Европейская поэзия XIX века

РОБЕРТ БРАУНИНГ

Роберт Браунинг (1812–1889). — Родился в семье банковского служащего в Лондоне. Первая поэма, созданная Р. Браунингом, — «Полина» (1833). Им были написаны несколько пьес, в которых как раз отсутствует то напряженное движение, которое стало основой драматического монолога, излюбленной поэтической формы Р. Браунинга. Высшего мастерства в разработке этой формы поэт добился в циклах «Мужчины и женщины» (1855) и «Dramatis Personae» (1864). В первую очередь это нравственно-философская поэзия. Браунинг часто пишет об исторических личностях. Его монологам свойственна детальная психологическая мотивировка, стремление передать сложность внутреннего мира человека.

БЛАГОПРИСТОЙНОСТЬ Перевод В. Рогова

Нет, милый, свет не скажет нам: «Как ваш союз понятен мне! Ему сочувствуя вполне, Я вам благословенье дам!» Как много месяцев и лет Умчалось быстрой чередой — И все ж мы поняли с тобой, Чего боится свет! Нам лет потраченных не счесть Меж тех, кто обществу оплот,— Предобродетельных господ И дам, что соблюдают честь,— Но мы гуляем, им назло, Вдоль Сены, в ливень, в поздний час, И на Бульварах манят нас Блаженство, свет, тепло! Любовь попробуй запрети! Нет, рада я своей судьбе! Позволь мне по губам тебе Рукой в перчатке провести… А вот в сиянье фонарей Встал Институт; другим в пример, К Гизо спешит Монталамбер… А ну-ка, веселей!

АНДРЕА ДЕЛЬ САРТО [22] ПО ПРОЗВИЩУ «БЕЗУПРЕЧНЫЙ ЖИВОПИСЕЦ» (Фрагменты) Перевод В. Рогова

