Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Кроме того, стихотворение «Он вышел…» во многом предвосхищает ситуацию из «Конца охоты на волков» (1977 — 1978).
В обоих случаях alter ego автора (рояль и волк) выступает в образе центрального персонажа: «Он знал, что будет главным на концерте» = «И вожак я не с волчьей судьбою» /5; 534/.
Если рояль стоял, «покорный злой судьбе», то и волки «смирились, решив: все равно не уйдем!»
Рояль терпел мучения, «зубы клавиш обнажив в улыбке», а вожак стаи говорит: «Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу, / Обнажаю гнилые осколки» [2020] . Причем рояль даже косвенно сравнивается… с волком: «Вверх взмыла крышка, пасть раскрыл рояль» (АР-12-60). А в черновиках «Конца охоты» читаем: «И любимой волчицы кровавая пасть / Предо мною возникла на миг» /5; 535/.
2020
Этот мооив встречается у Высоцкого посттянно: «Я
В обоих текстах события принимают апокалиптический характер: «На краткий миг вселенная застыла» (АР-12-74) = «Или света конец, и в мозгах — перекос».
Героев же в это время избивают: «Рояль терпел побои…» = «Только били нас в рост из железных “стрекоз”».
Данный мотив впервые возник в «Сентиментальном боксере» (1966), который является прямым предшественником стихотворения «Он вышел…»: «А он всё бьет, здоровый черт» = «Рояль терпел побои, лез из кожи»; «.. и мне нехорошо» = «И черный лак потрескался от боли» (АР-12-76); «И я сказал ему: “Чудак, / Устал ведь — отдохни]”, / Но он не услышал…» = «Звучала в нем, дрожала в нем мольба, / Но господин, не замечая дрожи. / Красиво мучил черного раба».
В обоих случаях наблюдается одинаковая атмосфера: «Мне муторно было и жарко» (АР-17-182)= «Жару задав музыкантам, / Знай, дирижер воевал» (АР-12-58). А противник героя входит в раж: «Но он не услышал — он думал, дыша…» = «Над пультом горбясь, с подлинным азартом / Злой дирижер страной повелевал» (АР-12-56).
Этот самый «злой дирижер» охарактеризован как маэстро и «гений кулачного боя» (АР-12-56), что отсылает нас к мотиву мордобоя, затеянного представителями власти: «Профессионалам судья криминалом / Ни бокс не считает, ни злой мордобой» («Песня о хоккеистах», 1967), «Стукнул раз — специалист, видно по нему!» («Песня про джинна», 1967), «Противник Смирнов — мастер ближних боев <…> Он, видимо, думал, мне челюсть кроша. / Что жить хорошо и жизнь хороша» («Сентиментальный боксер», 1966; первый вариант — АР-17-180), «Надо залатать, а ветер и этому мешает, — он нетерпелив, как боксер после того, как послал противника в нокдаун и хочет добить» («Парус», 1971 /6; 165/). В медицинской трилогии врач тоже назван гением и специалистом: «Но анестезиолог смог — / Он супермаг и голем, / И газ в мою гортань потек / Приятным алкоголем» /5; 405/, «Он дока, но и я не прост» /5; 384/ (а в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Вызывайте нас скорее / Через доку главврача» /5; 138/). Другие родственные образы: «Мой наездник у трибун в цене — / Крупный мастер верховой езды» («Бег иноходца»), «Но к жаре привыкший он — / Вот он и мастерится» («Марафон»), «Эх, тоже мне — летчик-ас!» («Песня самолета-истребителя»), «Он даже спит с доскою — сила в ём» («Честь шахматной короны»).
Однако по сравнению с «Сентиментальным боксером», в стихотворении «Он вышел — зал взбесился…» наблюдается изменение одного мотива: «Встаю, ныряю, ухожу, / И мне идут очки» — «Гений кулачного боя, / Он набирает очки».
Через два года после «Сентиментального боксера» Высоцкий пишет «Песню самолета-истребителя», где лирический герой оказывается в похожей ситуации, и поэтому данная песня также содержит параллели со стихотворением «Он вышел — зал взбесился…»: «Я — главный!» = «Он знал, что будет главным на концерте»; «Я больше не буду покорным, клянусь!» = «Как черный раб, покорный злой судьбе»; «Не видит он, что ли, как бесится пульс» (АР-3-211) = «Но господин, не замечая дрожи. / Красиво мучил черного раба»; «Вот сейчас будет взрыв!» = «Сейчас рояль разверзнется под вальсом» (АР-12-60); «Эх, тоже мне — летчик-ас!» = «Виновников маэстро наказал»; «Я вижу, решил — на таран!» = «Смертельные приказы отдавал»; «Терпенью машины бывает предел» = «Рояль терпел побои, лез из кожи»; «Он рвет на себя — так всегда на войне» /2; 384/ = «Склоняясь к пульту, как к военным картам, / Войсками дирижер повелевал. <…> Он продолжал нашествие на зал».
Что же касается рояля, который «лез из кожи», то здесь нетрудно заметить идеентичность с поведением лирического героя: «Рвусь из сил и из всех сухожилий» /2; 129/, «Но и, падая, вылез из кожи» /4; 11/, «Это был воскресный день, а я потел, я лез из кожи» /1; 125/ (в этой же песне встречается мотив избиения: «…я был усталым и побитым»), «Я держался из последних сил» /2; 178/, «Держусь на нерве, начеку» /5; 79/, а также: «Я плавал всё же, хоть с трудом, / Но на поверхности держался» /5; 145/, «А я — хоть и внизу, а все же уровень держу» /5; 151/, «Равновесье держу, изгибаюсь в дугу»/5; 189/.
