Это вечное стихотворенье...

СОРОКОВЫЕ — ПЯТИДЕСЯТЫЕ

«Как я хочу, чтоб строчки эти…»

Как я хочу, чтоб строчки эти Забыли, что они слова, А стали: небо, крыши, ветер, Сырых бульваров дерева! Чтоб из распахнутой страницы, Как из открытого окна, Раздался свет, запели птицы, Дохнула жизни глубина. 1948

«Я люблю незнакомые улицы…»

Я люблю незнакомые улицы, А особенно осенью, в дождь, Когда небо темнеет и хмурится, Пробегает деревьями дрожь. А по крышам блестящим и мокрым Дождик каплями крупными бьет. По мутнеющим, плачущим стеклам За слезинкой слезинка ползет. Пляшут капли на крышах блестящих, И струятся ручьи и журчат. На деревьях, стволами скрипящих, Бледно-желтые листья шумят… 1945

«О умножение листвы…»

О умножение листвы На золотеющих дорожках! О липы — с ног до головы В блестящих ледяных сережках! О луж осенних зеркала, Не замутненные остудой! О зимний ветер отовсюду! О неожиданное чудо — Узор оконного стекла… 1946

Владимир Соколов. 1946

«Вагона мерное качанье…»

Вагона мерное качанье. В дали вечерней цепь огней. Следы последние прощанья С души стираются моей. Летит наш поезд, а за нами Сквозь облаков ночную рать Луна несется над полями В надежде поезд обогнать. 1946

Слова

Духом десятилетий, Давних, а не моих, Звуки вобравши эти, Отяготился стих. Как мне от них спасаться? Грусти на них печать. С нового ли абзаца Жизнь моих строк начать? Но заменить их нечем, Сердцу они святы: Снег. Переулок. Вечер. Ветер. Ограда. Ты. 1947

«О свет зарницы моментальной!..»*

[5]

О свет зарницы моментальной! О детство! Да, что в те года Событья в сердце наметали, Теперь прошито навсегда. Опять по этим коридорам, Где возле лестниц зеркала, Меня, не знаю в раз который, Тоска и память повела. О, вряд ли можно равнодушно Глядеть на стены, на паркет, Из тьмы зовущие послушно Воспоминания в ответ, На эти лестничные клетки, На эти серые, в летах, Полунагие статуэтки Амуров с лампами в руках. О, этих памятников скольких Так дорога немая речь… Разбито детство! Хоть осколки б Подольше в памяти сберечь. 1947

5

* Произведения, отмеченные звездочкой, не вошли в прежние книги.

Спасоналивковский переулок

В час, когда слабость рвется из глаз, Я вспоминаю: не для прогулок — Есть у меня! Есть про запас! Спасоналивковский переулок. Там проживает моя родня: Вечные липы, ветхие зданья, Крупный булыжник, те, что меня Ждут и спасают без опозданья. Что меня связывают с такой Давностью ветхой, полузабытой, Коей давно пора на покой, С той, у которой все пережито? С этою липой, что особняк Ветками тихими обнимает? Он все дряхлеет. Липа — никак! Омоложается с каждым маем. Но я влюблен в их сторону (За их участье ко мне без лености) Не без оглядки на старину, Но без отрыва от современности. Я обхожу эти дома. Листья ловлю. Их лепетанье. Будто читаю старый роман Несохранившегося изданья. Пусть он чужой. Пусть он не тот. Может быть, я здесь потому, что В нем меня что-то новое ждет, То, чему это, ветхое, чуждо. Где-то шумят (так далеко, Будто бы в веке другом) трамваи, Автомобили… Вот и легко Сердцу, а почему — не знаю. Может, от мысли, что этот дом — Тот и она в нем проживает, Та, что меня уже день за днем Так же, как я ее, ожидает. Я прохожу. Жду у окна. Листья ловлю. Их лепетанье. Может быть, где-то, где-то она, Так что напрасны все ожиданья. Мало ли что! И наяву, Может быть, здесь ее голос услышится. Может, она, въехав в Москву, Именно в этом доме пропишется… Вот потому всякий я час Помню (не просто ради прогулок): Есть у меня, есть про запас Спасоналивковский переулок! 1948

