Европейская поэзия XIX века

ПРОЛЕТАРИЙ Перевод М. Курганцева

Плач по случаю смерти того, кто ничего не имел.

Костлявый череп твой обтянут кожей — Лежишь, на человека непохожий, Без дома, без надела, без креста. Ни панихиды по тебе, ни всхлипа. Положен в яму и землей засыпан Ты, труженик. Душа твоя чиста. Ты всех кормил своим трудом и хлебом. Но пение псалмов, и плач под небом Кладбищенским, и колокольный звон — Не для твоих убогих похорон. Ты брошен в яму, словно ком земли. Тебя зарыли, а не погребли. Как ствол большого кряжистого дуба Лежит, поваленный на землю грубо Косым ударом молнии слепой, Разбит, обуглен, оголен, расколот,— Так ты лежишь, и сумрак — над тобой. Перемогая боль, и жар, и голод, В мученьях дни последние влача, Томился ты без крова, без врача. Родился нищим — умираешь голым. Подобно камню сердце богача. Но если б только лошадь заболела У богатея, он бы поскорей Созвал на помощь лучших лекарей И задал им единственное дело: Любимицу немедля исцелить! Ее согреть заботой без предела: Покрыть попоной, сладко накормить, И напоить, и уберечь от боли, Скребком почистить, вычесать, помыть, Не выводить, чтоб отдохнула в холе. И вся болезнь пройдет сама собой, Когда есть врач, забота и опека, Еда, питье и кров над головой. А ты, подобье божие от века, Ты, человек, потомок человека, Ты, самый благородный на земле, Лежишь во прахе, в холоде, во мгле! Ты во сто крат достойней, чем солдат С ружьем, с ножом, с медалью за победу. Бездельники торопятся к ободу, А ты работал, голодая, брат. Ты всем пожертвовал, все претерпел. Ты даже хлеба досыта не ел. Есть у лисы надежная нора, Свое гнездо — у птицы поднебесной. Лишь ты один, безропотный и честный, Не нажил ни лачуги, ни двора. Невзгодами измотан, изможден, О хлебе для себя не беспокоясь, Под градом, ветром, снегом и дождем, Не видя света, не за страх, за совесть Ты поработал. Завершил свой путь. Закопан в землю — можешь отдохнуть. Ты не имел своей одежды даже, Овечьей шкуры жалкого куска. Не для тебя веретено и пряжа, Постукиванье ткацкого станка. Ты нас овец, возделывал сады, Косил траву и собирал оливки. А что взамен? Объедки да опивки, Ломоть лепешки да глоток воды. На виноградниках ты дотемна Трудился, но не пробовал вина. Ты за скотом ходил, его стерег Зимой и летом, не жалея ног, Но так и не разжился, не запасся Своего долей сыра или мяса. Сажал бобы — остался на бобах. Гнул спину в копях на добыче соли, А нажил только вечные мозоли, Кровавым потом навсегда пропах. При четырех наборах каждый раз Ты призывался в рекруты, в солдаты. Мы все перед тобою виноваты: И жизнь и кровь ты отдавал за нас. Могильный холод, тишина и прах. Свободен ты от жизни и от боли. Но и за гробом на твоих руках Не сгладятся кровавые мозоли. Счастливец сытый, щеголь и богач, Себя оберегающий умело, Твоих невзгод, и мук, и неудач Но примет к сердцу. И ему нет дела До голытьбы. Ловкач себялюбивый, Он занят только собственной наживой. Перед тобой захлопывались двери, И отвращение, и недоверье Ты находил у входа в каждый дом, Где господа живут твоим трудом. Не ожидай поддержки, и щедрот, И жалости, не уповай на помощь От тех, кого ты одеваешь, кормишь, От тех, кому ты отдал кровь и пот. Ты украшеньем был земли родной, Родник добра, струившийся потоком. Ты, шелковичный червь, свой белый кокон Ты отдал людям, жертвуя собой. Ты честно послужил отчизне милой И честно умер, позабытый миром. Ты временем безжалостно убит. Старуха-мать пришла. Едва стоит И молча плачет над твоей могилой. Мать! Вытри слезы. Ими все моря Уже полны. Отчаянье, несчастья Не вечны. И скончался не напрасно Твой сын, твоя отрада, кровь твоя. Он человеком был. И силы зла Над ним не властны. Он погиб не зря. Он — солнце, что взойдет в заветный час И щедро землю радостью одарит. Он — молния. Она еще ударит, И сгинет враг, поработивший нас. И человек не будет никогда Душить и грабить человека, брата. Все будут жить свободно и богато — Настанет век совместного труда!

