Европейская поэзия XIX века

СЕРЕНАДА Перевод И. Грицковой

Трили! Блим! Хожу, пою. Ну, послушай песнь мою. Ты не знаешь снисхожденья, Все глумишься надо мной. Я похож на привиденье В этот поздний час ночной. И вконец наверняка Изведет меня тоска. Напеваю вновь и вновь, И все время про любовь. Холод, ветер завывает, Переулок темный спит, Но любовь не остывает, Жаром кровь моя кипит. Я витаю в облаках С верной цитрою в руках. Напеваю вновь и вновь, И все время про любовь. От тебя вдали смелею И к признанию готов. Повстречаемся — сомлею, Не могу связать двух слов. То и дело маета. Знать, любовь не так проста. Напеваю вновь и вновь, И все время про любовь. В цитре все мое спасенье, Под нее нельзя не петь. И любое невезенье Легче с ней перетерпеть. То, что вымолвить невмочь, Я спою сегодня в ночь. Напеваю вновь и вновь, И все время про любовь. Стань, красотка, подобрее, Прочь беднягу не гони. Отвори окно скорее, Сердце настежь распахни! Чтобы не было в помине Ни упрямства, ни гордыни, Иль замучишь до конца Неприступностью певца. Невезучий я, несчастный, Подчинись любви всевластной, О пощаде не молю. Хоть сживи меня со света, Я снести готов и это, Потому что я — люблю, Ну и вот… Напеваю вновь и вновь, Все же сладостна любовь!

НИКОЛАУС ЛЕНАУ Перевод В. Левина

Николаус Ленау (1802–1850). — Крупнейший австрийский поэт XIX века. Подлинное имя — Франц Нимбш Эдлер фон Штреленау. Родился в обедневшей прусской офицерской семье, поселившейся в Венгрии. В детстве на поэта огромное влияние оказала природа Венгрии, им впоследствии многократно воспетая. Окончил гимназию в Пеште. Изучал в Вене философию, право, медицину. Здесь поэт сближается с Грильпарцером и Грюном, композиторами И. Штраусом (отцом) и Лайнером. Враждебное отношение к режиму Меттерниха побудило молодого поэта уехать в Соединенные Штаты Америки, но, не найдя там истинной демократии, он, разочарованный, через год возвращается в Европу.

Первый поэтический сборник Ленау был издан в 1832 году. Для его поэзии характерна любовь к пейзажу, тяга к пустынным степям, осенним картинам, интерес к обездоленным народам; его стихи о венгерских цыганах и американских индейцах — не только дань романтической традиции. Ленау горячо сочувствовал польской революции 1830 года. Перу Ленау принадлежит эпическая драма «Фауст» (русский перевод А. Луначарского, 1904); дух сомнения приводит Фауста к самоубийству.

ПЕЧАЛЬ НЕБЕС

На лике неба хмурой, темной тучей Блуждает мысль, минувшей бури след. Под резким ветром бьется лист летучий, Как сумасшедший, впавший в буйный бред. Рыдает гром глухими голосами, Чуть вспыхнув, меркнет бледный свет зарниц, Порой в очах, наполненных слезами, Так слабый луч дрожит из-под ресниц. Над степью тени призрачные встали, Сырой туман окутал все вокруг, И небо смолкло в мертвенной печали, Бессильно солнце выронив из рук.

ЛОТТА Песни в камышах

1

Лег последний луч на нивы, День усталый изнемог. Над водой склонились ивы, Пруд безмолвен, пруд глубок. Дни любви, как сон, прошли вы, Плачь, душа, в немой тоске! Шелестят печально ивы, Стонет ветер в тростнике. Ты одна — мой луч пугливый В бездне темных, горьких мук. От звезды любви сквозь ивы Пал на воду светлый круг.

