Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Это вечное стихотворенье...
Шрифт:

«Друзья мои, не умирайте…»

Памяти А. Фатьянова

Друзья мои, не умирайте. Не засыпайте насовсем. Ложитесь спать, но и вставайте, Неважно, в десять или в семь. Чтоб не стоял я, как под дулом, Под вестью, бьющей на ходу. Чтоб я на кладбищах не думал: Пусть лучше раньше я уйду. Друзья мои, не исчезайте, Не покидайте мрак и свет. Что люди есть, не уверяйте. Других таких на свете нет. Но если час придет, и свалит, И погребет ваш лик земной, Я буду с вами, буду с вами, Как вы, хоть изредка, со мной. 1964

Ока

Мы так и не доехали тогда… Какой-то лодки не было под боком. Запомнилась река да лебеда На берегу довольно невысоком. Да
то село, глядевшее с откоса, —
Голубоглазо и желтоволосо. Да ребятня, да лодка на мели. Да чей-то дед при всех его притворствах: — Мол, нету лодки. Нет. Не завели… — Да мы без шапок, трое стихотворцев. Да как вдали автобус наш гудел, Что люди ждут, что все же есть предел…
Да мысль о том, что родственные сени Когда-то называл Сергей Есенин Не Константиновом и не Окой, А просто лесом, полем да рекой. Мы так и не доехали тогда. Оки не переехали… Ну что же, Прав лодочник, седая борода: — Поэты? Как же, знаю. Был Сережа… 1964

«Пожалей меня за то…»

Пожалей меня за то, Что у меня дар, А у тебя и пальто, И меховой жар. Пожалей меня за то, Что у меня страх За ускользающее в ничто, А ты всегда здрав. Так пожалей меня за то, Что у тебя есть, А у меня — только то, Что ничего нет. Но — поэмы стоят позади И впереди, трубя. Пожалел меня? Иди, Пожалей себя. 1964

«Легко обремененный снегом…»

Легко обремененный снегом, Зеленый, постоянный бор Возносит вровень с желтым небом Свой пухом веющий убор. На плавных вогнутых сугробах Мерцают иглы и сучки, А между елей густобровых Проталин черные очки. Иду сквозь эту колоннаду, Прислушиваясь на ходу К улегшемуся снегопаду. Он слушает, как я иду. Я здесь прямею и не трушу Того, как даль вступает в близь, Когда приструнивает душу Сосна, настроенная ввысь. Здесь, где сомнения нелепы, Милы мне всплески зимних птах И снега влажные прилепы На бронзовеющих стволах. 1964

«В продолжение долгого времени…»

В продолжение долгого времени Ворковала по крышам вода. В продолжение долгого времени Зной качался и шли холода. И, мелькая под ветром, как веточка, Не однажды в течение дня Выбегала прозрачная девочка Из-под солнца Взглянуть на меня. 1964

«Время пройдет. Охладеет…»

Время пройдет. Охладеет Имя мое для тебя. Буду я спать, не вставая, Не лепеча, не грубя. Но и забыв о колоде, Легшей на прах моих мук, Чье-то заслышав «Володя!», Как ты оглянешься вдруг… 1965

Застава

Я здесь, усни, моя родная. Спи. Я с тобой. Я не уйду. Трава за окнами ночная Тихонько клонится в саду. Там на изведанных дорожках Следы вчерашние пока. Там на высоких тонких ножках Белеют звезды табака. А там, где вишни созревают, Там отдыхают ветерки, Что наши лица обвевают Днем под лучами у реки. И так как дети спят в постелях, А все луною залито, Они играют на качелях, Пока не видит их никто… Я здесь. Усни, моя большая, Спи. Я с тобой. Я не уйду. Отрадой землю орошая, Ночь продолжается в саду. Там достигают небосвода Березы в венчиках своих. Там трубы длинные завода Далеко смотрят из-за них. Там, спать не в силах, в узорочьях, Два самых юных соловья Глядят, как зыблется на рощах Косынка белая твоя. Спи, милая. Идя на стражу, Любуясь миром в забытьи, Я только мысленно поглажу, Как нивы, волосы твои. Пусть так и будет. Люди знают — Околыш
вечно зелен мой.
Проснешься: птицы запевают! Очнешься: где он?.. Я с тобой.
1965