«О, что мне делать с этим бедным даром…»

О, что мне делать с этим бедным даром — Влюбляться в окна, синие как небо, В сосульки, что повисли на карнизах, Кривые и блестящие, как сабли, — Во все, что нам дается жизнью даром, Но что для сердца делается хлебом, — И ветки скрип, и вечер тучек сизых, И снега шелест, и улыбка чья-то. 1949

Первый снег

Хоть глазами памяти Вновь тебя увижу, Хоть во сне, непрошено, Подойду поближе. В переулке узеньком Повстречаю снова. Да опять, как некогда, Не скажу ни слова. Были беды школьные, Детские печали. Были танцы бальные В физкультурном зале. Были сборы, лагери, И мечты, и шалость. Много снегом стаяло, Много и осталось. С первой парты девочка, Как тебя забуду?! Что бы ты ни делала — Становилось чудом. Станешь перед картою — Не урок, а сказка. Мне волшебной палочкой Кажется указка. Ты бежишь. И лестница Отвечает пеньем, Будто мчишь по клавишам, А не по ступеням. Я копил слова твои, Собирал улыбки И на русском письменном Допускал ошибки. Я молчал на чтении В роковой печали. И моих родителей В школу вызывали. Я решил забыть тебя, Выносил решенье, Полное великого Самоотреченья. Я его затверживал. Взгляд косил на стены. Только не выдерживал С третьей перемены. Помнишь детский утренник Для четвертых классов? Как на нем от ревности Не было мне спасу. Как сидела в сумраке От меня налево На последнем действии «Снежной королевы». Как потом на улице: Снег летит, робея, Смелый от отчаянья, Подхожу к тебе я. Снег морозный сыплется, Руки обжигает. Но, коснувшись щек моих, Моментально тает. Искорками инея Вспыхивают косы. Очи удивляются, Задают вопросы. Только что отвечу им, Как все расскажу я? Снег сгребаю валенком, Слов не нахожу я. Ах, не смог бы, чувствую, Сочинить ответ свой, Если б и оставили На второе детство. Если б и заставили, Объяснить не в силе. Ничего подобного Мы не проходили. В переулке кажется Под пургой взметенной Шубка — горностаевой, А берет — короной. И бежишь ты в прошлое, Не простясь со мною, Королевна снежная, Сердце ледяное. 1950

На станции

Густым гудком ночной покой затронут. Скрипит фонарь, и желтое пятно Скользит по мокрым камешкам перрона, Невиданного кем-то так давно. Перрон, перрон, есть и такое счастье: Опять ступать по шлаку твоему. Почтовый поезд, черный от ненастья, С пыхтеньем удаляется во тьму. И тополя, продрогшие порядком, Шумят под градом капель дождевых И обнажают светлую подкладку, Отмахиваясь ветками от них. А возле грязь, да в колеях солома, Да лужа с отражением столба. И, радуясь, что наконец-то дома, Приезжая стирает пот со лба. 1950

«Чего ты хочешь, умный век…»

Чего ты хочешь, умный век, В турбины заключивший воды? Ну лирик я, ну человек Из вымирающей породы. Когда тоска трясет, как тиф, Ряды твоих легионеров, Зачем же, сердце ощутив, Ты говоришь, что это нервы? От бед твоих не в стороне, Я отзовусь, ты лишь покликай. Ты ошибаешься во мне, Как и в душе своей великой. 1950

«Бедный мальчик в промокшей кепке…»

Бедный мальчик в промокшей кепке, Что ж ты ищешь опять следы? Сны о ней унеслись, как щепки По теченью большой воды. Ты пускал их, как в раннем детстве, Каравеллами называл. Но печальных таких последствий Ждать не думал ты и не ждал. Что ж, броди, позабыв про отдых, По безлюдным путям дождя… Дамы ездят на пароходах, Наши пристани обходя. 1950