Эльфийский король

По большому случаю, мне было все равно на Каламет и Западные земли. Мне было глубоко плевать на судьбу Н’аэлора и его жителей, и уж тем более меня не тревожила возможная гибель огнепоклонников, что лицемерно отправляли на костры всех, кто был с ними не согласен.

Мне было все равно на женщин, детей, стариков. Пусть сгинут, сгорят, погибнут в бесконечной агонии либо же тихо умрут в каком-нибудь всеми забытом углу.

Возможная гибель моих воспитанников и учеников не была бы для меня такой большой трагедией — и даже смерть Лиан, которую я растил эти несколько лет, словно приемную дочь. За сотни лет до моего исхода в горную долину, задолго до того, как мастера-строители заложили первые камни фундамента Черной Башни, зловещим перстом взмывающей ввысь посреди скал, я уже любил, терял и проклинал мир вокруг. Все это давно сгинуло, осыпалось прахом, было похоронено под песками времен, которые словно в бескрайних дюнах Даркана, заносили серой пылью забвения любые горести и несчастья.

Не мог я стерпеть лишь одного, и в этом заключалась суть, из-за которой Нильф была ко мне так благосклонна.

За своей маской аскета и рационалиста, за маской умудренного столетиями старца и покорного служителя прятался тот, кто не приемлет пренебрежения.

Моя бесконечных размеров гордыня, мое чувство собственного превосходства, что было сильнее, чем стремление к власти у любых служителей Фангороса или жажды крови и доблестей у последователей Харла. Я, сотни лет взирающий на копошение людей, эльфов и гномов, не способных или не желающих постигать всех глубин мироздания, обреченный на одиночество по собственному выбору, не мог стерпеть того, как легкомысленно Леннор и ее последователи и покровители отнеслись к факту моего существования. Я мог понять глупость Трех Орденов —век человека короток, а память людская еще короче, но Владыки Демонов не были в полной мере людьми. Они должны были знать обо мне, должны были понимать, кому переходят дорогу.

Как посмели они творить неведомое колдовство, как могли они решить, что я допущу это?! Возможно, я сам был виноват в том, что не осталось тех, кто мог бы предостеречь новое поколение колдунов, что самолично истребил всех, кто мог бы сказать: «берегись, или он придет за тобой!», что не осталось тех, кто посоветовал бы им убраться с моего пути.

Власть — первична, но она слепа, Фангорос не приемлет провалов.

Воинственность — дает силу покорять, но она беспечна, как Харл, что отворачивается от поверженного.

И только знание — дарует истинную мощь, ибо Нильф мудра.

И мудрость ее взрастила чудовище, которое признало всё, от берегов Западных земель и до самых Садов Армина, своей вотчиной. Это был мой мир, созданный моими руками и моими ошибками, моими страданиями и моими трудами. И существовал он сейчас в этом виде лишь потому, что я нашел в себе силы усмирить презрение к творящейся глупости, сумел закрыть глаза на всеобщее невежество, сумел найти путь к Нильф и склонить голову пред ней, в поисках Ее мудрости. И пусть глас Нильф более не звучал в моей голове, пусть я не ощущал легкого касания ветра в своих волосах и не чувствовал присутствия Третьей за моим плечом, я все так же оставался верен выбранному пути и своей вере. А верил я в то, что все тайны мироздания, будь то тайна седьмых печатей или другие законы мироздания, должны быть раскрыты во имя Нильф. И пока моя работа не окончена, никто не смеет угрожать устоявшемуся порядку вещей.

Такова была суть моего тщеславия, так я выражал свое презрение к тем, кто находился в плену низменных страстей и желаний.

Кто-то считал, что Нильф была Третьей в пантеоне темных богов, потому что была самой слабой. Я знал, что она была Третьей лишь для того, чтобы только достойные, только те, кто способны отринуть примитивные желания и порывы смогли обратиться к ее мудрости. Фангорос и Харл — те, кто соблазняют ложным величием. Истинная же власть проистекает от Нильф, потому что это власть не просто над людьми или полем боя, Нильф есть власть над самим мирозданием и всем сущим.

И сейчас я был готов эту власть применить.