Пушкинский час

1957–1965

«Скорей в начале жизни, чем в конце…»

Скорей в начале жизни, чем в конце, Он в самовольной ссылке величает Беспечность рифм у всех забот в кольце, Его чело лишь свет свечи венчает. С ним только то, чего и друг не чает, Да мир, да дева юная в венце. На нивы, на желтеющие купы, Как на виски, ложится серебро. «Пора иль не пора!..» Щекочет губы Прохладное гусиное перо.

«Гусиные перья…»

Гусиные перья На птичьем дворе Белы и блестящи, Как снег в январе. С наивным отливом В легчайшую синь, Нежны и пугливы. Наверно, с гусынь. Закрылий утраты, Потери боков. Крепки и помяты. Видать, с гусаков. Лишь ветер ударит, Закружится пух. И — хлопанье крыльев, И бег во весь дух. Лишь ветер ударит, Взовьется перо… На снега порхающего Серебро, Не пух из подушки — Под гаубиц гром, — Мне вспомнится Пушкин С гусиным пером. Увидится утро — Туманно, серо. Он из дому вышел. Он поднял перо. Второе и третье. Он молод и скор. Ему на рассвете Докончить бы спор. Ответить бы этим, И тем, и судьбе, И ей, и столетью, И нам, и себе. …Так мужествуй, гений. Волнуй и пророчь. В Михайловском утро. В империи ночь.

«Убит…»

Убит. Убит. Подумать! Пушкин… Не может быть! Все может быть… «Ах, Яковлев, — писал Матюшкин, — Как мог ты это допустить! Ах, Яковлев, как ты позволил, Куда глядел ты! Видит Бог, Как мир наш тесный обездолел. Ах, Яковлев…» А что он мог? Что мог балтийский ветер ярый, О юности поющий снег? Что мог его учитель старый, Прекраснодушный человек? Иль некто, видевший воочью Жену его в ином кругу, Когда он сам тишайшей ночью Смял губы: больше не могу… … … … … … … … … … … … … … … На Черной речке белый снег. Такой же белый, как в Тригорском. Играл на печке — ну и смех — Котенок няниным наперстком. Детей укладывают спать.. Отцу готовят на ночь свечи. Как хорошо на снег ступать В Михайловском в такой же вечер. На Черной речке белый снег. И вот — хоть на иные реки Давно замыслил он побег — Шаги отмерены навеки. … … … … … … … … … … … … … … Меж императорским дворцом И императорской конюшней, Не в том, с бесхитростным крыльцом, Дому, что многих простодушней, А в строгом, каменном, большом Наемном здании чужом Лежал он, просветлев лицом Еще сильней и непослушней. Меж императорским дворцом И императорской конюшней.

«Натали, Наталья, Ната…»

Мчатся тучи…

А. Пушкин
«Натали, Наталья, Ната…» Что такое, господа? Это, милые, чревато Волей Божьего суда. Для того ли русский гений В поле голову сложил, Чтобы сонм стихотворений Той же Надобе служил? Есть прямое указанье, Чтоб ее нетленный свет Защищал стихом и дланью Божьей милостью поэт.

«На крайнем юге, солнечном и синем…»

На крайнем юге, солнечном и синем, Так много листьев глянцевых, любых. Октябрь уж наступил. Но не для них. А мы их все ж так весело покинем И улетим на север, на восток, Где, испытанье выдержав на ветхость, Желтеет каждый болдинский листок, Как библиографическая редкость.

Ростов Великий

Поделиться с друзьями: