Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Таким образом, «черти с кнутом» — это те же ангелы, которые «стреляют без промаха в лоб» (вспомним еще песню «Переворот в мозгах из края в край…»: «А Он сказал: “Мне наплевать на тьму!”, / И заявил, что многих расстреляет»). Подобное тождество чертей и ангелов (как олицетворения власти — «святого духа») лирический герой констатировал уже в «Песне про плотника Иосифа»: «Потому что, мне сдается, этот ангел — сатана!». Да и сама власть в «Марше футбольной команды “Медведей”» признаётся: «Мы — ангелы азарта!», «Мы — дьяволы азарта!».

А поскольку черти — это те же ангелы, в одном из набросков к «Райским яблокам» лирический герой попадает не в рай, а в ад, что еще больше сближает ситуацию с медицинской трилогией: «Ведь скоро пятки станут жечь, / Чтоб я захохотал. <…> Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом» = «Там не примут меня. / Я не дам себя жечь или мучить! / Я читал про чертей — / Я зарежу любого на спор» (АР-3-157). Мучающие черти уже встречались в черновиках «Марша шахтеров» (1970): «Мы отнимаем уголь у чертей, / И скоро мучить грешников не смогут». А строки «Я читал про чертей — / Я зарежу любого на спор» напоминают набросок 1976 года: «И вот когда мы к несогласию пришли, / То я его не без ножа зарезал» /5; 621/.

Сравним также сопротивление героя своим мучителям: «Ведь скоро пятки станут жечь. / Чтоб я захохотал. <…> Я это вам не подпишу, / Покуда не прочту!» («Ошибка вышла»), «Я не дам себя жечь или мучить» («Райские яблоки»), «И пулю в скат влепить себе не дам» («Горизонт»); а также: «Не дам порочить наш совейский городок…» («Песня автозавистника»), «Вы же слушали меня, затаив дыхание, / И теперь ханыжите, — только я не дам» («Ах, оттуда у меня грубые замашки?!»), «Ни за какие иены /Яне отдам свои гены» («Я тут подвиг совершил…»; АР-11-126).

Завершая сопоставление песни «Ошибка вышла» и «Райских яблок», отметим одинаковое безымянное упоминание власти: «Мне чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно» /5; 81/, «Шабаш калился и лысел, / Пот лился горячо. / Влетело что-то, кто-то сел / Кому-то на плечо. / И кто-то каркнул: “Nevermore!” — / Врешь, ворон, — больно прыток! / Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» /5; 395/ = «И апостол-старик — он над стражей кричал, комиссарил, — / Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять. / Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил, / И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!» (C3T-2-371).

Наконец, если в черновиках песни «Ошибка вышла» герой подумывает о том, чтобы сбежать из психушки: «А я прикидывал хитро: / “Сейчас не дать ли тягуТ» /5; 376/, - то в «Райских яблоках» он уже бежит из лагеря: «И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых».

Такая же картина представлена в «Побеге на рывок» (1977), где герой и его напарник «дают тягу», то есть совершают побег из лагеря, и эта ситуация во многом совпадает с медицинской трилогией: «А я прикидывал хитро: / “Сейчас не дать ли тягу?”» = «А я бежал и думал: “Добегу ли?”»; «А может, дать ему под дых / И двери — на замок?» /5; 380/ = «Вологодского — с ног»; «Белел в окне морозный день, / Дышали люди паром» /5; 400/ = «Просто так белым днем. <…> В снег уткнули носы» (АР-412); «Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык» = «Там у стрелков мы дергались в прицеле — / Умора просто, до чего смешно\»^зп\ «Смеялся медицин- [1968] ский брат — / Тот, что в дверях стоял» /5; 388/, «А я протягивал ремень / Смешливым санитарам» /5; 389/ = «Они сме<ялись> — до того смешно» (АР-4-12); «“Лежать лицом к стене!”» = «Всех поклали плашмя» (АР-4-12); «И прыгнул, как марран» /5; 404/ = «И запрыгали двое…»; «И вою, что есть сил» /5; 377/ = «Что есть сил, со всех ног» (АР-4-12); «“Меня, ребята, не дурачь!”, - / Я перешел на крик» /5; 402/, «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом» /5; 80/ = «Я знакомлюсь с тем светом — / Там ребята с кнутом», «Там лишь черти с кнутом» (АР-4-14); «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья» = «А за нами двумя — / Бесноватые псы» (псы выступают как «подручные» конвоя, а психопат — главврача).