Ну, полно, больше ссориться не надо, Лукреция моя; стерпи хоть раз. Присядь, и все, как пожелаешь, будет. Лицо ко мне повернуто, а сердце? Я выполню заказ, который даст Друг друга твоего, не беспокойся — То, что захочет он и как захочет, В срок установленный и не торгуясь, А деньги в эту маленькую ручку Вложу, когда она моей коснется,— Да? Нежно? Все исполню, дорогая, Но завтра! Я сильнее устаю, Чем ты подумать можешь, а сегодня Сильней обычного, и мне сдается,— Прости меня, — что если посидеть нам Здесь, у окна, рука в руке, смотря На Фьезоле так с полчаса, и думать, Как любящим супругам, об одном, И тихо-тихо вечер скоротать, То завтра я за труд могу приняться, И свеж и весел. Сделаем попытку. А завтра будешь рада ты сама! Твоя рука — что женщина, моя же — Мужское сердце, что ее вместило. Не зря ты время тратишь: посиди Для всех пяти заказанных картин — И сэкономим на модели… Так! Так выгляди — прекрасная змея, Что, за кольцом кольцо, склубилась плавно! Зачем безукоризненные уши Ты проколола даже для серег? Как хороша луна! И мне и всем Она принадлежит — любой считает Ее своей, и все ж ничья она, Хотя мила… Ага, ты улыбнулась? Ну, вот, моя картина и готова, Вот что гармонией зовет наш цех! Все тонет в серебристо-серой дымке, Все в сумерках — и мы с тобою тоже. Точь-в-точь такая ты, как в дни, когда Гордилась мною (что давно прошло), А я совсем, как сумерки, поблек. Все тускло: молодость, мечты, искусство — Как очертанья Фьезоле [23] вдали. ……………………. Когда б ты каждый день со мной сидела, Я лучше бы писал, ты понимаешь? Ну, то есть больше получал бы денег И больше бы дарил тебе. Темнеет, Вон первая звезда. Морелло [24] скрылся. При фонарях дозора видно стену, И вдалеке заухали сычи. Ну, милая, вернемся от окна В наш грустный дом, что для веселья сложен. Бог справедлив. Простит Франциск [25] , быть может: Я ночью от мольберта отведу Усталый взгляд, и кажется, что стены Светиться начинают, кирпичи Как будто гневным золотом сверкают — Тем золотом, что их скрепило здесь! Давай любить друг друга. Ты уходишь? Опять пришел кузен? И ждет снаружи? Тебя он хочет видеть — без меня? Он снова проигрался? Денег надо? Поэтому ты улыбалась? Что ж, Купи меня улыбками! Еще Найдется у тебя? Рука, и глаз, И сердца часть еще при мне остались, Трудом живу я, — сколько стоит он? Я заплачу за прихоть. Но позволь Побыть с тобою вместе дотемна — В безделье, как считаешь ты, — мечтая, Как написал бы, возвратясь в Париж, Еще одну картину, лик мадонны — Не твой на этот раз! А ты могла бы Услышать их, — ну, Аньоло [26] , конечно,— Как он судил мой труд, чего он стоит. Согласна? Верь, твой друг доволен будет: Готов я выполнить его заказы, Портрет шутя доделаю, — да, да, А заворчит он — что-нибудь еще Ему подкину, и довольно будет, Чтоб выручить кузена. А вдобавок, Что лучше и что мне важней всего, Тебе на брыжи дам тринадцать скуди [27] ! Ты рада, милая? Но он-то, он, Кузен! И чем тебе он полюбился? Я нынче безмятежен, как старик. Жалею о немногом, перемен Совсем не жажду. Прошлое прошло, Так для чего еще менять что-либо? Проступок мой перед Франциском? Правда, Его я деньги взял, в соблазн я впал, Дом этот выстроил, грешил — и все тут. Родители мои в нужде скончались — А сам-то был богат я? Ты же видишь, Как богатеют! Каждому свое. Они ведь нищими и родились, И жили, и скончались. Я трудился За плату жалкую. Пусть сын хороший Попробует, как я, картин две сотни Создать! Есть, право, в чем-то равновесье, Ведь я сегодня был тобой любим. С меня достаточно. Чего ж еще? Одну возможность — в царствии небесном, Быть может, ангел выделит четыре Стены: для Леонардо [28] , Рафаэля [29] , И Микель Аньоло, и для меня,— Они все холосты и побеждают,— Но у меня Лукреция! Я выбрал. Кузен свистит! Ступай, любовь моя.

22

Андреа дель Сарто… — Один из монологов книги «Мужчины и женщины». Андреа дель Сарто — флорентинский художник, живший с 1487 по 1531 г. Однажды брат Элизабет Браунинг, поэтессы и жены Р. Браунинга, попросил показать автопортрет Андреа с женой. Браунинг не смог его найти, но написал это стихотворение, в котором раскрывает характеры художника и его жены.

23

Фьезоле — город в трех милях на запад от Флоренции.

24

Морелло — самая высокая гора Апеннин на север от Флоренции.

25

Франциск — Франциск I Французский (1494–1547). Он пригласил Андреа к себе во дворец в Фонтенбло и одарил многочисленными подарками. Когда Андреа вернулся во Флоренцию, то в течение короткого времени промотал все деньги, которые Франциск дал ему в счет будущих картин.

26

Аньоло — Микеланджело Буонарроти (1475–1564) — итальянский художник, скульптор, поэт эпохи Возрождения.

27

Скуди — итальянская монета.

28

Леонардо — Леонардо да Винчи (1452–1519) — итальянский художник, скульптор, архитектор эпохи Возрождения.

29

Рафаэль (1483–1520) — итальянский художник эпохи Возрождения.

