Это было у моря
Шрифт:
Надежд, что растоптаны были напрасно.
Я чувствую время. Сбиваюсь в погоню
Ты так далеко – я отстала на годы.
А путь мой в тумане, как в саване, тонет,
Двоится в безумии непогоды.
И я замираю в попытке полета.
Бьет ветер в лицо. Я дрожу, как в запое
А там, вдалеке, слышу сдавленный клекот
Стервятников, что кружат над тропою.
Санса III
1.
Они доехали до дома, и Санса вылезла. Пока Джон заводил машину в гараж, она поднялась наверх, тихонько прошла мимо комнаты Лианны - оттуда раздавалась негромкая музыка – наверное, тетя малышку укладывает – и направилась в свою. По дороге наткнулась на целый выводок хаски – теперь, когда в доме появились мелкие щенки Эйка и Рейеллы, все волкообразные предпочитали почему-то
В углу были грудой свалены наброски – в последний месяц она вообще не бралась за карандаш – разве только чтобы графики строить. Ее работу по живописи – несколько местных пейзажей, писаных акварелью - учитель рисования принял на «ура» и поставил высший балл, попросив один из рисунков для своего кабинета – на память. Санса с радостью подарила его – ей не хотелось вставлять их все в портфолио, хотя по технике они были, безусловно, наиболее зрелые. Но уж больно тяжелым грузом лег на ее память последний период времени – ей не хотелось начинать новую жизнь со старых черных пятен.
В комнату едва слышно постучали. Санса тихонько прошептала: «Войдите», и Джон просунул кудлатую голову (тетя так и не смогла победить в битве за стрижку) в дверь, отпихивая собак, норовивших пролезть в комнату, и спросил:
– Можно? А то я подумал, может, ты переодеваешься?
– Нет, нет, заходи. Хотя ты прав, может, и стоило бы. Наконец-то больше не надо ходить в треклятой форме! Знаешь что, ты пока смотри, - наброски там, в углу - а я быстро пойду в ванную и там напялю что-нибудь поуютнее. Так даже лучше. А то я вечно начинаю комментировать…
Она сцапала со стула футболку и джинсы и зашла в ванную. Ополоснула лицо. Солнце так сильно сегодня пекло, что она даже слегка загорела, пока шла домой: кожа порозовела, и весь нос уже усыпало веснушками. Санса по-быстрому переоделась, пихнув ненавистную форму в корзину для грязного белья. Надо бы сжечь эту гадость. Но, с другой стороны – может, Арье потом понадобится. При мысли о младшей сестре в голубой короткой юбочке Санса захихикала. Едва ли она найдет общий язык с этой формой – не говоря уже о директрисе.
Та была очень любезна с Сансой в последние ее посещения консультаций. Видимо, именно по причине наличия младших сестры и брата, которым в следующем году уже надо было идти в старшую школу. Ага, стервятница своего не упустит. Но было сомнительно, что Рейегар захочет отдавать племянников в эту школу. Арье и в публичной хорошо, а Бран так блестяще сдал свои тесты в этом году, что никто даже не стал поднимать вопрос о надобности его перехода на очное обучение.
За дверью было слышно, как Джон шелестит бумагой. Нужно было отобрать десять самых лучших работ и запихать их в паспарту. С тремя Санса уже определилась. Был очень хороший портрет Рейегара с Эйком и борзыми. Зимний пейзаж с изображением засыпанного снегом красного клена, что она набросала в первые дни своего тут пребывания. Ее собственный автопортрет перед зеркалом – как всегда, в черно-белом, лишь волосы натурального цвета. С остальными была беда. Две акварели с портретами Лианны, между которыми она не могла выбрать: один был в последние месяцы беременности, с огромным животом и по-особому светящимся взглядом будущей матери, второй – уже с малышкой, дома, у окна. Это была последняя ее работа. Ну не пихать же их обе. Рейегар хотел забрать и тот, и другой и повесить их у себя в кабинете. Санса обещала дяде отдать наброски после завершения возни с конкурсом – работы, наверняка, отдадут обратно.
