Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев
Шрифт:
На деле, однако, вышло иначе. При приближении Шереметева к Астрахани стрельцы заперлись в городе, завалили ворота, поставили на валах пушки и письменно обязались, чтоб стоять всем вместе, а затем подожгли слободы. Город пришлось брать штурмом. Мятежники отступили в кремль и сдались только после его бомбардировки. «Построив свои полки, — доносил фельдмаршал, я пошел в Белый город: от Вознесенских ворот до самого кремля, по обе стороны улицы, астраханцы все лежали на земле»{182}.
Приступили к расправе. До 240 человек «пущих заводчиков» и «пристальцев» было отправлено в Москву, в Преображенский приказ, ведавший государственные преступления. Остальные стрельцы, согласно царскому указу, были высланы в Петербург «заслуживать свои вины».
Шереметев провел в Астрахани еще более двух месяцев (апрель, май и часть июня), занятый восстановлением
Но и Щепотьев был не из тех, которые отступает без боя. Он обо всем доносил царю, а Головину писал, жалуясь, что фельдмаршал «к нему не милостив больно по наносу злодеев, которые ко взятком склонны»{184}, как будто тем самым намекая на склонность и самого фельдмаршала к взяткам. Еще неприятнее было Шереметеву, что Щепотьев стремился дискредитировать его в глазах астраханцев: «…как я вступил в город и пришел на свой двор, Щепотьев, — жаловался фельдмаршал, — говорил во весь народ, что прислан за мною смотреть…». Щепотьев действовал и еще в одном направлении — стремился поссорить Шереметева с Меншиковым; очевидно имея в виду какую-то размолвку с ним Шереметева, говорил, издеваясь: «я де тебя с ним помирю»{185}.
Тогда же обозначились у Бориса Петровича признаки болезни сердца, от которой он уж не освободился: «За грехи мои пришла мне болезнь ножная, — писал он все тому же Головину в конце марта, — не могу ходить ни в сапогах, ни в башмаках, а лечиться не у кого. Пожалуй, не оставь меня здесь»{186}.
В конце июня Шереметев покончил с астраханскими «делами» и выехал по царскому указу в Киев. Петр писал ему: «…за который ваш труд Господь Бог вам заплатит, и мы не оставим»{187}. Сначала награды были более почетны, чем существенны: графский титул и чин полковника сыну фельдмаршалу Михаилу, но в сентябре последовала и щедрая материальная награда, которой фельдмаршал дожидался давно — около трех тысяч дворов в Ярославском уезде и фельдмаршальское жалованье (7 тысяч рублей).
Пока Шереметев находился в Астрахани, на театре военных действий произошли важные перемены. Отпала угроза вторжения шведов в пределы русской территории. Карл решил вернуться в Польшу, чтобы покончить с Августом II и затем уже, имея свободный тыл, снова обратиться против Петра I. Таким образом, русская армия получила передышку, чтобы подготовиться к решительной встрече с врагом.
За это же время произошла перемена в личном составе высшего управления армией, уже непосредственно касавшаяся Бориса Петровича: 25 июля 1706 года фельдмаршал Огильви получил указ, которым объявлялось, что царь по отъезде своем из армии «над всем войском нашим вышним камендером» оставляет «господина фелтьмаршала Шереметева во отдании пароля и протчих указов…». Огильви должен состоять «под командою первого фелтьмаршала росийского», но по заключенной с ним «капитуляции» будет иметь «особливой корпус»{188}.
