Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев

Последующими действиями русских войск руководил Петр. В конце ноября он остановился с частью сил в Ахтырке, в то время как Карл разместил свое войско в пространстве между Ромнами, Гадячем, Прилуками и Лохвицей. Шереметев в январе 1709 года установил свою квартиру в Сумах. В тот момент ближайшая задача для русской армии определялась положением неприятеля: шведы оказались в пространстве, замкнутом с трех сторон русскими укрепленными пунктами с выходом на восток, где стояли русские главные силы. Значит, продолжая применявшийся до сих пор по отношению к врагу метод борьбы «на изнурение», оставалось теснить его в занятом им кругу постоянными нападениями.

После того как один из опорных пунктов шведов — Гадяч был разрушен русскими войсками, а другой такой пункт — Ромны путем военной хитрости занят, дальнейшее систематическое стеснение «квартирного» района шведов Петр поручил Шереметеву. В феврале фельдмаршал выступил к Глинску. Узнав, что в местечке Рашевке стоят шведы, он выслал против них генерала Бема с четырьмя драгунскими полками и двумя батальонами преображенцев. Шведский отряд был истреблен; захватили две тысячи лошадей. Несмотря на успех, операция имела, однако, неожиданный для фельдмаршала и тем более огорчительный результат. Царь оказался недоволен этим делом — вероятно, потому, что в нем были употреблены преображенцы, и, может быть, главное, потому, что в бою убит был высокоценимый им майор Преображенского полка Бартенев. В письме к Меншикову Петр назвал бой под Рашевкой «бездельным торопким поступком» и, не сделав Шереметеву выговора, тем не менее передал командование Преображенским полком Меншикову. На Шереметева неудовольствие Петра I, как всегда, произвело сильное впечатление, тем более что он имел основание считать себя правым. «И исполнял я Вашу волю, — писал он в свое оправдание, — с чистым намерением и охотою и последствуя данному от Вашего величества пятому пункту (очевидно, особой инструкции. — А. З.), которой — за подписанием руки вашего величества». Преображенцев он послал потому, что одной кавалерией «такого поиску учинить было невозможно», а если умер майор Бартенев, то «в том — воля Божия, рана была легкая». «И прошу вашего царского величества, моего премилостивейшаго государя, всенижайше, — заключал фельдмаршал, — дабы мне в старости своей с печали безвремянно не умереть и мне объявить, какое мое перед вашим величеством преступление, или повели к себе быть»^{259}. Получив это письмо, царь вернул Шереметеву преображенцев.

Стесненный в занятом им районе Карл метнулся в направлении, остававшемся свободным, — к Полтаве, и осадил ее, может быть, в расчете, чтобы, овладев ею, отсюда через Белгород и Воронеж пробиться к Москве. Между тем еще в феврале Петр уехал в Воронеж, и, таким образом, Шереметев и Меншиков опять остались вдвоем и должны были делить власть в армии. Правда, в предупреждение возможного конфликта между ними Петр на этот раз оставил вместо себя царевича Алексея; едва ли, однако, царевич мог сыграть серьезную роль в качестве посредника.

Но, похоже, командующие сами, по-видимому, сумели договориться во избежание «смешения в правлении». 27 апреля Шереметев писал царю из Лубен, что он «в скорых числех» надеется видеться с Меншиковым и «совет утвердить, как в нынешную кампанию с неприятелем поступать и Ваш царского величества указ исполнять»^{260}.

Тактика Петра на изнурение неприятеля блестяще оправдалась. Шведы под Полтавой мало напоминали победителей под Нарвой; это были истомленные лишениями, упавшие духом люди. «Поход так тяжек, и наше положение так печально, — писал жене первый министр Карла Пипер, — что нельзя описать такого великого бедствия и никак нельзя поверить ему»^{261}. Генеральная баталия становилась неизбежной: Петр I видел, что плод его тактики созрел, Карлу XII нужен был выход из невыносимого положения. Правда, шведские генералы, опасавшиеся неудачного исхода, советовали королю отступать в Польшу, но услышали в ответ: «Если бы Бог послал ангела небесного с приказанием отступить от Полтавы, то я бы и тогда не отступил»^{262}.

Подлинным героем Полтавы стал, без сомнения, Петр I. Он не только выработал план построения армии на поле сражения, не только был фактическим руководителем своих войск в течение всего дня, но и личным мужеством, проявленным в критический момент, спас поколебавшееся положение и тем способствовал счастливому исходу битвы. Решительность и неустрашимость проявил Меншиков, в самом начале битвы завязавший во главе своих драгун упорный бой с неприятельской кавалерией и имевший смелость дважды отказаться исполнить приказание Петра об отступлении. В чем же заключалась роль Шереметева? Для историков она осталась незаметной. Знают, что формально он был главнокомандующим; но что значило быть главнокомандующим, когда рядом был Петр? Журнал военных действий за 27 июня^{263}, заключая в себе подробную, до сих пор в полном объеме не использованную картину битвы, дает вместе с тем точный ответ на этот вопрос.

