Эльф из Преисподней. Том 2

— По крайней мере, честным путём такого не накопить, — сказала она, захлопнув чемодан.

— Веришь или нет, но на меня напали первыми.

Сестра неразборчиво промычала что-то грубое обо мне и привлекла к себе, чтобы исцелить.

— Ты хоть знаешь, что будешь делать со всем этим? — поинтересовалась она.

Светло-зелёная аура лечения, исходившая от её ладоней, придавала лицу эльфийки измождённый вид. На деле она сердилась и вполовину не так сильно, как пыталась это показать.

Лютиэна просто вредничала.

Я неопределённо мотнул головой. Деньги как таковые меня не особенно интересовали.

— Можешь забрать их себе и купить что-нибудь.

— Ох, спасибо. Непременно понесу в скупку парочку ожерелий подороже. Жаль только, что на них нет следов крови. Не мог постараться?

— Будто в Манхэттене тебя посмеют расспрашивать.

— Тоже верно, — фыркнула она и отстранилась.

Я ощупал лицо, теперь свободное от ссадин и синяков, и поймал в объятия Лютиэну. Родной запах вещи взбодрил меня. Всё же была в кажущейся хрупкости эльфийки своя притягательность. Её дыхание обожгло мне шею.

Пару мгновений мы провели так, без движения; мои руки на её спине, её — на моём затылке и боку.

— Пойдём спать, — сказала Лютиэна, проведя пальцем мне по щеке, — Знаешь, как трудно было уложить Фаниэль? Ей вечно виделись говорящие орлы, которые порывались сообщить ей что-то очень важное.

— Кстати, ты убрала сахар?

На секунду в ней загорелось недоумение.

— Нет, с чего бы…

Недоумение сменилось пониманием — и досадой.

— А-а-а…

— Дженни прилично приложилась к нему, перед тем как полететь за мной.

— Ну, пусть порадуется. Утром уберу сахарницу.

В глубине апартаментов раздался отчётливый грохот — словно со стола сбросили россыпь кружек.

— Сахарный алкоголизм — это не шутки.

Лютиэна отлипла от меня и тяжко вздохнула.

— Третья дверь налево отсюда. Если пройдёшь дальше, повернёшь направо и потом налево, то выйдешь на ванную. Да, ещё одну. Вымойся и ложись спать. Я поговорю с Дженни.

Чемодан я занёс в указанную комнату. В ней стояла уютная полутьма, создаваемая тёплым рассеянным светом двух ночников. Он ласкал силуэты маленьких деревьев, устроившихся в расписных кадках.

Помывшись, я вернулся обратно и нырнул в постель — надо признать, в ней с лёгкостью поместились бы штук пять разумных околоэльфийских размеров.

Устраивала ли тётушка оргии? Если и устраивала, то вряд ли ограничивалась одной кроватью, пусть и роскошной.

От одеяла слабо пахло чем-то знакомо-цветочным. На прикроватном столике разместилась батарея баночек и безделушек.

Не успел я устроиться удобнее, как показалась Лютиэна. Она протяжно и без какого-либо стеснения зевнула, показав ровные белоснежные зубы, и потянула футболку через голову.

— Разве я приглашал тебя в свою комнату?

— Понятия не имею, — хмыкнула она, расстёгивая бюстгальтер, — однако я по доброте душевной пустила тебя в свою. Только с чего ты решил, что твоё место в кровати? Ложись на коврик, он в меру пушистый. Не думаю, что замёрзнешь на нём.

Для подтверждения своих слов она притопнула по коврику.

— Да и подогрев тут есть. Не простудишься. Брысь отсюда! — Сестра взмахнула ладонями, точно прогоняла чайку.

Я дотянулся до выключателей ночников, и комната погрузилась в темноту. Не сказать, чтобы это смутило Лютиэну; эльфы хорошо видели там, где был хотя бы проблеск света. А шторы я задёргивать не стал.

Ловким пинком Лютиэна отправила чемодан под кровать и запрыгнула на неё, вынудив меня подвинуться. Завозилась, сгребая одеяло под себя, и со стоном облегчения растянулась на постели.

Я положил ладонь ей на живот, подтянулся, чтобы поцеловать плечо.

— Я устала, у меня болит голова, ты наказан, не хочу, лень…

— Мне уйти?

Она беззвучно рассмеялась.

— Да нет, я же показала тебе, где коврик…

Я приподнялся на локтях, навис над Лютиэной, чтобы посмотреть ей в лицо. В изумрудных глазах эльфийки блестело лукавство.

— Чур сегодня не кусать, — сказал я, — теперь-то можно не сдерживаться.

— Не хочу будить остальных.

— Они же не маленькие, всё поймут.

Она ущипнула меня за нос.

— В этом весь ты. Мерзкий, мерзкий эгоист. Что в детстве, когда ловил всех лягушек и не делился ими. Что позже, когда заперся в своей дурацкой каморке, чтобы заниматься скучным чернокнижием. Что сейчас — совершенно не заботишься о чувствах товарищей.

Моя рука медленно заскользила вверх от живота, взобралась на упругий холм. Указательный палец обвёл твёрдую вершину — момент перед триумфальным возведением флага.

Как демона, меня полностью устраивала и такая близость к вещи. А вот эльфийскому телу этого было откровенно мало.

Я склонился над Лютиэной и поцеловал её.

Странное дело — вкус губ эльфийки совсем не надоедал.

Утром меня из безбрежной черноты вырвал настойчивый голос Петра. Дворянин отирался у дверного проёма, в нетерпении постукивая по косяку.

— К тебе гости, — сообщил он, когда убедился, что я продрал глаза, — Очень сильно хотят тебя видеть. Сгорают от нетерпения.

На его щеках появился слабый румянец, когда он заметил смятую постель рядом со мной, свежие отметины на предплечьях и груди. Скорбно покачав головой, Пётр удалился.

А вот, похоже, и мой билет в общество Манхэттена. Пора знакомиться с местными властями. Не в тюрьму же меня собрались засовывать за вчерашнюю шалость? Глупости!

А если собрались, то я им, понятное дело, не дамся.

К гостям я вышел без особой подготовки — то бишь не удосужился даже накинуть халат. Если нельзя отбросить общественные нормы в своём доме (или доме родственника), какой вообще смысл иметь частную собственность?

На площадке у лифта околачивались трое смертных. И если два терта в тёмных униформах с блестящими значками, на которых красовалось слово «полиция», меня не заинтересовали, то их предводитель был по-своему необычен.

У него было волевое лицо разумного, который привык добиваться поставленных целей. А вот во взгляде его плескалась усталость и какая-то… тоска? В отличие от своих коллег, он был одет небрежно, почти неряшливо: условно-белая рубашка торчала поверх брюк. Верхние пуговицы были расстёгнуты, а у верхнего кармана устроилась инсигния. С шеи свисал галстук, петлю которого ослабили до такой степени, что его легко можно было снять, не задев волос.