Эта перемена подготавливалась с конца 1705 года, и главным ее виновником надо считать Меншикова. Он скоро разочаровался в стратегических способностях Огильви, а в то же время огромное честолюбие толкало его к тому, чтобы играть первенствующую роль в армии. Происходило, по выражению Огильви, «замешанное командование», когда одновременно с указами фельдмаршала начал издавать свои указы Меншиков. Это расстраивало субординацию в армии. «…Указы мои мало или весьма не слушают… — жаловался Огильви Петру, — …каждый чинит, что хочет, по изволению своему, и никто о соблюдении людей, ни же о пользе вашего величества не смотрят, ни же какого попечения о предбудущем случае не глядят»{189}. Отсюда, предупреждал Огильви, может случиться «большое несчастье в настоящей войне» и потому просил
царское величество, «дабы оному (Меншикову. — А. З.) заказать изволили, чтоб впредь никаких указов, пока я команду имею, ни к войску, ни к гварнизонам не посылал…»{190}.Но Петр отчасти и сам способствовал расстройству субординации, постоянно посылая указы отдельным начальникам и разрешая им в некоторых случаях неповиновение фельдмаршалу. Он постепенно терял доверие к Огильви, отчасти поддаваясь внушениям Меншикова, который письмом от 11 января 1706 года, например, убеждал царя: «…не изволь, государь, фелтьмаршаловых писем много разсуждать и оным подлинно верить… истинно, больше он нам противен, нежели доброжелателен, о чем пространнее после милости вашей донесу»{191}. Под влиянием всех этих обстоятельств Огильви, по сведениям из постоянной, иногда даже шифрованной, переписки с ним Витворта, в сентябре 1705 года сделал первое заявление об отставке, которое через два месяца повторил; Петр, однако, не отпустил его, прибавив к прежнему жалованью тысячу фунтов стерлингов{192}.
Весной 1706 года Огильви снова попросил разрешения «сдать свою команду принцу Александру» (Меншикову. — А. З.) и самому уехать за границу. На этот раз Петр ответил не сразу. «…За выбытием Огильви, — объяснял нерешительность царя Витворт, — во всей армии не останется, насколько я знаю, ни одного офицера, который бы когда-нибудь за границей занимал должность выше капитанской, кроме генерал-лейтенанта Алара (Алларта. — А. З.), который прослужил некоторое время в саксонской армии, но признается человеком не особенно способным и малоопытным»{193}.
В таком положении находилось дело, когда Шереметев приехал в Киев, где застал и Огильви, и Меншикова. Огильви почти сразу же занял непримиримую позицию: «Агвилдей, — писал Шереметев царю, — от меня слово (пароль. — А. З.) одиножды принял, а больши принимать не хочет, и прошу вашего величества на сие указу»{194}. С Меншиковым встреча была мирная и приятная: «…с его милостью князем Римским и генералом над кавалериею виделся, — читаем в том же письме, — и о твоих, великого государя, делех говорил и, что надлежало, постановили»{195}.
В сентябре Огильви получил отставку: «…фельдмаршалу, — извещал Петра Г. И. Головкин, — ефимки по договору и апшит [7] отдали, в чем он показал себя милостию вашего довольна» {196} . В окончательном виде мотивы его увольнения мотивировал сам Петр в письме к барону Гюйссену, поручая ему в феврале 1707 года пригласить на русскую службу на место Огильви, «вторым фельдмаршалом», немецкого генерала З. Гейстера. При этом Петр ставил условием, чтобы Гейстер «не так грубо и упрямо поступал, как Огильви, а именно: что от первава фелтьмаршала пороля не хотел примать многое время, также ничьих советоф примать не хотел, но желал как учитель студентами, такой со фсеми поступать» {197} . Впрочем, Гейстер, видимо наслушавшись отзывов Огильви о русской службе, предложение Петра отклонил.
7
Апшит — здесь: документ об увольнении.
Шереметев и Меншиков остались вдвоем, и между ними должны были распределиться роли в армии. Мы знаем, что однажды армию уже делили — между Шереметевым и Огильви. В отсутствие Шереметева командование конницей, по-видимому, отошло к Меншикову, и теперь они решили не менять установившийся порядок: Меншиков сохранил за собой конницу, а Шереметев получил пехоту.
Отношения между командующими сложились вполне доброжелательные. Когда Меншиковым одержана была блестящая победа над шведами под Калишем 18 октября 1706 года, Борис Петрович поздравлял Петра «радуяся, — как он выражался, — душею и всею моею крепостию об одержании такой победы над шведом, какой еще в сию швецкую войну не имели над ним, неприятелем…»{198}. Это было бескорыстное признание успехов Меншикова, и Петр отвечал Шереметеву таким же поздравлением: «Боже, дай вам обще наивящее во оружии счастие»{199}.