Эта тьма и есть свет

— Прекратите перепалку, — я вмешиваюсь, потому что спорить они могут до самого вечера. Если бы не их характер, без колебаний я сделал бы из них отличную охрану. Но каждый день выслушивать подобные разговоры невыносимо. Даже вынужденное молчание после моего приказа кажется молчаливой битвой.

— Что, не можешь угомонить своих варваров? — спрашивает Марк.

Когда мой кулак касается его лица, мы удивляемся вместе. Мне приходится отступить — Бальдр оттаскивает меня.

— Какого дьявола ты сделал? — Марк стирает кровь — она течет из его носа.

— Если бы не твой дрянной характер, — я чувствую, что Бальдр с силой тянет меня назад и не могу взять в толк, зачем, — мы сейчас жили бы в Терции. Спокойно и мирно. Ты начал все это! Ты!

Слова приходят сами. Как будто жили во мне все эти годы, поджидая нужного часа.

Теперь оттаскивают оба: Гуннар и Бальдр. Видят, что я не хочу говорить все это? Знают, что от запасов Марка зависят жизни тринадцати тысяч воинов?

— Если бы не твои слова… Одна фраза! — наверняка, меня слышно даже на кораблях. Жаль, что ни Бальдр, ни Гуннар не осмеливаются зажать мне рот — это могло бы пригодиться. — Одна чертова фраза, и все полетело в пропасть! Это из-за тебя! Ты убил их! Маму, отца! Ты убил их всех! Ты должен быть старшим братом, черт тебя побери! Ты должен был править ими! Ты, а не я! Слышишь? И ты обвиняешь меня? Я вижу на твоем лице эту отвратительную ухмылку. Ты думаешь, что знаешь меня? Посмотри получше! Посмотри на Морохира, погребенного под грудой булыжников башни! Он увел на запад горстку лучников. Я увел девять тысяч нахлебников.

Гуннар или Бальдр — кто-то из них — затыкают мне рот и волокут прочь, вглубь портового городка. Пока один тащит, другой отпугивает зевак. Вокруг почти пусто, люди попрятались по домам, опасаясь иноземцев, а войско ждет вдалеке, наскоро разбив лагерь. Можно сказать, никто не услышал меня. Можно, если забыть на секунду остекленевший взгляд Марка.

***

— Вам надо избавиться от Фредерика, — говорит Гуннар, заливая мне в горло бражку из бурдюка. У каждого вестурландца есть такая — они пьют перед боем, чтобы ничего не бояться. Как будто они умеют.

— Вы окончательно рехнулись? — выплевываю я вместе с вином.

Они правы — они, два раба с жестокого севера. Я не могу мыслить здраво, не могу даже быть уверенным в том, что говорят мои губы.

— Такое бывает, — говорит Бальдр и пьет из собственного бурдюка.

Мы в захолустье — в сарае или в лачуге какого-то бедолаги. Темно, тесно и душно. По крайней мере, никто не услышит меня, если я решу обвинить брата в новых преступлениях.

— Что бывает? — лучше бы не спрашивал.

— Бывает, если не можешь бояться в бою, боишься после, — отвечает Бальдр.

— Он хочет сказать, — вмешивается Гуннар, — что мы ожидали это.

— Ожидали? — я надеюсь, что дело в бражке.

— Мы все долго не ели, — отвечает Гуннар. — Роуни сказал много важного, вы увидели брата…

— Хочешь сказать, я переволновался? — мне удается жестоко усмехнуться и я надеюсь, что неизвестный внутри меня не расплачется, как мальчишка.

— Вы правда хотите плыть на восток? — спрашивает Бальдр. Его внимательные глаза впиваются в меня, как пара кинжалов.

— У меня нет выхода, — во мне говорит вино — дело в нем.

— Мы можем вернуться, — отвечает Бальдр.

— Ради чего? Ждать урожая? Надеяться, что уничтожение башен сойдет нам с рук? — мне становится смешно.

Они оба молчат.