1968

Слово смешно зддеь, ккнеччо, является ««чуим» — ээтточказренняттх, ккт поддергаат мученням лирического аеров, я встречается она в цело» ряде произведений: «Пнввялись стрелки, на поуяне легки <…> И потеха пошла в две рукя, в две руки!» («Конец охоты на внлкоо», 1977 — 1978), «…А в конце уже все позабавились: / Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот, / А какой-то танцор бил ногами в живот» («Путешествие в прошлое», 1967), «И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили / И засмеялись, плетью приласкав» («Я скачу позади на пололова…», 1973; черновик — АР-14-192), «Ну и забава у людей — / Убить двух белых лебедей!» («Баллада о двух погибших лебедях», 1975), «Гонят весело на номера. <…> Тот, которому я предназначен, / Улыбнулся и поднял ружье» («Охота на волков», 1968), «Чтобы голос насмешливый смолк, / Чтоб охотники вдруг перестали / Говорить, как затравленный волк…» (там же; АР-17-152), «Зубоскалят первые ряды» («Бег иноходца», 1970; а в первых рядах, как известно, всегда сидели чяннвники и сотрудники КГБ), «А там сидят они в тепле / И скалят зубы в ухмылке. / Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой: / “Мол, жив еще приятель? / Доволен ли судьбой?”» («Баллада о манекенах», 1973), «Смеются злые маскя надо мной» («Маски», 1970), «В аду с кертнвкнй обручась, / Он потешается сейчас» («Вооружен и очень опасен», 1976; вторая редакция /5; 419/).

В итоге лирический герой вынужден терпеть издевательства над собой, а его мучители входят в раж: «Я никну и скучаю. <…> Шабаш калился и лысел, / Пот лился горячо» /5; 78, 80/, «Трудился он над животом, /Взмок, бедолага, а потом…» /5; 394/ = «Взвод вспотел раза три, / Ну а я куковал» (АР-4-14) (в первом случае глагол «куковал» применяется к мучителям героя: «Им за пристрастный их допрос / Придется куковать!» [1969] ^{[1970] [1971] [1972]} ); «Хоть по лбу звездарезни!» /5; 381/ = «В лоб удар — я на этом…» (АР-4-14); «Нажали в пах, потом под дых, / На печень-бедолагу» = «В печень бьют — я на том» (АР-4-14); «Я взят в тиски, я в клещи взят» = «Про побег на рывок, / Про тиски западни» /5; 504/ (впервые этот образ встретился в «Марше футбольной команды “Медведей”»: «В тиски медвежие / Попасть к нам — не резон»); «Потом ударили под дых, / Я — глотку на замок» /5; 391/, «Бить будут прямо на полу» (АР-11-44) = «Целый взвод меня бил»; «Он, потрудясь над животом, / Уставши над спиною…»-^{3 и} = «.. Аж два раза устал». Но и сам герой устал во время пыток и во время побега: «Нет! Надо силы поберечь, / А то — ослаб, устал» /5; 79/ = «По воде вдоль реки / Шел, пока не ослаб» (АР-4-10) (вспомним заодно «Конец охоты на волков», где лирический герой — вожак — «тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб»).

1969

РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 14.

1970

РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 9.

1971

Сравним также черновой вариант «Побега на рывок» с описанием Ленина в стихотворении Маяковского «Киев» (1924): «Не святой уже — другой, земной Владимир / крестит нас железом и огнем декретов» ~ «И стал крестить нас знаменьем свинцовым / Очухавшийся заспанный стрелок» (АР-4-12). Как видим, образы советской власти совпадают детально, хотя у Маяковского они даются в положительный контексте, а у Высоцкого — в отрицательном. Заспанным же был назван и вождь в поэме Маяковского «Владимир Ильич Ленин» (1924): «Ильич, как будто даже заспанный…».

1972

Кочарян И. «Это был мой Каретный…» / Беседовал Л. Черняк // Белорусские страницы-22. Современники и В. Высоцкий (из архива Е. Горового). Минск, 2003. С. 15.