РАЗВИТИЕ [30] Перевод А. Сергеева

Отец мой был филолог-эллинист. Я, пятилетний, раз его спросил: «Ты что читаешь?» — «Про Осаду Трои». «Осаду… Трои… Что это такое?» Он стулья и столы составил в город И, посадив меня наверх Приамом, Поведал, что Елену — нашу кошку — От прежнего хозяина сманил Злодей Парис, и вот она, трусиха, Забилась под скамеечку для ног; Собаки наши, Таузер и Трей,— Атриды — из-за драгоценной киски Воюют с Троей; а когда Ахилл — Мой пони — перестанет обижаться И выскочит из стойла, Гектор дрогнет И побежит (рассыльный наш мальчишка). Так я узнал, кто — кто и что к чему. В пять лет я понял все, что мог понять, Какой же это был восторг! Должно быть, Такой же, как сейчас. Наставник мудрый Не ослепил невыносимым светом Всезнанья слабые глаза невежды, Но и не дал им впредь подслеповато Довольствоваться тьмой и пустотой. Когда двумя-тремя годами позже С друзьями я играл в Осаду Трои, Отец мой увидал и не одобрил: «Тебе пора бы самому прочесть В подробностях о том, о чем когда-то Я дал тебе начальное понятье. Вот Поп [31] — он досконально изложил То, что в один прекрасный день, быть может, Услышишь ты от самого Гомера. Штудируй греческий, — по крайней мере, Старайся, — может быть, к тебе придет Слепой Старик, Сладчайший из Певцов,— „Туфлос“ — слепой, „гедистос“ — самый сладкий. Пока же будь доволен переводом — Читай!» Я прочитал запоем Попа: Что может быть прекрасней и правдивей? Потом я с чувством взялся за учебник, Ступенька за ступенькой подбираясь К оригиналу, к подлинному слову, Когда мне будет нужен, скажем, Буттман [32] . Шло время; я готовился — и вдруг: «Ты, говоришь, созрел для „Илиады“? Вон Хайне [33] — красный том на третьей полке; Да не забудь заглядывать в словарь!» Не упустив ни слова, я узнал, Кто — кто и что к чему, из уст Гомера; Ученье кончилось. Теперь спросите Ученого двенадцати годов: «Кто автор „Илиады“?» — детский смех! Конечно же, Гомер! Давно известно, Что он был нищий и слепой; поныне Не установлено, где он родился,— Семь городов вели об этом споры; Как полагает Байрон, прав Хиос. Что написал еще он? «Одиссею», «Войну мышей с лягушками» и «Гимны», И это все, за вычетом «Маргита»: «Маргит» до нас (эх, жалко!) не дошел. Так отрочество тешилось, пока: «А что по поводу открытий Вольфа Сегодня пишут немцы? Неуютно Менять воззренья и лишаться веры, Но взялся за ученье, так учись!» Ну что ж, я «Пролегомены» осилил. Сам Вольф [34] и дюжина ему подобных Мне доказали: не было ни Трои, Ни осаждающих, ни осажденных, Ни автора, ни подлинного текста, Ни повода в истории для сказки — А я ее ценил душой и сердцем И, несмотря на новые познанья, Ценю досель и в глубине души Считаю полной истиной, свободной От прихоти заботливых идей. С тех пор (хвала моим счастливым звездам!) Пусть кто в святилище моем посмеет Встревожить обитателей любезных — Елену, Гектора с женой, Улисса, Ахилла и Патрокла… Впрочем, Вольф — Зачем сомненьем он разрушил сон? Но «Пробужденье драгоценней сна», Как пишет Роберт Браунинг, — затем-то Я, старый человек, вам объясняю, Что мог бы ныне упрекнуть отца — Зачем он так мучительски, так долго Не позволял ребенку — мне — проснуться, Чтоб отделить зерно от шелухи И поименно знать, где ложь, где правда. Зачем он вообще навеял сон И сразу не открыл мне трезвой яви? Допустим, детство — неуместный возраст Для верного истолкованья мифов; По крайности, он мог бы промолчать! Я сам сумел бы — так или иначе — Каким-то образом пробиться к знанью Прямой дорогой, без обиняков; И должен был бы, как Пелеев сын [35] , Коварство клясть у адских врат; как Гектор, Любить свою законную жену,— Что, я не мог бы подражать героям, Прекрасно зная, что они — мечта? Не лучше ль было бы отцу тогда Мне выдать «Этику» [36] ,— пусть в переводе, Но верном, без обмана и жеманных Прикрас в угоду современным вкусам,— Да, «Этику»! Теперь-то я считаю Трактат об этике нелегким чтеньем, Хотя подвластен мне оригинал. А в детстве — что терпела книга детства! И я, старик, склонясь над Стагиритом [37] , Страниц, по крайней мере, не мусолю, Углов не загибаю, молоком Не заливаю и не сыплю крошек…

