Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Кроме того, рояль стоял «на возвышенье в центре», а в «Расстреле горного эха» (1974) поэт выведет себя в образе эха, которое жило «на кручах таких, на какие никто не проник».
Убийство эха названо «кровавой, злой потехой», и таким же эпитетом наделен дирижер-композитор: «Над пультом горбясь злобным Бонапартом, / Войсками дирижер повелевал» (А.Р-12-76). При этом потеха продолжалась всю ночь, а «злой композитор не спал» (АР-12-58). Что же касается авторских двойников (эхо и рояля), то в обоих случаях они терпят истязания молча: «Рояль терпел побои, лез из кожи, / Едва дрожала верхняя губа» (АР-12-7 8) = «И эхо топтали, но звука никто не слыхал». Совпадает даже мотив сочувствия герою: «И слезы пролились из первой скрипки / И незаметно затопили зал» = «И брызнули слезы, как камни, из раненых скал».
А личностный подтекст образа черного слона из стихотворения «Парад-алле! Не видно кресел, мест…» подтверждает еще одно высказывание Высоцкого, прозвучавшее в интервью немецкой газете «Зонтаг» (Берлин, февраль 1978): «Например, в “Гамлете”, если спектакль не вытанцовывается, вдруг замечаешь, что зал совсем не вовлечен, что половина зрителей не схватывает суть и не видит того, что мы играем, что кто-то пришел на спектакль из простого любопытства… тогда мне кажется, что я — коверный, кривляющийся на сцене, и хочется все бросить, развернуться и уйти, сказав: “Уважаемая
2007
Владимир Высоцкий. Мечтаю о команде! (Глава из книги «Und jedermann erwartet sich ein Fest… Liebeserklarungen internationaler Stars an Theater und Film» — «И каждый ждет праздника… Признания звезд в любви театру и кино» / Интервьюеры и авторы лит. обработки: Оксана Булгакова и Дитмар Хохмут. Berlin: Henschel Verlag, 1983; Перевод с немецкого Артема Феофилова, 2014; http.//cua-nasa-gsfc.info/feofilov/misc/VV_chapter_book.pdf).
2008
Ср. с похожей лексикой в «Песне конченого человека» (1971): «И не волнуют, не свербят, не теребят / Ни мысли, ни вопросы, ни мечты».
2009
Точно так же «с тылу», то есть со спины, «крадется» любой негатив, который зачастую оказывается персонифицированной властью: «Кто там крадется вдоль стены, / Всегда в тени и со спины?» («Вооружен и очень опасен»), «Словно фраер на бану, / Смерть крадется сзади — ну…» («Песня Сашки Черв-ня»), «За друзьями крадется сквалыга» («Копошатся — а мне невдомек…»), «Ко мне подкрались со спины / И сделали укол» («Ошибка вышла»; черновик /5; 393/).
Но особый интерес представляет следующая строфа из стихотворения «Парад-алле!..»: «Я был неправ — с ним шел холуй с кнутом, / Кормил его, ласкал, лез целоваться / И на ухо шептал ему, о чем? / В слоне я сразу начал сомневаться».
Если черный слон — это alter ego автора, то легко догадаться, что в образе «холуя с кнутом» персонифицирована советская власть. С одной стороны, она уговаривает героя, «ласкает» его, а с другой — держит при себе кнут. Перед нами — вариация на тему «кнута и пряника», как в «Деревянных костюмах» (1967) и в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста…»(1977): «И будут вежливы и ласковы настолько — / Предложат жизнь счастливую на блюде [пряник], / Но мы откажемся, — и бьют они жестоко… [кнут]», «.Даже если сулят золотую парчу [пряник] / Или порчу грозят напустить [кнут] — не хочу! / На ослабленном нерве я не зазвучу…» и т. д.
Таким образом, реплика: «И на ухо шептал ему, о чем? / В слоне я сразу начал сомневаться», — означает, что поэт начал сомневаться в самом себе — сможет ли он устоять против уговоров «холуя с кнутом» и остаться самим собой?