— Чего вы хотите? — спрашиваю я, выждав паузу. — Зачем вы притащили меня сюда?

— Вам надо избавиться от Фредерика, — повторяет Гуннар.

— Для чего? Он же теперь герцог, — в их компании я могу позволить себе смех.

— Он готовит восстание, — отвечает Гуннар.

Хмель выветривается из головы.

— Восстание?

— Никто из терцианцев не хочет плыть на восток. Они надеются вернуться к семьям, — говорит Гуннар. Из уважения ко мне он не продолжает объяснять. Из нас двоих я должен работать головой, его задача — защищать меня, а не рассказывать о настроениях в войске.

— Предлагаешь мне отправить их обратно? После всего, что я сделал? Если я когда-нибудь вернусь на родину, меня встретит выжженная пустыня. Даже я не способен на такое, Гуннар, что бы ты ни думал обо мне.

— Мы хотим плыть дальше, — встревает Бальдр. Что мне не нравится в них — никогда не знаешь, кто заговорит следующим. — Отдайте приказ — этого хватит.

— Четыре тысячи вестурландцев? Это намного меньше тринадцати тысяч, Бальдр, даже ты должен понимать это.

— Вы не боитесь умереть, — отвечает Гуннар. — Вы ведете нас в Валхаллу. Для вестурландцев вы уже легенда. Отдайте приказ, и вы поведете на восток двенадцать тысяч. Терцианцы, в отличие от вас, не хотят умереть раньше времени.

— Вы собираетесь убить… — меня поражает страшная догадка. Я вспоминаю себя и Фредди, стоящих над гетто Терции. Сколько я мечтал убить тогда? Сотню? Две? Даже это казалось чем-то завораживающе ужасным.

— Фредерик думает, что мы ничего не знаем, — говорит Гуннар. — Мы собираемся убить только тех, у кого не хватит духа доплыть. Они уже трупы. Зачем отдавать им еду и воду?

— Одна тысяча, — я усмехаюсь — от усталости я не могу испытать ничего, кроме иронии. Мне снова кажется, что мной управляет кто-то другой. — Они поклялись мне в верности.

— Они уже нарушили эту клятву.

Я смотрю на них по очереди: на Бальдра, лицо которого украшает множество шрамов, на Гуннара, чей стеклянный взгляд пугает сильнее любого увечья. Моя голова дважды опускается и поднимается. Вниз — вверх, и тысяча жизней стерта с лица земли. Это должно вызывать ужас, страх, но из-за усталости и вина внутри меня рождается совсем другое чувство — удовлетворение. Наконец угроза Фредди устранена. Нужно будет выяснить, чего хотят Бальдр и Гуннар за свои услуги, но на один вечер, хотя бы на один, я в безопасности.

========== 1. Квинта. Чужой берег ==========

Сорок дней качки, половина лошадей, три тысячи всадников — Гуннар записывает на коротких листах. Уверяет, полезно будет потомкам. Если мы попали в Валхаллу, читать записи Гуннара будет некому.

— Лучше бы здесь никому не жить, — говорит хозяин, разглядывая ровную кромку берега. Пристать у такого сложно. Придется строить помосты для лошадей. Будет возня, южане устроят давку.

— Если здесь никто не живет, хозяин, мы умрем с голода, — отвечает Гуннар.

— Я же просил не называть меня хозяином, — он хмурится. До сих пор.

По палубе бежит сломя голову Роуни — вот кому не страшны были ни качка, ни голод. Тощий эльф и его укутанные в черное соплеменники вовсе не заметили неудобств. Невольно задумаешься, какого им жить подле городов южан.

— Башня! — кричит Роуни, чуть не падая перед хозяином.

— Уже? — хозяин вздыхает.

От голода и качки он похудел вместе со всеми — ел, сидя за общим столом. Первые дни южане боялись поднять на него взгляд — помнили крики и кровь — потом стали коситься с презрением. Тогда их стало еще меньше, и с тех пор столы всегда были общими.