Фаворит. Том 1. Его императрица

– - И получили хлеб такой выпечки... Давай кисеты с пиастрами, -- велел он, подливая в щербет порцию французского шартреза.

– - Какие кисеты?
– - выпучил глаза дефтердарь.

– - Которые получил в главной квартире для Крыма.

– - Правда, -- сознался растратчик, -- сто кисетов мне дали. Но казна и была должна мне ровно сто кисетов, -- соврал он.

Ибрагим-паша аккуратно завязал "хлеб" в тряпицу:

– - На!
– - протянул он сверток Эмину.
– - С этим навозом езжай в Ор-Капу, покажи янычарам, какой хлеб печется для них. Янычары -- люди очень мужественные -- желаю сохранить мужество и тебе...

Через пять дней Эмин-паша был возвращен в Кафу, опутанный веревками и с отрезанными ушами. Ибрагим поехал в Бахчисарай, где и стал выпрашивать у Селим-Гирея денег для укрепления обороны Крыма. Хан, всегда покорный вассал султана, сказал, что куруши нужны ему самому:

– - Ты же видишь, Ибрагим, что я затеял ремонт дворца...

Оглядев штабеля досок, паша прочел персидские стихи:

Твой прелестный характер, неверная, подобен зеркалу Искандера -- что мне сказать еще тебе, кроме того, что не было бы тебе уже известно?..

Скоро Гасан-бей привел в Кафу эскадру; и тут гонец сообщил ему, что Долгорук-паша целиною ведет гяуров в Ор-Капу, а татары уже обменялись с ним сигналами...

Был 185 год мусульманской хиджры, что по христианскому календарю означало смыкание 1770-1771 годов, а Ор-Капу -- это Перекоп!

Вторую армию, после отставки графа Панина, принял под свое начало князь Василий Михайлович Долгорукий, приехавший на фронт с дородной женой и прелестными дочками. Все офицеры из немцев разом подали в отставку, честно заявив, что при новом командующем им ходу не будет, что с этим "отсталым" человеком они служить не намерены. Долгорукий отпустил их без сожаления.

– - Обедать прошу у меня, -- сказал он офицерам...

Старик был прост, как прост и солдат. Смолоду гоним, лишен титула княжеского, с четырнадцати лет служил он рядовым под именем "Василия Михайлова". Анна Иоанновна указала никогда не учить "Михайлова" грамоте, и, уже став генерал-аншефом, Долгорукий едва умел расписаться, неизменно обвиняя своих адъютантов:

– - До чего же перышко худо чинено! Пиши сам за меня...

Пыль, пыль, пыль -- Вторая армия топала на Перекоп: мимо войсковых рядов катался Долгорукий в коляске, подпевая солдатам:

Сударушка Варвару шка, не гневайся на меня, что побил я тебя, а побил я любя.

Долгорукому следовало штурмовать ворота Ор-Капу, адмирал Сенявин сделает "мост" у Сиваша, там моряки высадят десанты на Арабатскую косу, и все это надо произвести стремительно. Василий Михайлович лишь однажды созвал офицеров на совещание, растолковал им кратенько: в этом году, говорил он, Румянцев закрепит на Дунае успехи прошлогодние, эскадра Орлова в Архипелаге блокаду Стамбула продлит и усилит.

– - А нам, сударики мои, -- заключил князь, -- Крым с бою брать. Иных соображений нету, да и быть их не может...

В трех верстах от Перекопа аншеф задержал марш армии, полки десанта тронулись к Сивашу, где прибой раскачивал корабли Азовской флотилии, а сама Араба тская коса хищной стрелой впивалась прямо в тылы Крымского ханства. Долгорукий растянул свои войска в линию вдоль Перекопа, сгруппировал батареи напротив ворот ОрКапу, и древняя мудрая сова равнодушно наблюдала за суетой пришельцев из далеких прохладных лесов... Офицеры не стали говорить князю, что он состарился, но дали ему понять, что одряхлела его тактика:

– - Небось, таково еще при графе Минихе воевали!