Вообще же мотив сомнений и избавления от них очень характерен для лирического героя: «Я не верю судьбе, а себе — еще меньше» («Прощание», 1965), «В душу мне сомнения запали, / Голову вопросы мне сверлят» («Палата наркоманов», 1969), «Меня сомненья, черт возьми, / Давно буравами сверлили»^2 («Упрямо я стремлюсь ко дну», 1977), «Исколот я весь иглами и сомнениями» («Дельфины и психи», 1968), «Пошел на зов, — сомненья крались с тылу»353 («Мой Гамлет», 1972), «Хорошо, что за ревом не слышалось звука, / Что с сомненьем своим был один на один» («Затяжной прыжок», 1972 [2010] [2011] [2012] [2013] ), «Иногда недоверие точит» («Я еще не в угаре…», 1975), «С тех пор в себе я сомневаюсь» («Вот главный вход…», 1966), «Но сомневаюсь, что отмоюсь» («Банька по-черному», 1971), «Не мычу, не телюсь — сомневаюсь: / Надо чем-то бить, уже пора» («Честь шахматной короны», 1972; АР-9-171), «Ох, сомневаюсь, что левые — правые» («Новые левые — мальчики бравые…», 1978355), «Ох, боюсь в сомненье впасть я, / Хоть не бьют тут по скуле, / Но орудия пристрастья / Налицо же на столе» («Диагноз», 1976; АР-11-52356), «Не имею больше я на счет на свой / сомнений» («Песня про конькобежца на короткие дистанции», 1966), «Я — гений, прочь сомненья!» («Песенка плагиатора, или Посещение Музы», 1969), «…Ровно половину тех солдат / Я покрасил синим. Прочь сомнения!» («Оловянные солдатики», 1969357), «Что прочь сомнения, что есть месторождение» («Тюменская нефть», 1972; АР-2-78), «Закрался червь сомненья — уничтожь его!» (там же; АР-2-80), «Я сомненья в себе истреблю» («Банька по-белому», 1968), «…Что здесь сомнения я смог / В себе убить» («Горная лирическая», 1969), «Я за успех в игре ручаюсь без сомнений» («Передо мной любой факир — ну, просто карлик!», 1964; АР-9-19), «Мы наложили вето на сомненья» («Мы говорим не “штормы”, а “шторма”…», 1976; АР-10-156).
2010
Московский полиграфический институт (для сотрудников издательства «Мысль»), 08.07.1974.
2011
Цит. по факсимиле рукописи на диске «Владимир Высоцкий — 70-е годы. Полное мультимедийное собрание» (М.: ЗАО «Новый диск», 2005).
2012
Можно еще добавить, что конструкция «Ох, боюсь» уже встречалась в стихотворении «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…» (1971): «Ох, боюсь, что придется мне дни коротать / С самой сильною женщиной в мире».
2013
Москва, у Т. Кормушиной, июль 1969 (повторное исполнение).
Вместе с тем надежды «холуя с кнутом» не оправдались: «Потом слон сделал что-то вроде па / С презреньем [2014] [2015] и уведен был куда-то… / И всякая полезла шантрапа / В лице людей, певиц и акробатов».
К тому же если «холуй» лез целоваться, то так же вел себя и черт по отношению к лирическому герою: «Целоваться лез, вилял хвостом» («Про
черта», 1966). А в песне «Про сумасшедший дом» (1965) с такой же целью к нему «лезли» психи: «Все норовят меня лизнуть — ей-богу, нету сил!».2014
Такую же реакцию продемонстрирует лирический герой в стихотворении «Палач»: «Но только, знаете, — весь ваш палачий род / Я, как вы можете представить, презираю» /5; 476/, - и в песне «Про любовь в Средние века»: «Простит мне бог, я презираю короля!» (АР-3-44).
2015
Эти две строчки буквально предвосхищают черновик «Марша шахтеров» (1970): «Чем ниже мы, тем выше, не один ты!».
Причем холуй, пытаясь приручить черного слова, «кормил его», и такая же ситуация повторится в «Песне попугая»: «Давали мне кофе, какао, еду, / Чтоб я их приветствовал “Хау ду ю ду!”». Однако герой остался верен себе: «Но я повторял от зари до зари: / “Карамба!”, “Коррида!” и “Черт побери!”», — так же как и в стихотворении «Парад-алле!..»: «Потом слон сделал что-то вроде па / С презреньем…».
Интересно еще, что авторская маска в стихотворении «Парад-алле!…»: «Вот на манеже мощный черный слон», — напоминает черновик «Песни о нотах», написанной в том же году: «Чем ниже нота, тем она мощней, / Чем высокопоставленная нота» (АР-2-24)359 В стихотворении же «высокопоставленной ноте» (то есть образу власти) соответствует «холуй с кнутом».
В свете сказанного можно заключить, что в «Песне о нотах»: «Бывает, нота “фа” звучит сильней, / Чем высокопоставленная нота. / А кроме этих подневольных нот, / Еще бывают ноты-паразиты», — поэт идентифицирует себя с нотой «фа», которая названа подневольной, поскольку является заложником власти («высокопоставленных нот»). В таком же образе он часто выводит себя и близких по духу людей: «Нет надежд, как у слуги., раба» («Набат»; АР-4-73), «В прошлом — слуги и холопы, / Ныне — вольные стрелки» («Баллада о вольных стрелках»), «Ведь он — король, а я — вассал» («Про любовь в Средние века»), «Не к мадонне прижат, а к стене, как холоп» («Райские яблоки»; АР-17-200), «И начал пользоваться ей не как Кассандрой, / А как рабыней ненасытный победитель» («Песня о вещей Кассандре»; АР-8-30), «Продал меня в рабство за ломаный грош» («Песня попугая»), «Мне не служить рабом у призрачных надежд, / Не поклоняться больше идолам обмана!» («Романс», 1968).