Верный клинок в моей ладони стал оплавляться, не в силах выдерживать напор магического пламени. Строгие прямые линии лезвия искривились и пошли волной, гарда перекосилась, рукоять стала чуть мягкой, словно я держал в руке не оружие из зачарованной стали, а кусок гнилой древесины.

Не дожидаясь, пока мой меч окончательно потеряет форму, я повернулся спиной к наступающему войску. На лице паладина Леннарта, который неустанно следил за мной все это время, отразилась тень тревоги. Закованные в сияющую броню плечи дернулись, рука крепче сжала пылающий молот. Я же лишь усмехнулся его глупости.

Облако призванных демонов подхватило меня и, взмыв ввысь на высоту в сотню футов, я наконец-то опустил почти уже расплавившийся клинок, очертив широкую дугу между собой и святошами.

Широкая полоса магического огня, замешанного на крови Владыки Демонов, врубилась в сухую землю, уже когда-то бывшую полем боя. Магия прошла сквозь сухостой и грунт, сквозь глину и камни, свилась тугим жгутом, затаившись огромной магической змеей. Миг ничего не происходило, лишь взоры всех, кто присутствовал на поле, были устремлены на мою темную фигуру, парящую в небесах. С тупым любопытством на меня взирали солдаты Мордока, со злобой и ненавистью — бойцы Святого воинства. Где-то в небольшой рощице затаились темные эльфы, и даже отсюда я словно ощущал любопытство и восторг, исходившие от Лиан и Ирнара, да скупую гордость Эрегора, ведь он лучше всех знал, на что я способен.

А после земля вздыбилась, поднимаясь непроходимой стеной, полетели в воздух камни и куски глины, и даже тысячелетние валуны, более похожие на скалы, не могли противиться моей силе. Магический поток, до этого представлявший стройные ручейки силы, дрогнул и закрутился. Мою мощь потянуло куда-то в сторону, за спины солдат Мордока, но даже эта таинственная печать, которая собирала всю магию с территорий в тысячи лиг, не смогла изменить моего замысла.

Сейчас святоши были надежно отрезаны, защищены и сокрыты этой стеной. И чтобы ее преодолеть, войску Мордока придется пройти через невозможное.

Им придется пройти через меня, переступить через труп того, с кем они уж точно не в силах совладать.

Я опустил ладонь с оплавленным клинком, который превратился за время колдовства в бесполезный кусок металла. Без сожалений я разжал ладонь, отпустил то, что было моим верным инструментом на протяжении сотен лет. Этот меч сослужил свою службу, прошел через многие битвы и сражения и еще большее время — провел в ножнах, тихо ожидая своего часа.

Когда остатки клинка коснулись земли с гулким стуком — больше не было в нем и намека на благородный звон напряженной стали — я уже положил свои пальцы на рукоять другого клинка. Меча, который я когда-то вытащил из Садов Армина, меча, которого я желал более никогда не касаться, ибо слишком сильна его связь с Н’аэлором.

Определенно, клинок изменился за столетия своего заточения.

Только моя ладонь сжалась на рукояти, только я выставил его перед собой, готовый пустить его в дело, мой разум пронзил шепот.

Он был чем-то похож на тихий голос Нильф, но в отличие от Третьей, у меча не было разума, но была только воля.

Воля Вечного Леса, что стремился защитить даже ушедших под покровительство Нильф темных эльфов. Воля не просто территории или государства, воля самой природы, что оберегала народ Н’аэлора на протяжении тысячелетий. Как духи гор, что отзывались на просьбы гномов-мастеров, так и этот клинок заключал в себе то, что можно было бы назвать душой леса.

— Колдун!

Крик, прокатившийся по полю, хоть и был полон мощи, но звучал совершенно безжизненно. Словно глиняный болван, оживленный магией, внезапно научился говорить.

От замершего войска Каламета отделился один всадник. Сияющие доспехи, красный плюмаж на шлеме и острое лицо со впалыми щеками и блестящими глазами. Даже никогда не видев его самолично, я сразу понял, что это — король-самозванец Мордок.

— Считаешь, что победил?! — прокричал узурпатор, выводя своего коня вперед и обнажая меч.