Его искали, а он нашелся

Это была совсем другая лига, другой уровень и его, этого уровня, этой поддержки, хватило, чтобы Шчепан сумел почувствовать слабый, неуверенный, словно призрачный отклик оставшегося в Вечном болотного алтаря. Зарычав будто дикий зверь, чувствуя, как бурлить начало вообще все болото на несколько сот метров вокруг, превращаясь из мелкой лужи, в которой даже трясины были почти безобидными, в бездонное жерло титанического омута, в котором утонуть могло хоть племя великанов, даже если их поставить друг другу на головы.

Шчепан падал в омут молча, хотя бы потому, что не мог даже уста разомкнуть от перенапряжения, а вот его команда молчать не стала, оглашая всю округу такими воплями, что могли бы сбивать низколетающих птиц, если бы они тут еще оставались после такого буйства сил. Орали они, впрочем, недолго, потому что орать с болотной жижей во рту вредно для здоровья и дыхания. Они все падали в пробитый специально для них туннель, что просуществовал лишь краткий миг, сменившись обычным бездонным омутом, в котором разве что просто утонуть можно, но не более. Шчепан еще успел с досадой подумать, что после такой вспышки силы даже самый бесталанный маг почувствует неладные дела на этом болоте с огромного расстояния.

А еще мгновение спустя, столь краткое, что никто даже наглотаться дерьма не успел, их всех выкинуло уже в совершенно другом месте.

Среагировать не успел никто, да и скрутило их всех так быстро, что никто и вякнуть не имел шансов. Рефлекторная попытка ударить веерным ослабляющим проклятием по площади прервалась куда раньше, чем Шчепану отрезало контроль над его магией, не дав даже укороченную вербальную компоненту произнести. Спустя еще секунду он и его команда, точно так же не успевшая даже удивиться, зависли посреди сияющих нитей сдерживающего ритуала прямо в воздухе, словно распятые степными варварами пленники.

Взгляд машинально оценил окружающую обстановку, заставив заковыристо выругаться, и только наложенный ритуалом паралич не позволил сделать это вслух. Какая-то площадь, расположенная в не особо богатом районе Вечного, раньше служила то ли рынком, то ли местом для проведения казней, но, скорее всего, и тем, и тем. Теперь эта площадь полностью покрыта ритуальными знаками и линиями, которые он сам, как ритуалист не из самых последних, даже оценить толком не может.

И, конечно же, источники сил, что располагались по кругу, словно окружая площадь кольцом. Вон, видна миниатюрная песчаная буря, вон там фонит энергией дремучей чащобы, рядом расположилась еще одна буря, только снежная, а следом за ней висят прямо в воздухе глыбы горной породы. Уже не удивляясь, он кое-как, несмотря на почти полный паралич, скашивает глаза вниз, чтобы разглядеть небольшое, но очень глубокое болотце прямо под ногами висящих в воздухе идиотов. Это он про свой отряд, потому что дураками были и дураками помрут! Хотя, чего же это он, не помрут, кто же им помереть-то просто так позволит?

Ритуал-ловушка для любого типа территориально зависимого мага или ведуна - вот чем было это место, к которому он с таким трудом пробивал дорогу и едва не помер пытаясь! Все те, кто пробовал на прочность стену, отделившую Вечный от остального Алурея, используя именно эту методику, пусть и разными способами, так или иначе, но засекались прислужниками тварей и самими извергами. А потом этих пытающихся оценивали и, если находили достаточно ценными и достаточно слабыми, приоткрывали тем дверцу, ведущую прямиком на скотобойню для глупых смертных.

Дерьмово.

Даже дерьмовее, чем предполагалось минуту назад, хотя, казалось бы, предполагал он и без того самые мрачные варианты!

Челюсти едва шевелятся, язык ворочается во рту, словно онемевшая конечность, а вместо слов вылезает из пасти едва различимое мычание. Впрочем, не всем речь отбило, потому что Хогош, жиробасина ненасытная, сумел достаточно четко выговорить полноценную фразу, пусть и короткую, но удивительно емкую и подходящую к ситуации. Не иначе, ему помогла развитая выносливость и умения на сопротивляемость внешним воздействиям.

– Цэ зрада.
– Несмотря не непередаваемый и, временами, раздражающий акцент западно-равнинного пейзанина, с прозвучавшим Шчепан был готов согласиться на десять из десяти.