2

Смерклось. Буря тучи гонит. Хлынул черный дождь из туч. Ветер воет, ветер стонет: Где же, пруд, твой звездный луч? Ищет: где в бурлящем море Эта светлая струя? Ах, в моем глубоком горе. Не блеснет любовь твоя!

3

Ввечеру лесной тропою Пробираюсь в камыши — Над пустынною водою О тебе грустить в тиши. Если ветер листья тронет, Пронесется по волне,— Как тростник шумит и стонет, Как рыдает все во мне! Ибо, сладостей, чудесен, Вновь звучит мне голос твой, Он исходит в звуках песен, Замирая над водой.

4

Тучи нанесло. Сумрак на земле. Ветер тяжело Бьется в душной мгле. Стрелы молний, треск, Гром да ветра вой, Бродит беглый блеск В бездне прудовой. Вижу в блеске гроз Лишь тебя одну, Взвихренных волос Вольную волну.

5

Пруд недвижен. Золотая Льет луна поток лучей, Розы бледные вплетая В зелень темных камышей. На холме олень пасется, Смотрит в ночь, на лунный лик. Сонно птица шевельнется, Дрогнет дремлющий тростник. И, как прошлого дыханье, Как молитва в час ночной, О тебе воспоминанье Тихо веет надо мной.

ТРИ ИНДЕЙЦА

Буря в небе мчится черной тучей, Крутит прах, шатает лес дремучий, Воет и свистит над Ниагарой, Тонкой плетью молнии лиловой Люто хлещет вал белоголовый, И бурлит он, полон злобы ярой. Три индейских воина у брега Молча внемлют реву водобега, Озирают гребни скал седые. Первый — воин, много испытавший, Много в жизни бурь перевидавший, Рядом с ним — два сына молодые. На сынов глядит старик с любовью, С тайной болью видит мощь сыновью, В гордом сердце та же мгла и буря. Словно туча, что чернее ночи, Дико блещут молниями очи. Говорит он, гневно брови хмуря: «Белые! Проклятье вам вовеки! Вам проклятье, голубые реки,— Вы дорогой стали нищей своре! Сто проклятий звездам путеводным, Буйным ветрам и камням подводным, Что воров не потопили в море! Их суда — отравленные стрелы — Вторглись в наши древние пределы, Обрекли свободных рабской доле. Все, чем мы владели, — им досталось, Нам лишь боль и ненависть осталась,— Так умрем, умрем по доброй воле!» И едва то слово прозвучало, Отвязали лодку от причала, Отгребли они на середину, Обнялись, чтоб умереть не розно, И запели песню смерти грозно, Весла кинув далеко в пучину. Гром громит, и молния змеится, Лодка смерти по реке стремится,— То-то чайкам-хищницам отрада! И мужчины гибели навстречу С песней, будто в радостную сечу, Устремились в бездну водопада.

ОСЕННЕЕ РЕШЕНИЕ

Осень, тучи, ветра свист. Одному в дороге трудно! Смолкли птицы, вянет лист,— Ах, как тихо, как безлюдно! Словно смерть, идет зима. Лес мой, где твои напевы? Где твой шелест, полутьма, Золотые нивы, где вы? В поле стал пастись туман. Бесприютный холод бродит. В голой роще, вдоль полян Веет скорбью. Жизнь уходит. Сердце! Слышишь, как поток По скалам грохочет грозно? Был у нас немалый срок Обсудить дела серьезно. Сердце! Ты сожгло себя, Всех терзало понемногу, Многим верило, любя, Что ж, пойдем-ка в путь-дорогу! Я тебя на дальний путь Спрячу вглубь, стяну потуже, Чтоб ни ветру не дохнуть, Не достать коварной стуже. Молча мы в последний раз Побредем тропой унылой. Только дождь помянет нас Да поплачет над могилой.