30

Развитие. — Стихотворение из последнего сборника Браунинга «Асоландо», который вышел в свет в день кончины поэта, 12 декабря 1889 г.

31

Поп — Александр Поп (1688–1744), английский поэт эпохи Просвещения. Перевел на английский язык «Илиаду» и «Одиссею».

32

Буттман — автор греческой грамматики.

33

Хайне — редактор общепринятого текста произведений Гомера.

34

Вольф Фридрих Август (1759–1824) — немецкий филолог и критик. Известность приобрел работами о гомеровском эпосе. Считал, что «Илиада» и «Одиссея» — произведения народной поэзии.

35

…как Пелеев сын… — Имеется в виду Ахилл, герой Троянской войны.

36

«Этика» — одна из работ Аристотеля.

37

Стагирит. — Имеется в виду Аристотель (384–322 гг. до н. э.), родившийся в Стагиросе.

ЭМИЛИ ДЖЕЙН БРОНТЕ

Эмили Джейн Бронте (1818–1848). — Сестра романисток Шарлотты и Анны Бронте. Родилась в семье священника. Всемирную известность принес ей роман «Грозовой перевал» (1847). Первая книга ее стихов вышла в свет в 1850 году — «Избранные стихи Эллис Белл». Основной мотив лирики Бронте — поэтессы романтической традиции — жажда освобождения от рутинной жизни. На ее творчество большое влияние оказал П.-Б. Шелли.

О, БОГ ВИДЕНИЙ… Перевод Э. Ананиашвили

Пускай порывы прошлых лет Рассудок высмеет, как бред,— Твой взор горящий даст ответ, Расскажет голос неземной: Зачем, зачем ты избран мной. Суровый Разум правит суд В одеждах темных, строг и крут. Защитник мой, смолчишь ли тут? Пусть речь поведает твоя О том, что свет отвергла я, Что отказалась я идти, Как все, по торному пути, Чтоб дикою тропой брести, Презрев соблазн богатства, власти, Гордыню славы, сладость счастья. Когда-то я их приняла За божества — я им дала Обет и жертву принесла… Но дар неискренний немил Богам — и он отвергнут был. О, я их не могла любить, И я их поклялась забыть, И одному тебе служить, Фантом, меня пленивший встарь, Мой раб, товарищ мой и царь. Ты раб мой, мне подчинено Твое влиянье — мной оно К добру, не к злу обращено! Товарищ одиноких дней, Ты — ключ от радости моей, Ты — боль, что ранит и грызет, И благость слез, и духа взлет К вершинам от мирских забот. Ты — царь, хоть трезвый разум мой Велит мне восставать норой. И как же не молиться там, Где веры столп, надежды храм, Душе, приверженной к мечтам? Будь мне заступник, светлый Гений, Избранник мой, о Бог видений!

* * *

«Передо мною тьма ночная…» Перевод Л. Володарской

Передо мною тьма ночная, Здесь диких бурь сошлись пути. Но злым недугом пленена я — И у меня нет сил уйти. Деревья гнутся. Тяжесть снега Ветвям замерзшим не снести. Мне вьюги страшен час набега — И все же нет, нет сил уйти. Сквозь тучи черные дорогу К земле уж солнцу не найти. Мне не унять в душе тревогу — И не уйти. нет сил уйти.

