Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1

Журнал "Время" имел решительный и быстрый успех. Цифры

подписчиков, которые так важны были для всех нас, мне твердо памятны. В

первом, 1861, году было 2300 подписчиков, и Михайло Михайлович говорил, что

он в денежных счетах успел свести концы с концами. На второй год было 4302

подписчика; список их по губерниям был напечатан во "Времени" 1863 года, январь, стр. 189-210. На третий год издания, в апреле месяце, было уже до

четырех тысяч, и Михайло Михайлович говорил, что остальные триста должны

непременно на* браться к концу года. Таким образом, дело сразу стало прочно, стало со второго же года давать большой доход, так как 2500 подписчиков вполне

покрывали издержки издания; авторский гонорар был тогда менее нынешнего, он

редко падал ниже пятидесяти рублей за печатный лист, но редко и подымался

выше, и почти никогда не переходил ста рублей.

Причинами такого быстрого и огромного успеха "Времени" нужно

считать прежде всего имя Ф. М. Достоевского, которое было очень громко; история его ссылки в каторгу была всем известна; она поддерживала и

увеличивала его литературную известность - и наоборот. "Мое имя стоит

миллиона!" - сказал он мне как-то в Швейцарии с некоторою гордостию.

Другая причина была - прекрасный (при всех своих недостатках) роман

"Униженные и оскорбленные", достойно награждавший читателей, привлеченных

именем Федора Михайловича. По свидетельству Добролюбова, в 1861 году этот

роман был самым крупным явлением в литературе. "Роман г. Достоевского, -

писал критик, - очень недурен, до того недурен, что едва ли не его только и

читали с удовольствием, чуть ли не о нем только и говорили с полною

189

похвалою..." И дальше: "Словом сказать, роман г. Достоевского до сих пор (это

значит до сентября 1861 г.) представляет лучшее литературное явление

нынешнего года" (Сочинения Добролюбова, т. 3, стр. 590-591) 23.

Третьей причиною нужно считать общее настроение публики, никогда так

жадно не бросавшейся на литературные новинки, как в то время. За первым

увлечением иногда следовало быстрое разочарование; но на этот раз дело пошло

прекрасно. Журнал оказался очень интересным; в нем слышалось воодушевление

и, кроме того, заявилось направление вполне либеральное, но своеобразное, не

похожее на направление "Современника", многим уже начинавшее набивать

оскомину. Но вместе с тем "Время", по-видимому, в существенных пунктах не

расходилось с "Современником". Не только в 9-й книжке "Современника" роман

Федора Михайловича разбирался с большими похвалами, из которых мы привели

несколько строк, но при самом начале "Времени" "Современник" дружелюбно его

приветствовал {24}. Первая книжка "Современника" вышла в конце января, недели через три после первого нумера "Времени", и в этой книжке был помещен

"Гимн "Времени" (вероятно, Добролюбова или Курочкина) {25}, в котором новый

журнал предостерегался от врагов и опасностей. В то время слово

"Современника" много значило; он достиг в это время самой вершины своего

процветания и решительно господствовал над петербургскою публикою; его

привет был действительнее всяких объявлений. В октябрьской книжке "Времени"

1861 года явилось даже стихотворение Некрасова "Крестьянские дети" вместе с

комедиею Островского "Женитьба Бальзаминова"; в апрельской книжке

"Времени" 1862 года явились сцены Щедрина {25}. Таким образом, самые

крупные сотрудники "Современника" по части изящной литературы, и даже

Некрасов и Щедрин, отдававшие все свои силы этому журналу, ясно выказали

свое особенное расположение ко "Времени". Тут можно видеть, конечно, и

отражение успеха "Времени", и даже некоторое уважение к его направлению, уважение, которое, как мне думается, Некрасов сохранял до конца.

Так или иначе, но только "Время" быстро поднялось в глазах читателей, и

в то время как старые журналы, "Отечественные записки", "Библиотека для

чтения" и т. п., падали, "Время" процветало и стало почти соперничать с

"Современником", по крайней мере имело право, по своему успеху, мечтать о

таком соперничестве. Этот успех ни в каком случае не был обманчивым

явлением, то есть не был одним минутным увлечением, столь обыкновенным в

нашей публике. Далее я расскажу, как наступил после него упадок, а теперь

только замечу, что быстрый успех породил в нас большую самоуверенность, которая при счастливых обстоятельствах очень способствовала делу, но зато при

несчастных очень ему повредила. <...>

Во все существование "Времени" сотрудники его составляли две группы.

Одна держалась вокруг An. Григорьева, умевшего удерживать около себя

молодых людей привлекательными чертами своего ума и сердца, особенно же

искренним участием к их литературным занятиям; он умел будить их способности

и приводить их в величайшее напряжение. Другую группу составляли Федор

Михайлович и я; {27} мы особенно подружились и виделись каждый день, и даже

не раз в день. Летом 1861 года я переехал с Васильевского острова на Большую

190

Мещанскую (ныне Казанскую) в дом против Столярного переулка. Редакция была

у Михаила Михайловича, жившего в Малой Мещанской, в угольном доме,

выходившем на Екатерининский канал; а Федор Михайлович поселился в

Средней Мещанской. Ап. Григорьев с своею молодою компаниею ютился в

меблированных комнатах на Вознесенском проспекте, очень долго, в доме

Соболевского. Я написал это, чтобы сказать, что нам было близко друг к другу; но

мне живо вспомнился тогдашний низменный характер этих улиц, грязноватых и

густо населенных петербургским людом третьей руки. Во многих романах,

особенно в "Преступлении и наказании", Федор Михайлович удивительно

схватил физиономию этих улиц и их жителей. <...>

Часа в три пополудни мы сходились обыкновенно в редакции с Федором