Эта тьма и есть свет

— Она активна, — Роуни задыхается, но продолжает говорить, — видите, над ней облака немного расходятся в стороны? Подойдем ближе, можно будет понять, есть ли связь.

— Возьмешь его, еще пару эльфов, поедете к башне. Все, что сможешь выяснить за короткую вылазку, расскажешь мне. Главное, чтобы вас не заметили, — говорит мне хозяин.

— Они уже заметили нас! — кричит Роуни.

— И проследи, чтобы он вернулся живым, — продолжает хозяин, кивая на бледного эльфа.

Одним вечером я спросил у Гуннара, для чего Роуни поплыл с нами. Гуннар ответил, остроухий хочет отомстить. Для живущего местью Роуни кажется слишком беспокойным. Когда цель ясна, выбить из колеи трудно, а этот трясется от каждой новости.

— Вы не понимаете? — спрашивает Роуни, когда пара из ближайшего круга — Фьорн и Хорри — оттаскивает его на нижнюю палубу.

— Я понимаю, — тихо отвечает хозяин, хотя кроме нас с Гуннаром, да десяток из круга, его никто не слышит. — Жаль только, ты не понимаешь.

— Искать лес? — спрашивает Гуннар, разглядывая равнину, раскинувшуюся до горизонта.

— Без толку, — отвечает хозяин. Иногда он думает в точности как вестурландец из ямы.

— Воду? Дичь?

— Сначала лагерь, дозоры и башня, потом остальное. Одна ночь у нас есть, никто не успеет собрать войско в тысячу голов за такое время, даже эльфы.

***

Он оказывается прав, как сотню раз до этого. Ночь проходит спокойно. Дозорные не смыкают глаз, но остальные — спят так, будто родились накануне, тихо и мирно. Прохладный ветер от воды усыпляет лучше костра. Утром возвращаются разведчики: вода, лес, дороги — им удалось найти все.

Бальдр опаздывает. Видно это не по солнцу — светилу безразлична судьба одного раба. Видно по лицу хозяина. Оно становится все мрачнее, пока к полудню не превращается в безжизненную маску. Круг ходит за ним по пятам, скалится сталью: копьями, остриями стрел.

— Они возвращаются, хозяин, — говорит дозорный, и лицо под маской расцветает.

Бальдр тащит остроухого волоком, подталкивает, пинает. Видно, эльф совсем плох. Плачет, не скрывая слез, то и дело порывается бежать обратно. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, отчего задержка.

— Я говорил ему! — эльф бросается хозяину под ноги, едва они подходят достаточно близко. — Велел ему открыть двери. Он не послушал.

— Чисто, хозяин, — говорит Бальдр, ни взглядом, ни жестом не показывая, как ему тошно возле эльфа.

— Нет там ничего чистого, она вся горит, — продолжает остроухий, ползая по земле, — они уже знают, где мы. Они пришлют войско. Нужно было войти внутрь. Я бы вошел! Я бы сделал это!

— Вокруг никого не было? — спрашивает хозяин, не удостоив эльфа даже взглядом.

— Ни души, — говорит Бальдр, — мы проверили дважды.

— Они все знают, все знают! — причитает эльф.

— Заткнись! — хозяин пинком отталкивает его прочь. — На тебя смотреть тошно. Неужели ты думаешь, они всесильны? Неужели думаешь, мы ничего не можем сделать?

Эльф стирает с лица грязь и поднимает на хозяина испуганный, затравленный взгляд.

— Думаешь, твои Башни все могут? — хозяин усмехается. — Если бы они все могли, они бы правили этой землей. Если бы все было так, как ты говоришь, мы с тобой не стояли бы сейчас на этой земле. Ты умеешь читать, эльф?

Дрожащий комок грязи и слез кивает — даже мне становится тошно.

— Ты знаешь, как в хрониках Башен называют Вестурланд?

— Кварта, — шепчет эльф.

