Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

скромность...

Сколько я мог заключить из слов Федора Михайловича, сказанных им в

тот раз об этом романе, я вывел заключение, что между своими произведениями

он отводил "Идиоту" весьма почетное место. Вручая мне его, он с чувством

проговорил:

– Читайте! Это хорошая вещь... Тут все есть!

Впоследствии, когда "Идиот" был уже давно мною прочитан, однажды в

разговоре коснулись И. А. Гончарова, и я с большою похвалою отозвался об его

"Обломове", Федор Михайлович соглашался, что "Обломов" хорош, но заметил

мне:

– А мой "Идиот" ведь тоже Обломов {28}.

– Как это, Федор Михайлович?
– спросил было я, но тотчас спохватился.
–

Ах да! ведь в обоих романах герои - идиоты.

– Ну да! Только мой идиот лучше гончаровского... Гончаровский идиот -

мелкий, в нем много мещанства, а мой идиот - благороден, возвышен.

И с этим, конечно, нельзя не согласиться, признавая за произведением И.

А. Гончарова иные весьма крупные достоинства. А ведь раньше мне - да и

многим, вероятно, - и в голову не приходило проводить какую бы то ни было

параллель между этими двумя произведениями отечественной литературы.

Когда в 1877 году Федор Михайлович выпустил в свет четвертое издание

романа "Преступление и наказание", он подарил мне экземпляр и этого романа, и

также с автографом своим. При этом случае он опять с чувством в голосе и

одушевлением в лице сказал мне:

– Это тоже очень хорошая вещь!..

– Про это я уже и сам знаю, Федор Михайлович, - прервал я его на паузе, -

много похвал этому вашему произведению слышал и читал.

– А знаете ли, - продолжал он, - что, когда этот роман появился в печати

впервые, меня благодарили за него; благодарили люди почтенные, солидные -

люди, высоко стоящие на государственной службе... Благодарили!

Графа Л. Н. Толстого Федор Михайлович считал безусловно

знаменитейшим из современных русских писателей {27} <...>.

XX

После прекращения "Дневника писателя" я не видался с Федором

Михайловичем более двух лет... В этот промежуток времени он написал свой

последний, колоссальный роман "Братья Карамазовы", который в 1880 году уже

печатался в "Русском вестнике" и возбуждал в публике большой интерес к себе и

к своему знаменитому автору, а возросшая за последние годы под влиянием

впечатления, произведенного изданием "Дневника писателя", популярность

174

Федора Михайловича привела, между прочим, к избранию его в вице-

председатели Славянского благотворительного общества в Петербурге. Вообще в

этот год, - увы!
– последний в жизни Федора Михайловича, популярность его

возрастала особенно быстро и в дни открытия памятника Пушкину,

состоявшегося в том году, достигла апогея.

В то время в Петербурге нередко давались литературные вечера с

благотворительною целью - большею частию в пользу недостаточных из

учащейся молодежи, и Федор Михайлович принимал в них самое живое участие, которое главным образом привлекало на эти вечера публику. Одним из таких

вечеров воспользовался я, чтобы посмотреть и послушать, хотя со стороны,

любезного душе человека. Это было в апреле 1880 года, в фомино

воскресенье...28 Достойно замечания, что, несмотря на то что дело было в

заключительный день пасхальных увеселений, стояла прекрасная погода, которая, заодно с только что наступившими белыми петербургскими ночами, манила на

прогулку на открытом воздухе, зала Благородного собрания у Полицейского

моста к началу вечера, то есть еще засветло, была буквально переполнена

публикою...

Когда по программе дошла очередь до выхода на эстраду Федора

Михайловича, в зале водворилась необыкновенная тишина, свидетельствовавшая

о напряженном внимании, с которым присутствовавшие устремляли свои взоры

на эстраду, где вот-вот появится автор "Братьев Карамазовых", писатель давно

знаменитый, но недавно признанный таковым... И вот, когда этот момент

наступил, среди напряженной тишины раздался взрыв рукоплесканий,

длившийся, то чуть-чуть ослабевая, то вновь вдруг возрастая, около пяти минут.

Федор Михайлович, деловою поступью вышедший из-за кулис и направлявшийся

к столу, стоявшему посредине эстрады, остановился на полдороге, поклонился

несколько раз приветствовавшему его партеру и продолжал, тою же деловою

поступью, путь к столу; но едва он сделал два шага, как новый взрыв

рукоплесканий остановил его вновь. Поклонившись опять направо и налево,

Федор Михайлович поспешил было к столу, но оглушительные рукоплескания

продолжались и не давали ему сесть за стол, так что он еще с минуту стоял и

раскланивался. Наконец, выждав, когда рукоплескания несколько поутихли, он

сел и раскрыл рукопись, но тотчас же, вследствие нового взрыва рукоплесканий, должен был снова встать и раскланиваться. Наконец, когда рукоплескания стихли, Федор Михайлович принялся читать. Читал он в тот вечер не напечатанные в

"Русском вестнике" главы из "Братьев Карамазовых". Чтение его было, по

обыкновению, мастерское, отчетливое и настолько громкое или, вернее, внятное, что сидевшие в самом отдаленном конце довольно большой залы Благородного

собрания, вмещающей в себе более тысячи сидящих человек, слышали его

превосходно.

Нечего и говорить, что публика горячо аплодировала чтению Федора

Михайловича, когда он кончил назначенное по программе, и просила его еще что-

нибудь прочесть. Несмотря на продолжительность только что оконченного

чтения, Федор Михайлович чувствовал себя настолько бодрым, что охотно

исполнил эту просьбу. Перед многочисленным собранием публики он чувствовал

175