Карандашный портрет Арьи в форменной толстовке школы фехтования – та страшно плевалась и говорила, что Санса специально делала из нее «овцу с томным взглядом» Тут, как раз, надо было спросить Джона. Портрет Дени, сделанный с фотографии. Портрет матери – по памяти… Пейзажи, наброски, скетчи…
Санса смотрела, как кузен перебирает ее бумажки. Он отложил портреты матери, Дени, набросок с Арьи, те три, которые задумала для себя сама Санса. Неожиданно из-под низа выглянул еще один отдельный конверт, извлеченный с чердака. Санса вытащила его только позавчера и еще не решилась открыть и посмотреть. Она была почти уверена,
что ничего дельного там нет. Джон неторопливо перебирал то, что там имелось. Хмыкнул на портрет Арьи/Сансы: «Это что, ты нарисовала среднее арифметическое? Занятно. Только сестре своей не показывай». Долго рассматривал набросок, сделанный по памяти: Серсея и Мирцелла на веранде.– Очень красивые они. И очень похожие. Словно одна - копия другой.
– Так и есть.
Потом ему попался еще один портрет, набросанный углем: дядя Роберт. Она сделала его с фотографии, что нашла в компьютере, в горах. Там он был еще молод, с крошечным Томменом на руках и с Мирцеллой с огромным бантом на макушке, стоящей слева от отца
Джон долго смотрел на этот набросок. Потом промолвил:
– Я помню его. Мы несколько раз пересекались – когда я у вас гостил, зимой. Странный тип. То напивался и орал песни, то сидел, как истукан.
– Ага. Так и было.
Сансе стало не по себе. Она вспомнила, что так и не отдала тете то письмо, что было найдено в компьютере. Может, и не стоит? Его распечатка валялась в ее столе, среди каких-то бумажек и рекламок из разных колледжей.
– Я думаю, этот не надо. Но вот тех двух Ланнистерш – возможно. Очень уж броские. Погоди, а это что?
– Не надо, Джон!
Но было уже поздно. Он добрался до тех четырех, что она рисовала с Сандора. Два незаконченных – один в полный рост (Санса поблагодарила про себя Семерых, что не стала рисовать его без одежды) и в профиль, еще одна жалкая попытка изобразить его на Неведомом – на изображении лошади Санса увязла. И был еще последний – помятый и жеваный – тот, что она нарисовала тогда, в гостинице. Когда он спал. Джон разложил их все четыре перед собой. Санса тушила горящие щеки о ледяные ладони, нервно переминаясь за его спиной. Наконец, кузен взял тот, единственный, что был закончен.
– Вот этот очень хорош. Тебе стоит его добавить. Видно, что было сделано… с чувством… И очень похоже на оригинал. Я видел его несколько более заросшим, с бородой, но…
Джон неожиданно замолчал и бросил на Сансу испуганный, почти затравленный взгляд. Но та уже впитала информацию и сейчас судорожно пыталась анализировать, что же именно он сказал.
В комнате на несколько минут повисло тяжелое, как топор, молчание. Казалось, они резко шагнули назад, в ноябрь, когда Санса почти кожей ощущала присутствие какой-то недоговоренности, но спросить боялась. Потом все как-то развеялось, хотя не до конца. После посещения Таргариенов жизнь как-то успокоилась, словно вошла в новую колею, и Санса начала потихоньку выздоравливать от всего ужаса, что лежал позади. Отстраняться, забывать, вычеркивать прошлое, день за днем. А теперь оно, казалось, вновь нахлынуло на нее – темной волной, грозящей затопить, казалось бы, ровную тропу под ногами. Санса спросила чужим, высоким голосом:
– Джон? Где ты видел его? Когда?
– Ну… мы видели его вместе с тобой в этих изысканиях Брана…
– Джон, пожалуйста! Достаточно уже вранья. Я знаю, когда и как он выглядел. И когда отрастил бороду.
– Хорошо. Я давно хотел тебе это сказать. Я видел его тут. На мотоцикле. В тот день, когда, ты помнишь, твоему Зяблику стало плохо в школе и ты отвезла его домой. Я приехал за тобой – раньше, чем надо. Видел, как вы садились в этот Арреновский лимузин. Решил не мешать. А потом мимо меня прошел мужчина. Я почти был уверен, что узнал его. Трудно такого с кем-то перепутать. Вот только борода эта… А потом он сел на здоровенный такой мотоцикл и уехал.
– И что он видел?
– Да все. Он приехал раньше меня. Когда я припарковался, его мотоцикл уже стоял на соседней улице. Он тоже за тобой наблюдал. Там есть такая будка, техническая. Мы там сигареты в свое время прятали. Он стоял за ней, смотрел. Потом ушел, когда вы уехали. Ну и все. Больше я его не видел.
– А почему мне не сказал?
– Потому что трус. Но я пытался. Помнишь, мы с тобой гуляли, под снегопадом. Уже после этого письма. Ну вот. Я уже хотел было рассказать, но ты была такая… Сказала, что тебе уже все равно. И я решил, что, пожалуй, и не стоит…