Кроме того, представляет интерес одинаковый прием в «Песне о нотах» (1969) и в «Песенке киноактера» (1970): «Бывает, нота “фа” звучит сильней. / Чем высокопоставленная нота» = «Иногда сыграть солдата / Интересней, чем паря». А другой прием, имеющий место в «Песне о нотах», уже встречался в «Сивке-Бурке» (1963): «Лошади, известно, — всё как человеки» = «У нот выходит всё как у людей».
Аллегоричность образа нот подчеркивают и следующие переклички: «Пляшут ноты врозь и с толком» = «Пляшут, пляшут скакуны на старте» («Бег иноходца», 1970), «Где-то кони пляшут в такт / Нехотя и плавно» («Моя цыганская», 1967). Кроме того, в начале 1969 года, то есть чуть раньше «Нот», были написаны «Оловянные солдатики», в которых встречались те же мотивы: «Разбросает их по полкам / Чья-то дерзкая рука» = «Но рука решительная правая / В миг восстановила статус-кво»; «Неравенством от звуков так и пышет» = «Почести, долги, неравный бой». Разница же состоит в том, что «Оловянные солдатики» представляют собой репетицию настоящего боя, а в «Песне о нотах» уже разворачивается реальное действо, которым заправляет композитор. Чуть позже, в стихотворении «Он вышел — зал взбесился…», появится злой композитор-дирижер-пианист, который будет мучить рояль — «черного раба».
К этому стихотворению мы сейчас и вернемся, поскольку необходимо более детально рассмотреть образ рояля: «В холодном чреве вены струн набухли, / В них звук томился, пауза долга».
Здесь сразу вспоминаются набухшие вены самого Высоцкого во время его концертов, о чем сохранилось множество свидетельств: «У Высоцкого жилы вздулись на шее, весь красный, и опять: “Эх, раз!..”» [2016] [2017] ; «Вы стоите совсем близко друг к другу, и теперь я вижу в полоске света два упрямых профиля с набухшими на шее венами <…> И жалуется гитара, и мы тонем в ее плаче»361; «…вижу я сейчас не строчки, а его самого: его лицо, каменеющее, когда он поет, его набрякшую шею с жилами, готовыми разорваться от напряжения, так что и смотреть страшно, и глаз нельзя оторвать: так это мощно, красиво…» [2018] [2019] ; «Высоцкий пел, а я смотрела на его напряженную шею. Синие жилы надувались с каждым куплетом все больше и больше. Я не могла оторвать глаз» з 63.
2016
Внуков Г.С. О жизни и звездах, о святом и вечном. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 1995. С. 34.
2017
Влади М. Владимир, или Прерванный полет / Пер. с франц. М.: Прогресс, 1989. С. 79.
2018
Карякин Ю. О песнях Владимира Высоцкого // Литературное обозрение. 1981. № 7. С. 94.
2019
Юнгвальд-Хилькевич Г.Э, Юнгвальд-Хилькевич Н.Г. За кадром. М.: ЗАО «Изд-во Центрполиграф», 2000. С. 109.
А дальше начинается тема пыток: «Рояль терпел побои, лез из кожи. / Звучала в нем, дрожала в нем мольба. / Но господин, не замечая дрожи, / Красиво мучил черного раба».
Об избиении властью лирического героя мы говорили не раз: «И осталось лицо — и побои на нем. / Ну, куда теперь выйти с побоями?» /2; 28/, «И кулаками покарав, / И попинав меня ногами…» /1; 255/, «Враз Козла найдут, приведут и бьют» /4; 76/, «Топтали и били, и глухо стонал перевал» /4; 433/, «И топтать меня можно, и сечь» /4; 71/, «Целый взвод меня бил, / Аж два раза устал» /5; 172/, «А он меня бил и, наверно, забыл, / Что бокс — это спорт, а не драка» (АР-17-180), «А он от радости всё бил по морде нас» /1; 48/, «И в нос, в глаз, в рот, в пах / Били…» /5; 608/, «Бить будут прямо на полу» (АР-11-44).
А в только что процитированной «Песенке про Козла отпущения» получит развитие не только мотив избиения, но и ряд других мотивов из стихотворения «Он вышел — зал взбесился…», где автор также говорит о себе в третьем лице: «Рояль терпел побои, лез из кожи <.. > И, зубы клавиш обнажив в улыбке. / Рояль смотрел, как он его терзал» = «А сносил побои весело и гордо»; «Едва дрожала верхняя губа» (АР-12-78) = «Не шелохнется, не вздрогнет — ну, козел козлом» (АР-8-10); «Он знал, что будет главным на концерте, / Он взгляды всех приковывал к себе» = «Стал важней волков, медведей и лис / Дорогой Козел отпущения» (АР-14-202).