"Фантастика 2025-115". Компиляция. Книги 1-27
Шрифт:
Вожак был силен и молод, он давно мечтал о собственной женщине, которую можно иметь хоть каждую ночь, а не ожидать по целой луне своей очереди. И он считал, что имеет право на это.
Точно так же считали и остальные охотники, которые обладали слухом не хуже, а желаниями не менее жаркими. Они бы давно уже бросились вперед, обгоняя друг друга и гикая, но их удерживала острота наконечника на копье вожака. И то, что вожак не задумываясь пустит оружие в ход, применяя всю свою силу и ловкость.
Но вожаком его сделала не только крепость мышц в сочетании с ледяной жестокостью разума. В этих качествах человек никогда не сравнится со зверем, и он никогда бы не смог победить, если бы не хитрость.
– Хыц! – Вожак негромко подозвал охотников ближе.
Троим он знаками приказал осмотреть лес поблизости и убить чужого мужчину, а сам со старшим решил осторожно осмотреть место, откуда доносился тревожный и волнующий запах дыма. Старшего рядом с собой он тоже оставил из хитрости – у него уже была собственная женщина, а иметь вторую ему не позволит Общая Мать. Значит, добыча будет принадлежать лишь вожаку, и он заранее решил убить всякого, кто на нее покусится, хотя Общая Мать и не поощряла такого убийства. Но вожак уже придумал, как выпросить у нее прощение: три конских туши – это более чем щедрая плата за жизни никчемных юнцов, которые даже лося загнать не в силах.
Когда юные охотники скрылись из виду, вожак и старший осторожно двинулись к кромке леса, ограничивающей большую поляну. Эти места охотник помнил плохо – рядом с дорогой выслеживать добычу было опасно. Иногда здесь можно наткнуться на железных людей, против которых не помогают ни копья, ни сила. Хотя некоторые в племени имели настоящие стальные ножи и мечи, но эта добыча не стоила времени, потраченного на ожидание в засаде, и стрел, которые приходилось метать точно в глаза. Это оказывалось совсем не легко – у некоторых из железных людей и лица были железными.
Вожак легко скользнул между ветвями подлеска, ощупывая пространство вокруг себя не только босыми ступнями, но и всем телом, одетым в скрепленные лоскутья медвежьей шкуры. Старший охотник шумел еще меньше – он убил уже столько лосей и медведей, что мог бы бесшумно ходить даже по вороху пересохших листьев.
У кромки леса дымом пахло намного отчетливей, к нему примешивался резкий запах дубленой кожи, конского пота и отвратительный запах очень плохой еды, убитой несколько дней назад. Но все это не имело значения в сравнении с теплым ароматом женского тела. Он был едва уловим, но казалось, будто забивает собой все запахи мира. Вонь двух разных мужчин была еще слабее – так пахнет не воздух вокруг человека, а лишь следы ног. Значит, женщина сейчас точно одна, в этом уже не оставалось ни малейших сомнений.
Выйдя за кромку леса, вожак сощурился от слишком яркого света луны и остановился. С дальнего края поляны, а точнее из леса, за ней раздавались звуки охоты на крупного зверя. Вожак прислушался внимательнее и понял – на бера. Может быть, чужих мужчин убивать теперь не придется, ведь бер умеет это делать не хуже охотников. А если трое юнцов подойдут слишком близко к разъяренному зверю, с которым не встречались ни разу в жизни, бер займется и ими. Тогда не придется просить прощения у Общей Матери и каждую ночь, в течение двух лун, отмывать руки от крови соплеменников.
До пещеры, в которой горел огонь и находилась вожделенная
женщина, было чуть больше длинного броска копьем. Но пространство открытое, пугающее непредсказуемостью.Вожак несколько раз набрал полную грудь воздуха и выдохнул, разгоняя по жилам кровь. Первый шаг на открытом пространстве всегда самый страшный, особенно пугали звезды, похожие на глаза хищников, укрывшихся в темноте неба. Но желание обладать женщиной было сильнее любого страха.
– Хыц-хен… – шепнул вожак и храбро шагнул вперед.
Когда Ратибор скрылся в темноте леса, Мара вернулась в пещеру и легла на рогожу, положив оружие рядом с собой. Сердце тревожно билось, и об отдыхе не могло быть речи – девушка ворочалась, вставала, бросала ветки в огонь и снова ложилась, укладывая ладонь то на лук, то на рукоять меча.
За Ратибора и Волка она теперь не боялась – стрела, попавшая в медвежью голову, должна убить зверя очень быстро. Но смутное беспокойство все равно заставляло ее сердце колотиться чаще обычного, а грудь вздыматься неровным дыханием.
Мара отвязала с запястья тряпицу, почти полностью рассеченную тетивой, – под ней уже наливался красным грядущий синяк. Девушка бросила тряпицу в огонь, укрылась рогожей и свернулась калачиком.
В собственном страхе одиночества и темноты она бы себе ни за что не призналась, да и страхом это назвать было сложно. Скорее, тревогой, и то не очень уж сильной, хотя столь дремучий лес действовал угнетающе.
Мара вдруг поняла, что боится не леса, а себя и странных чувственных порывов, то и дело будоражащих душу.
Сначала тревожило ожидание момента, когда витязи предложат ей сделать выбор. Почему-то мужчины часто считают девушку обязанной выбрать кого-то, причем желательно из тех, кого они знают. Отказ ото всех удивляет их, а если говорить точнее – пугает. Они не понимают мотивов. Они не знают о них ничего. Но это лишь потому, что мотивы попросту не интересуют мужчин. Для них важен лишь один вопрос – хуже он или лучше другого, а если хуже, то чем?
Мара не готова была ответить на это ни Ратибо-ру, ни Волку.
К Волку, который в деревне произвел на нее необычное впечатление, она испытывала все большую неприязнь. Он постоянно подчеркивал разницу между ней и собой, старался показать, какой он сильный, как он рискует собственной шкурой, но отказывал ей в праве на малейшую самостоятельность помыслов. Это злило и обижало.
Ратибор, напротив, вел себя с ней так, будто она не интересовала его нисколько. Это даже иногда обижало. Особенно на озере…
Но зато он не нянчился с ней как с малым дитем и даже взмахом руки поблагодарил за хороший выстрел. И все же это подчеркнутое равенство тоже не радовало. Она боялась себе в этом признаться, но впервые в жизни мужчина заинтересовал ее гораздо сильнее, чем кто бы то ни было до него. Но ею самой этот мужчина интересовался лишь как соратником. С одной стороны, это радовало, с другой – тяготило. А самое ужасное было в том, что Мара не могла себе внятно объяснить, чем же таким приглянулся ей Рагибор. В нем, как ни погляди, было больше худого, чем доброго, а его воинские подвиги интересовали Мару не больше, чем байки, рассказанные девками у летнего костерка. Она пыталась все это себе втолковать, но сердце не принимало никаких объяснений, все чаще и чаще отстукивая его имя. Мара и раньше не отказывалась от помощи мужчин, когда те предлагали ее бескорыстно. Может, они мечтали о чем-то большем, чем словесная благодарность, но девушка никогда не давала им повода на это рассчитывать. Этих двух витязей она тоже хотела использовать, чтобы вырваться из деревни, но теперь сама себе не могла объяснить, почему не осталась в Киеве. Это было бы так просто… Женским рукам всегда найдется работа.