Элеонора Дузе

жертвуя эфемерным счастьем в личной жизни, поднималась к истин¬

но свободной жизни, посвященной одному — служению искусству.

Со 2 по 31 декабря Дузе снова в Петербурге. Гастроли ее должны

были проходить в Малом театре. И уже за несколько недель до начала

ее гастролей нельзя было купить ни единого билета. К своему обыч¬

ному репертуару она добавила «Родину». Ей рукоплескали, ее вызы¬

вали бессчетное число раз, однако, как замечал один из рецензентов,

«успех был не того свойства, что прежде». Он утверждал, что «на этот

раз многие и не думали аплодировать, ибо забыли, что перед ними

актриса. Они так были захвачены горькой судьбой и страданиями

Магды, словно она была не героиней пьесы, а их знакомой, которая

открыла им свою душу. Какие уж тут аплодисменты! В антрактах

зрители молчаливо ходили по фойе, и если обменивались несколькими

словами, то о чем-нибудь постороннем, не относящемся к спек¬

таклю» .

28 декабря Дузе была удостоена величайшей чести участвовать в

спектакле «родина» в Александринском театре. Такой привилегии не

выпадало на долю ни одной иностранной артистке.

Из Петербурга она написала Бойто, между прочим упомянув о

том, что многие русские, главным образом женщины, спрашивают,

почему опа не привезла Шекспира. В связи с этим она перечитала

несколько сцен с Розалиндой («Как вам это понравится») и с Еленой

(«Конец — делу венец»). «Как прекрасно! Какая радость! Но там

есть интриги, которые надо уметь закрутить. Перечитайте Розалинду

и подскажите мне тон. Я ее вижу...» *. И в другом письме: «... Ты

читал Розалинду? Ну что? Какая любовь! Но мне кажется, ее очень

трудно будет поставить на сцене...» **. В своем следующем письме

из Петербурга она снова спрашивает у него совета, а из Москвы об¬

ращается с горячей просьбой к Панцакки 128, умоляя его перевести

для нее «дорогую «Анабеллу» Форда» 129. Ее охватило «безумное

желание» жить во времена Шекспира. А между тем у нее «перед

глазами мужчины (так называемые) во фраках и в белых галсту¬

ках...» «Таким образом Анабелла составит компанию Розалинде.

Я задыхаюсь, когда не работаю» ***. Но ни Бойто, ни Панцакки но

ответили ни слова. Совсем измучившись от напрасного ожидания,

смертельно устав от работы, она в конце концов, находясь в Москве,

слегла, что крайне разочаровало москвичей, и вынуждена была вер¬

нуться в Италию.

Там ее ждал сюрприз — Бойто прислал ей перевод шекспировской

пьесы, который она уже отчаивалась получить. Она ответила ему

27 марта из Санта-Маргерита: «Получила Розалинду. Вчера не рас¬

ставалась с ней всю ночь. Теперь, когда она у меня вся целиком, мне

кажется, что в пьесе вовсе нет интриги. Может быть, это будет просто

потерянное время».

Между тем, несмотря на предательство и тягостный опыт прошло¬

го, Дузе все же не отказывалась от «Мертвого города». 28 марта она

направила Адольфо Де Бозису проект договора между ею и Габриэле

Д’Аннунцио, по которому обязалась отдавать поэту двадцать пять

процентов с каждого кассового сбора и десять тысяч лир компенсации

в случае, если бы она не захотела или не смогла поставить трагедию

до конца текущего столетия. В конце марта или в первых числах

апреля, после вмешательства Жозефа Примоли, известного тем, что

он всегда брался мирить людей искусства, когда между ними возника¬

ли всякого рода недоразумения, что бывало нередко и между Дузе и

Д’Аннунцио, произошло их примирение. Через несколько дней после

этого в Альбано поэт прочитал Элеоноре «Мертвый городV и увлек ее

своим проектом создания театра, который он предполагал воздвигнуть

на берегу озера Альбано, театра поэтического, свободного от всяких

спекулятивных соображений, где кроме его пьес ставились бы клас¬

сические греческие трагедии и произведения современных драматур¬

гов, достойные этой чести. Для драматического театра, неуклонно

идущего к упадку, он явился бы некоторым подобием того, чем для

театра музыкального стало детище Вагнера, созданное им в Бай¬

рейте.

Элеонора ликовала. Это было то, о чем она страстно мечтала дол¬

гие годы. Она родилась вместе с новой Италией, выросла вместе с ней,

хорошо помнила, какое большое значение имело сценическое искус¬

ство во времена ее юности, и считала, что ее собственные успехи не¬

отделимы от судьбы ее родины. Она всегда мечтала о создании такого

театра, который воспитывал бы и просвещал народ, о театре, который

был бы одновременно школой и храмом. К сожалению, мечтам ее

суждено было, до самого последнего ее вздоха, оставаться лишь не¬

сбыточными надеждами.

В первых числах апреля 1897 года она получила приглашение

сыграть несколько спектаклей в Париже. Ее неизменно волновала

встреча с требовательной парижской публикой, всегда готовой под¬

метить и высмеять любое несовершенство исполнения. В самом деле,

в отношении искусства Париж в те времена был подлинной столицей

Европы, городом, в котором создавалась или, напротив, рассеивалась,

как дым, мировая слава. И все же на этот раз Дузе согласилась на

гастроли, уступая настояниям импрессарио Шурмана, которому уда¬

лось склонить Сару Бернар пригласить Дузе в свой театр. Однако,

согласившись, Дузе не переставала терзаться сомнениями, опасаясь,