Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Средь ночи Потемкина пробудил женский голос:
– - Спишь ли? Допусти до себя...
Он запалил свечи. Сердце бурно колотилось.
– - Кому надобен я?– - спросил в страхе.
А из-за дверей -- голос бабий, воркующий, масленый:
– - Да ты хоть глянь, как хороша-то я... утешься!
Потемкин бессильно рухнул перед киотом:
– - Господи, не искушай мя, раба Своего...
Утром он получил записку. "Весьма жаль, -- писала ему неизвестная, -- что человек столь редкостных достоинств пропадает для света, для Отечества и для тех особ, кои умеют ценить его". Потемкин метался по комнатам, расшвыривал
Он стал бояться ночей. Уже не раз звали его:
– - Да пусти меня к себе... открой, я утешу тебя!
Обессилев, Потемкин растворил двери, и на шее его повисла Прасковья Брюс, жарко целуя его...
Утром графиня отбыла во дворец с докладом Екатерине:
– - Форты сдались, и крепость пала.
– - Хвалю за храбрость! Поднимем же знамена наши...
В доме Потемкина появился Алехан Орлов, посмотрел, что на постели -- войлок, подушка из кожи набита соломкой, а в ногах -- худой овчинный тулупчик.
– - Не слишком ли стеснил себя скудостью?
– - Эдак забот меньше, -- пояснил Потемкин.
Алехан поднял с полу одну из книг, раскрыл ее -- это было сочинение Госта об эволюциях флотских. Бросил книгу на пол:
– - Ныне я, братец, тоже флотом увлекся.– - Потом сказал Потемкину, чтобы сбирался в Зимний ехать.– - Без тебя возвращаться не велено, таково желание матушки нашей... Шевелись, братец!
Постриг он ногти и волосы. Белая косынка, скрученная в крепкий жгут, опоясала голову, скрывая уродство глаза.
Екатерина встретила отшельника строго:
– - Наконец-то я вижу вас снова... Из подпоручиков жалую в поручики гвардии! Кажется, ничего более я не должна вам.
Правил он в полку должность казначейскую, надзирал в швальнях за шитьем солдатских мундиров. Писал стихи. Писал и рвал их. Сочинял музыку к стихам разодранным, и она мягко растворялась в его одиночестве, никого не взволновав, никому не нужная. А в трактире Гейденрейха, где всегда были свежие газеты из Европы, случайно повстречал он Дениса Фонвизина:
– - Друг милый! А где ноне Яшка Булгаков?
– - Яшке повезло: его князь Николай Васильич Репнин с собою в Варшаву взял, он при посольстве его легационс-секретарем... Говорят, картежничает-ночи нет, чтобы в прах не продулся!
О себе же поведал, что служит при кабинет-министре Елагине для принятия прошений на высочайшее имя, а самому писать некогда. Выбрались из трактира. Ладожский лед давно прошел. Петербург задремывал в чистоте душистой ночи; на болотах города крутились винты "архимедовых улиток", вычерпывая из ям воду...
– - Чего не спросишь, Денис, куда глаз подевался?
– - Говорят разно: бильярдным кием вытыкнули или...
Потемкин сказал ему, что придворная служба уже мало влечет. Желательно вкусить славы военной:
– - Даже окривевший, а вдруг пригожусь?
Вечером он разрешал на доске шахматную задачу Филидора, когда слуга доложил, что какой-то незнакомый просится:
– - Сказывал, бывал в приятелях
ваших...Предстал человек с лицом, страшно изуродованным оспою; кафтанишко на нем облезлый, башмаки вконец раздрызганы, а на боку -- шпажонка дворянская (рубля в три, не дороже).
– - Или не признал меня, Гриша?– - спросил он тихо.
– - Ах, Васенька! Глаза да голос выдали. Вижу, что оспа до костей обглодала... Где ж тебя так прихватило?
Это был неприкаянный Василий Рубан.
– - Да и сам не ведаю где... Год назад по делам таможенным в Бахчисарай ездил к резиденту нашему, в Перекопе татарском, возвращаясь, отночевал -- еще здоров. Заехал в кош Запорожский, тут меня и обметало. А сечевики усаты знай одно меня из ведер на морозе водой окачивали. Потом землянку отрыли, там гнить и оставили. Спасибо -- еду и воду носили. Уж не чаял живым остаться. Одно ладно, что оспа эта проклятая хоть глаза не выжрала мне... мог бы ослепнуть!
Тяжкое чувство жалости охватило Потемкина: за этой тощей шпажонкой, за этими башмаками виделась нищета безысходная, да и сам Вася Рубан не стал притворяться счастливчиком:
– - Дожил-хоть воровать иди. Покорми, Гриша...
Потемкин выбрал из гардероба кафтан поуже в плечах, велел башмаки драные на двор выкинуть, свои дал примерить, потом выложил перед поэтом четыре шпаги, просил взять любую.
– - Бог тебе воздаст, Гриша, -- прослезился Рубан.– Людей-то добрых немало на Руси, да ведь не у каждого попросишь...
В разговоре выяснилось, что Рубан переводами кормится.
– - Писать уже перестали -- все, кому не лень, перетолмачивать кинулись. Иногда эпитафии на могилки складываю. Приду на кладбище и жду, когда покойничка привезут. А родственникам огорченным свой талант предлагаю: мол, не надо ли для надгробия восхваление в рифмах сочинить? Однажды на гении своем три рубля заработал. Вот послушай: "Прохожий! Не смущай покой: перед тобой лежит герой, Отечества был верный сын, слуга царям и добрый семьянин..." Мне бы самому под такою вывеской полежать!
Потемкин спросил о Василии Петрове; оказывается, тот при Академии духовной на Москве учительствует, а сейчас тоже в Петербург приехал, возле Елагина толчется, каждый взгляд его ловит.
– - А что ему надобно от кабинет-министра?
– - Ласки. И лазеек в масонство, благо Елагин-то шибко масонствует. В ложу его попасть -- быстрее карьера сделается.
– - А я был в ложах, -- сознался Потемкин как о стыдном грехе.– - Плуты оне. Я бы всю эту масонию кнутами разогнал...
Встретились и с Петровым; наняли ялик, лодочник отвез их на Стрелку, где пристань. А там базар с кораблей иноземных: матросы попугаями и мартышками торгуют, тут же, прямо на берегу, ставлены для публики столики, можешь попросить с любого корабля -- устриц, вина, омаров, фруктов редкостных... Старый нищий, хохоча, пальцем на них указывал:
– - Впервой вижу такую троицу: один кривой, другой щербатый, а третий корявый... Охти мне, потеха какая!
Потемкин приосанился:
– - Кривые, щербатые да корявые, до чего ж мы красивые!
Вася Петров по-прежнему был пригож, только передних зубов не хватало. Стали они пить мускат, заедая устрицами, а пустые створки раковин кидали в Неву. Потемкин спросил Петрова:
– - Клыки-то свои где потерял?
– - А как на Руси иначе? Вестимо, выбили.
– - Важно ведь знать -- кто выбил и за что?