ЭРНЕСТ ЧАРЛЬЗ ДЖОНС

Эрнест Чарльз Джонс (1819–1869). — Видный политический деятель рабочего движения, «знаменитый хартистский агитатор» (Н. Г. Чернышевский), поэт, литературный критик, романист, Э.-Ч. Джонс принадлежит к младшему поколению чартистов, которое начало играть роль после 1842 года, когда чартизм приобрел характер действительно массового пролетарско-революционного движения.

Родился в Берлине, в аристократической английской семье. Образование получил в Германии; отказавшись от карьеры юриста, стал одним из лидеров чартистского движения.

Поэзия Э.-Ч. Джонса была оружием чартизма. Поэт писал для рабочих и стремился воплотить актуальное политическое содержание в простую поэтическую форму — создавать стихи в «народном ключе». Впервые в английской поэзии борющиеся народные массы заняли в ней центральное место.

НАШ КЛИЧ Перевод Г. Симановича

Народ мой! Что с тобою? Где слава прежних лет? Страданьем, как травою, К ней зарастает след. Ты родился свободным, Но, услыхав призыв, Твои герои пали, А ты — в позоре — жив. В цепях, в железной хватке Тебе не продохнуть! Вперед же без оглядки, Ищи к свободе путь! Людских сердец разливы Не усмирить вовек: Свобода, справедливость — Вот русла этих рек. О, не пугайтесь смерти! Ведь умереть в борьбе Достойнее, поверьте, Чем изменить себе. Ты вовсе не британец, Коль быть рабом посмел. Ты жалкий чужестранец Для всех, кто горд и смел. Прочь! Не касайся чаши Волшебного вина! В ней вольнолюбье наше, Не для тебя она. Ты раб! Твоя невеста, Стройна и молода, Пылает не румянцем, А краскою стыда. Ты взором раболепным Тревожишь мертвецов — Венцом великолепным Увенчанных бойцов. Кто испытает счастье Добра и красоты? Кто дружбой насладится? Не ты! Не ты! Не ты!

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ПОЭТА Перевод Г. Симановича

Кому дано соединять Сердца, скорбящие в разлуке, И чьи дряхлеющие руки Способны вечное создать? Пред кем тюрьма и западня Лишь дымка легкая — не боле? Кто душу солнечного дня Спасает от ночной неволи? Кто возрождает из могил Дыханье доблести и мести? И с кем герой заговорил О прежних днях, о прежней чести? Чья поступь тихая слышна На вечных тропах мирозданья И почему гневит она Тиранов, сеющих страданья? Чей клич способен поднимать На революцию народы? Кто может словом проникать Сквозь времена, эпохи, годы? И кто своею добротой Врачует мир от зла, уродства, Кто в этой жизни непростой Слуга любви и благородства? Поэт! Он сделал все, что мог: Сердца людей сильнее стали! И он уходит. Путь далек: Назад, в заоблачные дали.

МЭТЬЮ АРНОЛЬД

Мэтью Арнольд (1822–1888). — Родился в семье университетского профессора. Был преподавателем, инспектором школ, профессором Оксфордского университета. Первый сборник стихов М. Арнольда — «Заблудший гуляка и другие стихи» (1849). Но успех пришел к нему с книгой 1853 года — «Стихи». Мэтью Арнольд соединял в себе незаурядный талант поэта и критика, хотя критик часто мешал свободному выражению его поэтического «я». Когда стихи Арнольда не сковывала холодная рассудочность, в них появлялась естественная грация, они поражали совершенной чистотой языка. Древняя Греция и античная культура были идеалом для Арнольда. В своих стихах, которые должны были быть, как считал Арнольд, «критикой жизни», он писал правду о викторианской Англии.