НАИМ ФРАШЕРИ

Наим Фрашери (1846–1900). — Родился в семье мелкого бея в деревне Фрашери на юге Албании. Стихи на албанском языке начал слагать в детстве В 1865 году вместе с семьей переехал в Янину, где поступил в греческую гимназию. После религиозно-мистической атмосферы, царившей во Фрашери. Наим окунулся в мир классической и современной науки. В гимназии он начал писать стихи по-персидски, которые опубликовал в 1885 году в Стамбуле в сборнике «Грезы». Вернувшись на родину, поэт участвовал в создании Призренской лиги (1878–1881), национальной албанской организации, возглавившей борьбу против турецкого ига. После поражения лиги и ареста ее руководителя Абдюля Фрашери, старшего брата Наима, последний вынужден был уехать в Стамбул. Всего около пятнадцати лет длился творческий путь поэта (1880–1895 гг.), но значение его для процесса развитии албанской литературы было огромно. Н. Фрашери занимал в Стамбуле должность члена цензурной комиссии при министерстве образования Оттоманской империи. При его содействии было получено разрешение на издание многих албанских книг. Много сил поэт отдавал организации освободительного движения, созданию национальных типографий. Из десяти книг, изданных в 1886 году албанским обществом в Бухаресте, шесть принадлежали его перу. Среди них были поэма «Стада и пашни», принесшая поэту всеобщее признание, и патриотическая поэма на греческом языке — «Истинное желание албанцев». Н. Фрашери принимал участие в создании национальных школ в Албании; ему принадлежат первые албанские азбуки, книги для чтения и учебники. Наиболее зрелый и значительный из всех и о поэтических сборников — «Летние цветы» — вышел в 1890 году. В 1898 году Н. Фрашери издал две свои поэмы: «Историю Скандербега» и «Кербела».

Наим Фрашери был самым значительным албанским поэтом эпохи национального возрождения. Его творчество отличалось реализмом, народностью, национальной самобытностью, гуманизмом.

СЕРДЦЕ Перевод Э. Александровой

Когда грохочет небосвод И вспышки молний блещут, Когда осенний вихрь ревет, И дождь нещадно хлещет, И мчится, низвергаясь с гор, Взбешенным водопадом, И мир, спокойный до сих пор, Глядит кромешным адом,— Тогда не помышляй найти Знакомых мест приметы Средь все сметающей с пути Кипящей лавы этой. Так сердце вещее певца Вскипает, словно волны, И пламенеет без конца, И мечет стрелы молний; И дни и ночи, изболев, Все сетует и стонет, И, изливая скорбь и гнев, В слезах кровавых тонет. О сердце, захлебнулось ты, Подобно мошке слабой, И тщетно ждешь, что с высоты Проглянет луч хотя бы. …Весна с дождями промелькнет, Для лета путь расчистив, И лето гибель обретет Под грудой желтых листьев; А листья унесет поток Распутицей осенней Туда, где всех начал исток И всех концов сплетенье… О ты, не знающее дна Вместилище вселенной! Приносит все твоя волна, Уносит неизменно. Пока в твой темный океан Не влился я рекою,— Век сердцу изнывать от ран, Век не знавать покоя.