ХОЛОСТЯК

Не ждут ни дети, ни жена Меня в мансарде голой. Не знает нежных слов она Иль беготни веселой. Там не залает верный пес, Товарищ престарелый, Лишь дым наперсник давних грез Да череп пожелтелый. Кольцо в кольцо — уходит дым, А тигель мозга бренный Стоит пред зеркалом моим, Как зеркало вселенной. Я друга мудро усадил На полку в назиданье. Я смертью в сердце охладил Палящее желанье. Угрюмо созерцая кость И тусклый облак дыма, Мне третий друг, незримый гость, Сказал неумолимо: «На что жена, на что семья — Случайный спутник в мире? Как дым, уйдет душа твоя, Рассеется в эфире. И этот череп жил огнем Высоких откровений, И чья-то страсть курилась в нем, Пылал в нем чей-то гений. Пускал колечки Пан-старик Из этой трубки хрупкой, И смерть пришла в тот самый миг, Как Пан расстался с трубкой. Но череп — ныне мерзкий прах — Блистал красой в те годы, Когда он трубкой был в устах У божества природы. Исчез неведомый жилец, О нем не вспомнят боле, И мудрый был он иль глупец — Для нас не все равно ли? Не все ль, что в воздух выдул Пан,— Нужда в людской пустыне, Блаженство, боль душевных ран — Не все ль забыто ныне? И дым забыт и жар забыт В круженье урагана. Их образ призрачный хранит Одна лишь память Пана. Мне не везло в моей судьбе,— Виной людская злоба. Так не впущу и пса к себе, Запрусь один, до гроба. И здесь умру, в пустом дому, Бездетным нелюдимом…» Ну что ж! Пока чубук возьму Да послежу за дымом.

ТРИ ЦЫГАНА

Грузно плелся мой шарабан Голой песчаной равниной. Вдруг увидал я троих цыган Под придорожной осиной. Первый на скрипке играл — озарен Поздним вечерним багрянцем, Сам для себя наяривал он, Тешась огненным танцем. Рядом сидел другой, с чубуком, Молча курил на покое, Радуясь, будто следить за дымком — Высшее счастье людское. Третий в свое удовольствие спал На долгожданном привале. Струны цимбал его ветер ласкал, Сердце виденья ласкали. Каждый носил цветное тряпье, Словно венец и порфиру. Каждый гордо делал свое С вызовом богу и миру. Трижды я понял, как счастье брать, Вырваться сердцем на волю, Как проспать, прокурить, проиграть Трижды презренную долю. Долго — уж тьма на равнину легла — Мне чудились три цыгана: Волосы, черные, как смола, И лица их цвета шафрана.

ФОРМА

Если форма и готова, Знай, поэт, стихи пусты До тех пор, покуда ты Мыслью не наполнил слово. Есть слова — как облаченье, Под которым тела нет. Сердце дрогнет им в ответ, Но, увы, лишь на мгновенье. Наподобие трещотки Стих по рифмам застучит, И хоть он мастеровит, Жалок век его короткий.

СМОТРИ В ПОТОК

Кто знал, как счастья день бежит, Кто счастья цену знает, Взгляни в ручей, где все дрожит И, зыблясь, исчезает. Смотри, уйдет одна струя, Придет струя другая, И станет глуше скорбь твоя, Утраты боль живая. Рыдай над тем, что рок унес, Но взор впери глубоко Сквозь пелену горячих слез В изменчивость потока. Найдешь забвенье в глуби вод, И сердцу будет зримо: Сама душа твоя плывет С ее печалью мимо.

ИОГАНН НЕПОМУК ФОГЛЬ Перевод В. Вебера

Иоганн Непомук Фогль (1802–1866). — Поэт, прозаик, драматург, фольклорист. Сын купца. С 1819 по 1859 год служил чиновником земских учреждений в Нижней Австрии. Почетный доктор философии Иенского университета. Писал романсы, баллады, лирические стихотворения; был одним из главных представителей венской позднеромантической школы. Многие его стихи положены на музыку, некоторые из песен стали народными.