— Кварта — пятая, — повторяет хозяин. — Есть Терция — третья. Есть Кварта — пятая. Где-то должны быть Квинта, Секунда и Прима. Их может быть больше. Очевидно, что они прервали все связи между островами. Они постоянно находятся в состоянии войны, понимаешь? Нет никакого заговора, сообщества. Только кучка дорвавшихся до древних артефактов глупцов вроде нас. Но у них нет преимущества, которое есть у нас, эльф. Догадываешься, о чем я?

— О вашем войске? О коннице? О воинах Вестурланда?

— У нас есть я, — лицо хозяина искажает жестокая усмешка и он уходит быстрее, чем эльф успевает осознать, что к чему.

Я провожаю взглядом укутанную в подбитый мехом плащ фигурку и понимаю, что кто-то смотрит на меня — это Бальдр. Оказывается, он тоже улыбался.

***

К утру остроухий выглядит на сотню лет моложе. Я приглядываю за ним, потому что Гуннару кажется, эльф может причинить немало хлопот.

Теперь острые уши отмыты, волосы убраны на странный манер его племени в косу. Хозяин рассказывал, так принято на войне. Эльф уходит в лес, доложив дозорным, что вернется к рассвету, и они едва узнают его, когда он возвращается со связкой дичи, чистого, с ясным взглядом.

Я бы решил, эльф чудом добрался до Башни и воспользовался ее помощью, но такое невозможно, а дозорные утверждают, что он не уходил вглубь леса, шел по окраине.

Дичь остроухий тащит в круг хозяина — кладет им под ноги и отвешивает глубокий поклон. Я объясняю им, что так принято у эльфов просить прощения. Они мрачно кивают, что поняли, и хоть острые уши им поперек горла, связка дичи — достойный подарок. Через час от костров раздается приятный запах. Другие завидуют нам, поглядывают, как мы выбрасываем косточки.

Тогда выступают другие эльфы — в живых осталось всего трое. Они оставляют мешки с походными вещами, берут с собой лук и стрелы — уходят в лес. Их не видно дольше, чем Роуни — вспоминаю, как его зовут, пока дожевываю зайца. Но когда они возвращаются, дозорные сами идут навстречу. Три связки мяса — больше, чем было у нас много недель.

Для тысяч голодных ртов — крохи, но они рождают надежду, как говорит Гуннар. К обеду охотники берут с собой терцианцев из тех, что моложе. Объясняют, что важнее всего — тихий шаг. Вестурландцы от природы высокие, сильные, поэтому дичь слышит нас за много шагов.

В шатре хозяина крики, споры — то и дело приходят разведчики, потом уходят обратно. Меня не зовут — велено отдыхать. Роуни приносит еще одного зайца, говорит — мне одному. Я мотаю головой — так не делается. В одиночку есть, когда другие голодают, не станет ни один Вестурландец из ям. Гуннар смог бы — надзиратели другого сорта. Мы — никогда.

— Отдай, кому сам знаешь, — просит Роуни. — Сегодня больше идти нельзя. Ночь — выйдут хищники. Кто знает, какие тут порядки после заката.

— Где же твои сородичи? — спрашиваю, а сам взвешиваю в руке тушку. Отдам Гуннару — он весь день в шатре, спорит с терцианцами, надрывая горло.

— В лесу, — отвечает Роуни, — они останутся там, чтобы лучше разобраться. К утру мы будем знать, кого стоит опасаться в темноте.

— Они будут там спать? — удивляюсь.

— Нет, они будут смотреть и слушать. Опасно, но другого пути нет. Последыша такому не обучишь.

— Ну а ты что же? Останешься тут? — вспоминаю, как он валялся в ногах у хозяина.

— Я пришел отдать тебе последнюю добычу, — отвечает Роуни, — а теперь пойду обратно в лес. Но стрелять больше нельзя — запах крови привлечет лишние рты. Понимаешь?