Кроме того, лирический герой выступает в образе «черного раба». Данный мотив мы разбирали совсем недавно, и связан он, несомненно, с изгойством самого Высоцкого и его бесправным положением непризнанного поэта (как сказано в «Песне солдата на часах»: «Меня гоняют до седьмого пота, / Всяк может младшим чином помыкать»; а в «Частушках Марьи» царь «загонял вконец солдата» /4; 410/). Да и всё творчество Высоцкого представляет собой, по сути, прорыв из рабства (тюремного заключения, острога, гербария и т. д.) на свободу.
Кстати, образ рояля — как одна из авторских масок — появился не случайно. В том же 1972 году было написано стихотворение «Мой Гамлет», а годом ранее состоялась премьера спектакля по пьесе Шекспира, где Высоцкий-Гамлет произносил следующие слова: «Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя».
В таком же метафорическом значении музыкальные образы используются еще в ряде произведений — например, в стихотворении «В Азии, в Европе ли…» (1969), где катастрофическая ситуация в стране представлена в виде прервавшегося оперного концерта, причем там уже встречался прообраз «злого дирижера»: «Не поймешь, откуда дрожь — страх ли это, грипп ли? / Духовые дуют врозь, струнные урчат, / Дирижера кашель бьет, тенора охрипли, / Баритоны запили, и басы молчат». Сравним выделенные слова со «Сказкой про дикого вепря» (1966): «Сам король страдал желудком и астмой, / Только кашлем сильный страх наводил», — и с песней А. Галича «Старики управляют миром…» (1964): «По утрам их терзает кашель / И поводят глазами шало / Над тарелками с манной кашей / Президенты Земного шара».
Тем временем ситуация в стране стала настолько критической, что о ней вовсю говорят даже зарубежные «вражеские голоса»: «Все ужасно нервные, дамочки в истерике, / Слезы льют, из носиков капает вода. / Вон уже и дикторы “Голоса Америки” / Говорят, что в опере — дело ерунда!» (С4Т-3-298).
Как известно, в анкете 1970 года Высоцкий назвал своим любимым композитором Шопена, а любимым музыкальным произведением — «12-й этюд». И это также нашло отражение в стихотворении «Он вышел — зал взбесился…»: «Подумать только: для ленивой левой / Шопен писал Двенадцатый этюд!» (для царской цензуры Шопен назвал это произведение «Этюд для левой руки»). Свою любовь к Шопену Высоцкий воплотил также в «Песне о нотах» (1969): «Считается, что в си-бемоль-минор / Звучат прекрасно траурные марши» (имеется в виду «Похоронный марш» Шопена, являющийся третьей частью Второй сонаты си-бемоль-минор); и в одном из вариантов «Баллады о Кокильоне» (1973): «Три дня он отвлекался этюдами Шопена» /4; 143/.
А концовка стихотворения «Он вышел…» содержит удивительную перекличку с «Набатом (также — 1972): «Казалось, что в какой-то жуткий танец / Атланты повели кариатид» /3; 434/ = «Всех нас зовут зазывалы из пекла / Выпить на празднике пыли и пепла, / Потанцевать с одноглазым циклопом, / Понаблюдать за Всемирным Потопом» /3; 408/ («жуткий танец» = «пыли и пепла… потанцевать»; «атланты» = «циклопом»).
Можно предположить, что в обоих случаях представлен мотив плясок представителей власти в преддверии конца света. В черновиках «Набата» упоминается всемирный потоп (а в основной редакции — всемирный пожар и, как его следствие, голая пустыня). Нечто подобное описывается и в черновиках стихотворения «Он вышел…»: «Ударные на мир ожесточились, / Как будто бились грешники в гробах» (АР-12-62).
Прослеживается даже связь с песней «Переворот в мозгах из края в край…» (1970), где речь идет о всемирной катастрофе, возникшей в результате октябрьского переворота: «В Аду решили черти строить рай / Как общество грядущих поколений».
В этой песне к революции призывает дьявол: «Тем временем в Аду сам Вельзевул / Потребовал военного парада, — / Влез на трибуну, плакал и загнул: / “Рай, только рай — спасение для Ада!” <…> “Ну что ж, вперед! А я вас поведу! — / Закончил дьявол. — С богом! Побежали!” / И задрожали грешники в Аду, / И ангелы в Раю затрепетали». При этом поведение дьявола напоминает действия злого дирижера. Оба отдают «смертельные приказы» (так же как фельдмаршал в песне «Люди середины»: «Презрейте смерть, мои головорезы!»), и реакция на их действия — тоже одинаковая: «И задрожали грешники в Аду» = «Как будто бились грешники в гробах».
Одновременно со стихотворением «Он вышел — зал взбесился…» была написана также песня «Мосты сгорели, углубились броды…», К тому же в тетради они расположены в непосредственной близости друг от друга. Неудивительно, что совпадают и стихотворный размер, и некоторые мысли: «Врываются галопы в полонез» (АР-12-54) = «Зачем, зачем вульгарные триоли / Врываются в изящный экосез?» (АР-12-60); «И тесно — видим только черепа» = «Как будто бились грешники в гробах».
Более того, стихотворение «Он вышел…» в некоторых отношениях является предшественником песни «Мы — верные, испытанные кони…» (1975 [2021] ): «И, зубы клавиш обнажив в улыбке…» /3; 227/ = «И, взор потупя на мои копыта…» (С2Т-2-26, СЗТ-З-150) (сравним еще с аналогичной конструкцией в «Песне про правого инсайда», 1967: «И, скромно про себя ругаясь матом…»; АР-11-84); «Хребты нам гнули тя-жестию лат» = «Рояль смотрел, как он его терзал».
2021
Сохраншлсс фонограмма, на которой Выыоцкий исполню! под гитару nepejno строфф (Келлн, доя работников советского посольства, 05.04.1979).