Большая часть противников, хотя какие они противники, максимум палачи, потому что нормальной битвы не вышло и не будет, являлась людьми, по крайней мере, внешне, и, скорее всего, когда-то даже ими были. Тварей не было видно или они хорошо скрывались, но вот принять этих "людей" за нормальных тоже было тяжеловато. Покрытые татуировками, знаками, сочащиеся флером, который пока что не ел мозги Шчепану только из-за защиты сковывающего ритуала (зачем портить материал посторонними эманациями, верно?), они и людей-то напоминали чисто номинально, как ростовщики из полуросликов столь же номинально притворяются честными и законопослушными разумными. Более-менее адекватное впечатление производили немногие, но именно они внушали почти потусторонний ужас - слишком многое было в них, большее, чем можно вместить, оставаясь собою. Ведун такие вещи интуитивно чувствует, особенно если их даже скрывать не пытаются.

Скольких тут уже перерезали? Пустынники, лесовики, степняки, снежники - всех магов и воителей определенных типов притягивало сюда, и едва ли попыток проникновения за прошедшие снаружи дни было сделано мало. Обидно чувствовать себя глупым, особенно если до этого старательно убеждал и себя и остальных, что ты не глупый, а умный.

Подошедший к ним престарелый ритуалист с лицом столь снулым и невыразительным, что на фоне неестественно манящих и красивых культистов он выделялся даже сильнее, чем сами культисты в нормальном обществе, осмотрел их неторопливо, но недолго, не задавая никаких вопросов, после чего прошептал пару слов в висящий на манжете его мантии амулет и пошел по своим делам в один из углов площади, где как раз бросали в громадную яму нескольких пленников из предыдущих партий. Причем в яме были не шипы, не пламя и не ядовитые змеи, а такие же пленники, только попавшие туда раньше и прямо сейчас проводящие время за очень непотребными занятиями.

Следующий культист точно так же не сказал ни слова, только осмотрел их всех, включая все-таки заткнувшегося из-за усилившегося паралитического воздействия Хогоша, сквозь какое-то полупрозрачное стеклышко, покачал головой, тоже что-то проговорил в амулет и пошел уже к другой яме с таким же содержимым.

Наконец-то появившийся третий визитер выглядел неприлично молодо, словно еще даже третий десяток зим не разменял. Волосы его были даже не рыжими, а кроваво-красными и такими же красными разводами была укрыта белоснежные рубаха и штаны, кроме которых на нем никакой иной одежды и не имелось. Этот осматривал их даже меньше, чем предыдущие, при этом смотрел он с тем видом, какой принимают большие начальники или ну очень родовитые дворяне, когда их отвлекают какой-то мелочью, которую им позарез нужно лично засвидетельствовать.

– Хм.
– Голос у культиста был под стать внешности, столь же утонченный и словно журчащий весенним ручейком прямо в голове того, кто этот голос слышал.
– И как вы сюда попали? Артефакт какой-то?

Вопрос был не просто вопросом, а каким-то умением из мерзкой породы влияющего на сознание дерьма, которое еще и флером Пекла зарядили до упора. И не ответить на него, конечно, было можно, но уж точно не скованному по всем правилам авантюристу его уровня. Вот будь он свободен, полон сил, проходи действо на болоте... тогда Шчепан нашел бы чего ответить и что показать, дал бы ублюдку знать, чего стоит настоящий Бженчишчевский. А уж если бы к нему еще и его отряд присоединился, то имелись бы даже некоторые шансы если не на победу, то на отступление и последующую перегруппировку. Но имеем только то, что имеем...

– Кх-какой еще артефакт?
– Губы размыкаются, выталкивая слова против воли.
– Вы же сами, ссуки, меня подтолкнули, говноеды, сил придали, мрази, чтобы я, выродки, смог навестись, уроды жопоглазые, на отклик болот, овцееб грязный.

Больше всего Шчепан удивился тому, что культист удивился вместе с ним! Он ожидал, что его вплетенные в непроизвольно сказанный ответ ругательства, максимум немного взбесят спесивого выродка, но уж точно не этакого легкого и надменного удивления, будто холоп сказал несусветную чушь и теперь даже не знаешь, запороть его или не марать руки.