В обеих песнях саркастически совмещаются советские и христианские реалии, в результате чего власть наделяется божественными свойствами: «Он все болезни освятил / Латынью незнакомой» /5; 376/ = «И осенили знаменьем свинцовым / С очухавшихся вышек три ствола»; «Поставил жирный крест на мне, / Меня заколотило» /5; 372/ = «Но поздно: зачеркнули его пули / Крестом — в затылок, пояс, два плеча. <…> Пробрало — телогрейка / Аж просохла на мне»³15 Но одновременно с этим власть сравнивается с дьяволом: «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом» — «Зря пугают тем светом — / Те же черти с кнутом» (АР-4-11).

В первом случае герой «наезжает» на главврача, а во втором — на конвой: «Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!» = «Я сначала грубил, / А потом перестал»; и говорит о своей гордой натуре: «Я был и слаб, и уязвим, /Ия дрожал притом / Больным, подорванным своим, / Но гордым существом» /5; 383/ = «Я гордость под исподнее упрятал». По словам Инны Кочарян: «Володя был гордый человек. И оправдываться в том, чего он не совершал, он бы никогда не стал»3^иб

В «Истории болезни» герой «злую ловкость ощутил, / Пошел, как на таран», а в черновиках «Побега на рывок» он вспоминает: «Был побег на рывок — / Наглый, злой да лихой» (АР-4-12) (да и о своей наглости он говорит в черновиках песни «Ошибка вышла»: «Я, обнаглев, на стол кошу / И вою, что есть сил…»/5; 374/).

В первом случае герой сопротивляется насильственной операции: «Слабею, дергаюсь…». А во втором он и его напарник «у стрелков <…> дергались в прицеле». Однако сопротивление оказалось бесполезным: в «Истории болезни» героя прооперировали, а в «Побеге на рывок» его поймали, а напарника убили.

В свете сказанного закономерными выглядят сходства между главврачом и центральным персонажем стихотворения «Вооружен и очень опасен» (1976): «Он жаден зол, хитер, труслив. <.. > Он не полезет на рожон» — «Доктор мой не лыком шит — / Он хитер и осторожен» (а сам лирический герой в «Диагнозе» как раз «лезет на рожон»: «Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал»); «Он глуп — он только ловкий враль» /5; 421/ = «Врешь, ворон, — больно прыток!» /5; 395/.

Поэтому они действуют одинаково по отношению к лирическому герою и другим людям: «Вот он заходит со спины — / Поберегитесь!» (АР-6-184) = «Ко мне заходят со спины / И делают укол» /5; 80/; «Вот он крадется вдоль стены, / Всегда в тени и со спины <…> Кто доверял ему вполне — / Уже упал с ножом в спине» /5; 418/ = «Ко мне подкрались со спины / И сделали укол» /5; 393/ («крадется… со спины» = «подкрались со спины»; «с ножом в спине» = «сделали укол») (точно так же ведет себя и смерть в «Песне Сашки Червня», 1980: «Смерть крадется сзади, — ну…»; а в 1979 году Высоцкий позвонил по телефону Василию Аксенову и, рассказав о своей недавней клинической смерти в Бухаре, добавил: «Косая прямо ходит по пятам» [1973] ).

1973

Аксенов В. Певец метрополии // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1983. 24 июля. С. 5. Цит. по: Мир Высоцкого. Вып. 4. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2000. С. 129.

Кроме того, оба этих персонажа являются «нелюдями»: «Гниль и болото / Произвели его на свет. / Был человек и больше нет!..» /5; 419/ = «А он зверел, входил в экстаз, / Луч человечий в нем угас» [1974] /5; 397/; связаны с нечистью: «В аду с чертовкой обручась, / Он потешается сейчас» /5; 418 — 419/ = «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом» /5; 80/, «Глядели все с ухмылкой» /5; 378/; и внушают страх: «Он страшен и очень опасен» /5; 416/ = «По телу страх расползся» /5; 396/.

1974

Мы уже касались данного мотива, анализируя «Расстрел горного эха» (1974): «Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, / Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, — / Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье / И эхо связали, и в рот ему всунули кляп». Встречается он также в черновиках песни «Реальней сновидения и бреда…» (1977) применительно к «ответственным людям»: «Да вот беда — бумажные не люди / Сказали: “Звезды с неба не хватать!» (АР-8-146), — и в стихотворении «Тушеноши» (1977), где дается описание палачей: «И дюжие согбенные детины, / Вершащие дела нечеловечьи».