Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев

Вообще в Военно-походном журнале за это время развертывается перед нами знакомая картина: ежедневно у Шереметева собирались генералы и «протчие офицеры». Здесь нет упоминаний ни о делах, ни о советах; зато посетители «кушают» и иногда «забавляются». При этом о бомбардировке Риги говорится почти в каждой записи, но к этому, по-видимому, и сводилась главным образом осада. Оттого, может быть, у генералитета и оказалось много свободного времени. Впрочем, ограничивались бомбардировкой и тесной блокадой города в соответствии с желанием Петра, который писал Шереметеву, чтобы до подхода подкрепления апрошей не подводили ближе к городу, «дабы людей не потратить»; «все свое смотрение имейте, — писал Петр, — на отбитие сикурса водою и сухим путем, понеже все в том состоит…» и опять: «…опрошами не приближайтесь, но берегите людей и смотрите на людей, понеже сие главнейшее, в чем должны вы ответ дать»^{277}.

Это писалось в июне, а еще в мае открылась в войсках чума, занесенная сюда через Курляндию из Пруссии, — обстоятельство, заставившее Шереметева ускорить взятие Риги. 29 мая занят был Рижский форштадт, и в последующие дни отсюда начата жестокая бомбардировка города. Шведы просили перемирия, но так как по истечении срока (три дня) согласия на сдачу не последовало, то 14 июня бомбардировка возобновилась и продолжалась до 24-го, когда шведы вновь просили перемирия и начались переговоры о капитуляции. 4 июля 1710 года капитуляция была подписана, и русские войска вступили в город. Петр заранее предупреждал фельдмаршала о необходимости всевозможного снисхождения при сдаче города, и Шереметев в точности выполнил эту директиву царя, сохранив за Ригою разного рода выгоды и вольности. В благодарность фельдмаршалу за его мягкое обращение магистрат поднес ему два золотых ключа будто бы от городских ворот весом по три фунта каждый, с надписью: «Riga devictae obseqvium a supremo totius rossiae campi praefecto com. Boris Scheremetjoff eqvite ordin mast. St. Apostol Andreae etc. Ao. Salutis MDCCX. Die. ХШ/XXIV July (Подчинение побежденной Риги верховному начальнику всего русского лагеря графу Борису Шереметеву, рыцарю ордена Св. апостола Андрея. Год от Спасения 1710, день 13/24 июля)».

После взятия Риги войска оставались вблизи города, хотя чума производила сильные опустошения в их рядах. Но по договору с союзниками Петр обязался принять участие в предполагавшейся экспедиции союзного корпуса в Швеции, и в Риге под наблюдением Шереметева начали подготовляться транспортные суда. В это время фельдмаршал, видимо, чувствовал себя хорошо. Спокойная жизнь продолжалось, однако недолго: неожиданно пришел царский указ от 23 июля, которым предписывалось фельдмаршалу спешно выехать в Польшу к войскам генерала Януса. Царь сознавал, что новый поход будет труден для немолодого уже фельдмаршала: «…хотя я б не хотел к вам писать сего труда, — писал он, — однако ж крайняя нужда тому быть повелевает…»; это все же не мешало ему закончить обычным способом: «Паки подтверждаю вам, чтоб, не мешкав, вы ехали в путь свой…»^{278}.

В августе, сдав команду Репнину, Шереметев выехал из Риги. Он ехал с обычным штатом домашних слуг на собственных лошадях. Все было рассчитано на дальний путь. Но 3 сентября в деревне Переваже его догнал царский курьер с указом «тотчас поворотить назад», где бы указ его ни застал. Царь писал: «…с великим удивлением увидел, что вы, отъезжая в такой дальний путь, нам репорту не прислали о армии, а именно: как ныне болезнь в людех и есть ли меньше тому гневу Божию?»^{279}. Через несколько дней — новый указ с подтверждением — по приезде немедленно дать требуемый «репорт»^{280}. Обратный путь через зараженные чумой места и при начавшемся осеннем бездорожье был очень тяжел: несколько человек из собственных людей фельдмаршала умерли от того «поветрия», нескольких он оставил заболевшими, а кроме того, пали в дороге его лучшие лошади. Для такого страстного любителя лошадей, как Шереметев, это было большое горе: «…о других своих нуждах и убытках не описать можно, — жаловался он в письме к Брюсу. — Где мои цуги, где мои лучшия лошади: чубарые, и чалые, и гнедые цуги; всех марш стратил…»^{281}.