– - Ну да, -- согласился Долгорукий.
– - И ведь хорошо воевали! Вот стою я на том самом месте, где еще солдатом перед штурмом стоял, и Миних сказал: "Братцы, кто первым на ров взойдет, того в офицеры жалую!" Я первый и взошел... Скажите об этом рядовым!

А солдаты на командующего, как на икону, молились. Хотя и разъезжал он в коляске, но всегда помнил, что у служивых ноги не железные, оттого переходы делал "жалостливые", не изнурительные. Его сиятельство не был барином; любой солдат смело подходил к аншефу, обиды ему выплакивал. Долгорукий нужды людские понимал, ибо сам шилом патоки нахлебался... В канун штурма Перекопа к его шатру примчался на лошади Шагин-Гирей:

– - Исполать тебе, высокорожденный Долгорук-паша!
– - И сообщил на ухо, что Перекоп держится на одних янычарах, буджайские татары против турок озлоблены.
– - А беем в Ор-Капу мой брат, Сагиб-Гирей, и он не станет чинить препятствий...

Долгорукий спросил его: где хан Селим-Гирей?

– - Он там, -- вытянул Шагин руку с плетью во тьму...

В ночь на 14 июня Долгорукий объявил штурм. В глубокий ров полетели связки фашинника, солдаты по приставным лесенкам вздымались на эскарпы, батареи отчаянно разбивали ворота крепости, и после полудня гарнизон бежал... Долгорукий просил адъютантов представить ему солдата, который взошел на вал первым. Героя принесли и положили возле ног генерал-аншефа. Василий Михайлович снял с пояса шпагу, возложив ее на грудь мертвеца, потом скомкал шарф генеральский, тканный золотом, отдал убитому:

– - Погрести его с отданием почестей офицерских!..

А за Перекопом открылся Крым: воды мало, озера соленые, лошадям корма нет, растет полынь да колючки. Армия разделилась на три луча. Сивашский отряд шагал по косе к фортам Арабата, чтобы взять Керчь и Ени-Кале, кавалерия умчалась на захват Козлова [20], а сам Долгорукий направил старческие стопы в главное разбойничье гнездо -- на Кафу!

Кафа звалась Малым Каиром, этот город обороняли сами турки; там была отличная гавань, центральный рынок работорговли. На подступах к Кафе русских встретили огнем. Шагин-Гирей с ногаями подскакал к окопам.

– - Ради чего воюете?
– - вопросил он османов.
– - Если ради Крыма, то он не ваш! Нам, татарам и ногаям, нужны наши владения, а от вас что пользы? Вы бы лучше убирались домой. Если же решитесь на битву, то московы могут спать спокойно. Я сам и мои ногаи разнесем саблями ваши глупые головы...

На рейде Кафы корабли позванивали цепями, берег освещали костры, в горах бродили ненасытные в грабежах египетские мамелюки. Было тревожно... Гасан-паша возлежал на подушках в обширном салоне флагмана. В соседней каюте разместился Абахезпаша, губернатор Кафы, и поздним вечером, сняв с ноги шлепанец, Гасан стучал в переборку.

– - Высокочтимый! Ты пойдешь воевать с гяурами?

Губернатор Кафы бренчал за переборкой кувшинами.

– - Пойду, если мне дадут лошадей, палатки, подводы, сухари и... сто кисетов акчэ. А ты, высокостепенный?

– - Я подожду, что скажет Ибрагим...

Утром от Ибрагима они узнали, что русские взяли Арабат, Долгорук-паша послал два своих байрака -- один на Керчь, другой прямо в Бахчисарай, а войско хана Селим-Гирея разбито полностью. Стали искать хана и нашли его в трюмах флагманского корабля, откуда он вылезать отказался, погруженный в молитвенное созерцание. Кафа обезлюдела. Гасан приказал всех здоровых пассажиров покидать в море: пусть плывут обратно -для борьбы с гяурами. В городе оставались христиане, семейства армян и греков, вчерашние невольники -- русские, украинцы, поляки, они гуляли по улицам, обогащая себя за былые страдания одеждой, мясом, рыбой, вином