквально не зная, что ему вообще нужно испытывать. Но с каждой секундой склоняясь к совершенно особому, характерному только для обитателей Пекла, типу бешенства. Бешеной злобы на того, кто посмел лишить его законной страсти, положенного ему самим мирозданием экстаза.

В центре парка, сейчас лишившегося всей растительности и напоминающего чистую, разровненную и словно бы оплавленную, а после разглаженную и утрамбованную площадку, стоял человек. Огненно рыжие волосы резко контрастировали с бледной кожей, едва укрытой обрывками одежды, от которых остались только закрывающая половину лица и один глаз часть маски, укороченные до колен штаны, кусочек левого рукава и носок правого сапога. И казался бы невзрачным этот человечек, ведь в этом храме хватало куда более впечатляющих во всех отношениях личностей. Чего стоил один только милашка Иерем, ради клеймения которого в качестве четвертого своего дитя он сюда и прибыл!

Но именно этот выродок, этот никчемный, подлый, бессердечный и жестокий смертный, лишил его той, чьи два лика столько веков дарили ему все оттенки Похоти и Отчаяния, столь очищенные, многогранные и выпестованные, что одни лишь мысли о том, что он их лишился, заставляли Старшего над Клейменными клокотать от распирающей нутро злобы.

Он бы уже бросился вперед, прикрываясь собственными творениями, своими детьми, лишь бы самолично отплатить этой мерзости за его поступок, если бы не... если бы не клинок в его руке. Синий, как Небо, тонкий, как перышко, будто бы сроднившийся с держащей его рукой и даже не обращаясь к сонму и его видящим, изверг знал, что никто, кроме единственного человека во вселенной, этот клинок в руки взять не сможет.

Если бы не парящая за его спиной фигура, незримыми нитями связанная с клинком и его хозяином, черпающая право пребывать в реальности, не выпадая из нее, не исторгаясь подобно всякой твари обратно в свое Небо, прямиком из этой связи. Огромного роста, покрытая десятками крыльев, больших и малых, она словно обнимала человека, укрывала от любых невзгод, дарила покой и надежду.

Его Дева была Героем, настоящей Легендой своей эпохи.

И она пала, пала добровольно и навсегда.

Но связь, связь клинка и его владельца позволила стать чем-то большим, сохранить больше, чем позволено иметь тварям, сохранить часть умений всех ее классов, переведя их в таланты твари, сохранить часть отточенного разума с вековым опытом и, конечно же, сохранив часть так и не растворившейся в Синеве памяти.