ПЕСНЬ СВЕТИЛЬНИКА Перевод Э. Александровой

Средь вас, о люди, и для вас Во тьме кромешной рдею. Рожден я, чтобы вам светить, Чтоб делать вас мудрее. Сгорю, по каплям изойду, Истаю весь, счастливый, Чтобы себя, друзей, весь мир Полней познать могли вы. Когда ж угасну наконец, Не сокрушайтесь — верьте: Я жизнь с отрадой отдал вам, Я не страшился смерти! Я вездесущ, я воплощен В животворящем свете; Я в вас самих, я вам родной, Роднее всех на свете. Великой доблести пример, Сурового терпенья, К самозабвенью вас зову И к самоотреченью. Придите ж, сядьте вкруг меня, Шутите, пойте, пейте, В душе предела нет любви — Для вас она, — владейте! Для вас, для вас мой каждый вздох, Печаль моя и радость. Отдав вам все, хочу вкусить Великой жертвы сладость. Ведь я люблю людей, люблю Всем сердцем, всею кровью,— Так полюбите и меня Такою же любовью! Любите жизнь, любите труд, Друг друга полюбите! О легкокрылые сердца, На мой огонь летите! Он обжигает плоть, зато Врачует дух недужный. Пред очистительным огнем Откиньте страх ненужный. Да, я ваш самый лучший друг, Я с давних пор вам ведом, Я вашим пращурам светил, И прадедам, и дедам. Подобно им, я испытал Немало превращений: Бывал и глиной, и водой, И стеблями растений; Взметался жертвенным костром, Тлел огоньком болотным. Искрился в чаше круговой И в зелье приворотном. Я отпрыск вечного огня, Родня светил далеких, Властитель облачных высот, Владыка недр глубоких… Сказал бы больше, да боюсь Прослыть за многослова,— И для бумаги ль сотворен Язык огня святого?!

СВИРЕЛЬ Перевод Э. Александровой

Ты слышишь, песня раздалась Свирели одинокой? Вновь повела она рассказ Об участи жестокой: «С тех пор как, дома и друзей Лишась, брожу по свету, Нет у меня счастливых дней, Минуты доброй нету. Лила я слезы, грудь свою Терзала я в печали, И люди, чуя боль мою, Скорбели и рыдали. Потом, страданье затая, Я примирилась с виду,— Делю с веселым радость я, С обиженным — обиду. Но нет забвенья мне ни в чем: В беседе ль, за трудами — Исходит сердце день за днем Незримыми слезами. Взирают люди на меня, Но как заглянешь в душу? Им не понять того огня, Что жжет меня и сушит. Теснясь назойливо вокруг, Помочь они не властны, Не пережив ни этих мук, Ни этой жажды страстной». Все, кто от родины вдали Обречены скитаться, В свирели друга обрели, Навеки с ней роднятся. Напев свирели! Наделен Он прелестью манящей; Ему весь мир внимает, он — Огонь животворящий. Он светом сумрак озарит, Вино играть заставит, Надеждой душу опьянит И лед в сердцах расплавит. Дал звучный голос соловью, Цветку — благоуханье, Смысл вдохновенный — бытию И стройность — мирозданью. Он к небесам свой жар вознес И в бездне опаленной Зажег мильоны ярких звезд — Могучих солнц мильоны. Крупицу этого огня Взял бог — творец природы И, в землю искру зароня, Дал жизнь людскому роду. О пламя чистое, гори, Пылай в душе поэта! Захочешь жизнь мою — бери, Но не оставь без света!

* * *

«В тебе я целый мир пою…» Перевод Т. Скориковой

В тебе я целый мир пою И красоту вселенной, Я строки эти отдаю Твоей красе нетленной. В тебе пою я красоту, И песня льется в высоту, Как птица, Лечу в твой царственный чертог, Чтобы в звучанье этих строк Явиться.

* * *

«Твое дыхание — как легкий взлет ветвей!..» Перевод Т. Скориковой

Твое дыхание — как легкий взлет ветвей! В листве трепещет персик спелый,— Возьми в ладонь, и кажется, что в ней Забьется сок его литого тела… Так отчего ж негреющий огонь, А не полдневный жар ты в сердце заронила И вместо мака на мою ладонь Морозный лепесток жасмина положила? Сковала сердце зимняя тоска, И, словно подо льдом, безмолвно стынут строки… Но знай: в душе моей весенняя река,— Ждут половодья скрытые потоки!