Согласно Журналу Борис Петрович появляется впервые в своей роли главнокомандующего при назначении дня сражения. Мы присутствуем при необыкновенной в истории войн сцене переговоров между противниками. Зная о скором приходе калмыков на помощь русской армии, Карл поспешил предупредить их появление и велел своему фельдмаршалу Реншёльду писать к фельдмаршалу войск царского величества графу Шереметеву, чтобы назначен был день генеральной баталии. «Оба фельдмаршала с согласия Петра назначили днем баталии 29 июня, причем утвердили за паролем военным, чтоб до оного сроку никаких поисков через партии и подъезды и незапными набегами от обоих армий не учинить», а самое сражение должно происходить «на полях Полтавских». Ввиду этого Петр производил смотр войскам; сначала 24 июня — конным полкам. Он вручил их «в главную команду» генералу Меншикову, «придав к нему двух генерал-лейтенантов — Боура и Ренне и указав стоять во время баталии на обоих крылах инфантерии».

Между тем изменник, урядник Семеновского полка, перебежал к шведам и, сообщив Карлу о скором приходе калмыков, предупредил, что когда они придут, то «до генеральной баталии не допустят и всю армию его королевского величества могут по рукам разобрать». Напуганный этим сообщением до того, что «ходил до полутора часа безгласен в размышлении», Карл решил изменить назначенный срок и приказал Реншёльду, чтобы «с начала ночи против 27-го числа войско было в строю во всякой готовности к баталии». На возражение своего фельдмаршала, что баталия назначена на 29-е, «король затряс головой и дал знать, чтоб о том не говорил».

26 июня «по полуночи в пятом часу» царь пришел к фельдмаршалу Шереметеву и от него узнал о перебежчике, а «пополудни» производил смотр пехотным полкам и «расписывал» по дивизиям, из которых «первую… своею персоной изволил принять в управление, а протчие разделил по генералитету». При этом «всю инфанцию», то есть пехоту, он вручил в общее командование Шереметеву.

Настал день генеральной баталии. Меншиков уследил начатое неприятелем наступление и немедленно известил об этом Петра I.

В царском шатре собрался «весь генералитет»; царь «изволил говорить фельдмаршалу о вероломстве и недержании пароля короля шведского». Так как русская пехота численно сильно превосходила шведскую, Петр приказал фельдмаршалу несколько полков «оставить в транжаменте» (военном лагере. — Ред.) по тому соображению, что «ежели вывесть все полки, то неприятель увидит великое излишество и в бой не вступит, но пойдет на убег». Фельдмаршал пробовал его убедить, чтобы «полков из линии не выводить и умаления фрунта (строя. — Ред.) не делать», в чем поддержал его и князь Репнин, говоря, что надежнее «иметь баталию с превосходным числом, чем с равным»; но царь возразил: больше побеждает разум и искусство, нежели «множество», и оставил в силе сделанное распоряжение.

Когда показалась неприятельская пехота, Петр приказал, «чтоб генералитет и главные командиры следовали по порядку в своем чине»: впереди ехал он сам, за ним генерал-фельдмаршал, за генерал-фельдмаршалом — генералы и так далее — до бригадиров. Армии сблизились. Тогда царь обратился к Шереметеву: «Господин фельдмаршал, вручаю тебе мою армию, изволь командировать и ожидать приближения на сем месте» — и «изволил ехать к первой своей дивизии».

В описании последовавшей затем битвы фельдмаршал не упоминается. Мы встречаем его снова, когда уже битва окончилась, и царь подъехал к фронту. Тут произошла следующая сцена: фельдмаршал Шереметев, отдав честь шпагою и обратясь к фронту скомандовал: «…ружье на караул», и тогда «во всей армии играла музыка и били по литаврам, барабанам, а когда ружье поставлено на караул, то уклонили знамена до земли и весь генералитет и штаб и обер-офицеры уклонением ружья учинили поклонение и, став, держали ружье на карауле. Тогда фельдмаршал поздравил царское величество щастливою победою и благодарил его царское величество за защищение веры и отечества».

За обедом фельдмаршал Шереметев «имел разговор с шведским фельдмаршалом Рейншильдом и министром графом Пипером». Оба, по описанию, признавались, что для них было неожиданностью, «что толь регулярное войско Россия имела и не верили генералу Левенгаупту, что Россия пред всеми имеет лучшее войско, но уповали: такое, какое было при первом походе Нарвском или мало поисправнее того».

Во всем этом изображении Шереметев выполняет, кажется, только представительскую функцию — одинаково и в сношениях со шведским фельдмаршалом и у себя в армии. Однако эта внешняя роль прикрывает собою важную и необходимую реальную роль. Передавая фельдмаршалу всю армию в командование перед тем, как стать во главе своей дивизии, Петр обеспечивал связь и согласованность действий отдельных ее частей, благодаря чему она сохраняла способность выступать как единое целое. Такое значение фельдмаршал получил, конечно, не только теперь, на поле Полтавской битвы, но и имел его в течение всей кампании и при всяких условиях, оставаясь в этом смысле главнокомандующим и в тех случаях, когда выполнял по указаниям Петра частные операции.