* * *

«Пусть я сгорю во тьме свечой…» Перевод Т. Скориковой

Пусть я сгорю во тьме свечой, Но знала б ты, как я томился, Как с опаленною душой Вдруг улыбаться научился, Как, засветив огонь в ночи, Истаял с пламенем свечи…

ФИЛИНН ШИРОКА

Филипп Широка (1859–1935). — Родился в городе Шкодре, окончил городскую итальянскую школу. Принимал активное участие в деятельности Призренской лиги (см. выше). После поражения лиги вынужден был покинуть родину и с тех пор жил в Египте и Ливане; умер в Бейруте. Большинство своих стихотворений написал и опубликовал в период с 1896 по 1903 год под псевдонимом Гег Пострипа. Единственный сборник стихов поэта — «Муза сердца» — вышел в 1933 году в Тиране.

ЗИМА Перевод Т. Скориковой

Пора зимы все явственней близка: Душа скорбит, и сердце мое точит Природу охватившая тоска, Которая мне горести пророчит. Сгустились над землею облака, Деревья стонут, гром во тьме грохочет, А ветер не оставил ни листка И сердце разорвать на части хочет. Но снег укроет горы и поля, Чтобы опять весеннею порой Проснулась к жизни спящая земля. Лишь мое сердце правды не скрывает: Снег старости ложится сединой, И под лучами солнца он не тает.

АНГЛИЯ

ТОМАС ГУД

Томас Гуд (1799–1845). — Родился в семье книготорговца и издателя в Лондоне. Начал писать, когда в английской поэзии ведущими были романтические направления, но, считая, что «полезней подметать сор в настоящем, чем стирать пыль с прошедшего», он сразу обратился к современной тематике. Известность завоевал своими юмористическими и сатирическими стихами. Томас Гуд — один из ведущих поэтов социального протеста 1830–1840-х годов. Его «Песню о рубашке» высоко ценил Ф. Энгельс.

ДЖОН ДЕЙ (Патетическая баллада) Перевод Г. Русакова

Краса и гордость кучеров, Джон Дей был грозно-тучен. И ширь его смущала всех, Кто к шири не приучен. Лишь взгромоздится на задки, А лошадей шатает: Легко ли снесть такую честь! Силенок не хватает. Увы! Никто не убежит Всевластья Купидона. И вот коварная стрела Впилась в жилетку Джона. Он полюбил. Она была Служанкой из таверны, Где он, меняя лошадей, Служил ей правдой верной. Прелестниц полон дилижанс, Рядком сидят снаружи. А для него — одна она, Ему никто не нужен. Раз он вошел — она сидит, Пивные кружки сушит. И рухнул Джон, вконец сражен, Пред нею всею тушей. Она в ответ: «Ах, сударь, нет!.. Ваш вид уж больно странен. Такой размах, что просто страх…» Но Джон был страстью ранен. Уж он стонал, уж он стенал, Уж он вздыхал, тоскуя!.. Проходит год, второй идет. Кокетка — ни в какую. Уперлась — хоть ты расшибись! Кричит ему бесстыже: «Катись ты в Ковентри, толстяк!» (Хоть Страуд много ближе.) И он катил под скрип колес, Упорен и беззлобен: Непредсказуем путь любви И трясок от колдобин. Бедняк ослаб и побледнел, Он таял, точно свечка. Ему хотя бы нежный взгляд, Единое словечко! «О Мэри, глянь: я сух и тощ, Вконец от страсти сгину. И не женат, а потерял Почти что половину». Но нет, не трогают мольбы Ни глаз ее, ни слуха. А Джона ветром долу гнет, Крылом сшибает муха. Он даже больше не тощал, Усохнув до предела. И понял Джон, что он смешон, А жить смешным не дело. Опасен водный рацион, И вы в него не верьте: Бедняга Джон лишь воду пил — И допился до смерти. Приходит Мэри поутру, А к ужасу красотки, Торчат из бочки во дворе Лишь мокрые подметки… Есть слух, что бродит Джонов дух Округой, безутешен. Но кто поверит, чтобы Джон Бродил по свету пешим?