Добрались до Риги только 13 октября. Но здесь фельдмаршала ждало не «порадование», а «пущая печаль»: оказалось, что провианта при армии имелось всего на один месяц. «Чем прокормить, не ведаю, — писал он Ф. М. Апраксину 24 октября, — а надежды такой, откуда бы получить в скором времени, не имею: везде места опустелые и моровые». Раньше «за довольное время» он писал царскому величеству о необходимости заблаговременно делать запасы, но ему в том «способу не подано». А теперь от него требуют «здесь обретающуюся армию довольствовать». Почти с отчаянием фельдмаршал заключал: «Поведено то делать, разве б ангелу то чинить, а не мне, человеку, в чем превеликую трутизну приемлю»^{282}. Вероятно, он писал Апраксину не без надежды, что тот донесет о его затруднениях царю.

Сближение с Ф. М. Апраксиным началось, по-видимому, во время пребывания того в Сумах и Ахтырке весной 1700 года. Благодаря своей близости с царем Апраксин мог оказывать — и не раз оказывал — услуги фельдмаршалу; недаром тот в письмах называл его «мой приятнейший благодетель».

Обстоятельства неожиданно вывели Бориса Петровича из того положения, на которое он жаловался Апраксину, однако с тем, чтобы поставить его в другое, не менее трудное: пришло известие о разрыве мира с турками и вместе с ним указ Шереметеву, чтобы он готовил полки и провиант для похода к «волошским границам».

Найдя себе после полтавской катастрофы приют в Бендерах, шведский король направил свои усилия на то, чтобы добиться разрыва отношений Турции с Россией. В этом деле ему усердно помогали французский посол в Константинополе маркиз Дезальер и польский генерал Понятовский. Для Франции русско-турецкие отношения тесно связались с ее собственными интересами, поскольку Россия, приблизившись к балтийским берегам, обнаруживала все большее тяготение к морским державам — Англии и Голландии, с которыми Франция находилась тогда в войне. Поэтому Франции было важно отвлечь внимание и силы России от Балтийского моря. Со своей стороны, Турция стремилась, действуя в союзе со Швецией и Польшей, овладеть Украиной, для чего в первую очередь ей нужно было изгнать из Польши Августа и восстановить на польском престоле Станислава Лещинского. И в этом она, конечно, должна была встретить решительное противодействие со стороны России. И той, и другой приходилось зорко следить за польскими делами и друг за другом в Польше. Кроме того, Турция всегда готова была использовать благоприятную конъюнктуру, чтобы вернуть себе потерянный Азов.

К войне с Турцией Россия не готовилась, события застали ее врасплох. Но в то же время все говорило о том, что нельзя ждать, пока неприятельское войско подойдет к русским границам. России обещали оказать поддержку людьми и продовольствием восточные православные области, находившиеся под турецким игом, главным образом Молдавия и Валахия. Но они могли исполнить свое обещание только при условии, если русские войска раньше турок достигнут берегов Дуная. Таким образом, поспеть к Дунаю как можно быстрее было главной задачей русской армии. Разрыв с Турцией произошел 22 декабря 1710 года, а 5 января года следующего Шереметев уже получил царский указ, которым он назначался главнокомандующим.

Последующими указами ему предписывалось снарядить и отправить на юг стоявшие под Ригой пехотные полки, а самому ехать почтой «до конного войска» «как наискоряе». Борис Петрович стал просить, ссылаясь на трудности похода, дать ему больший срок, но получил суровый ответ, чтобы спешил с полками «неотлагательно, оставя все отговорки». К этому в изменение прежнего указа присовокуплялось, чтобы он шел сам при пехотных полках, чтобы «их поспешить и все порядочно управить»^{283}.

Шереметев выступил из Риги 11 февраля. Приблизительно в то же время отправлены были к «волошским границам» князь М. М. Голицын с десятью драгунскими полками и генерал Вейде с пехотой. В пути фельдмаршалу доставлялись сведения о движении неприятеля. Между тем наступила весенняя распутица, и в Военно-походном журнале фельдмаршала постоянно встречаем упоминания о «противной погоде» и «воде многой»; в Полесье приходилось перебираться на лодках «через реки и болота великие…».

Войско то и дело догоняли курьеры с наказом от царя: «Маршем поспешить». К 1 апреля были в Минкевичах, а 2 апреля письмом из Луцка Петр требовал, чтобы фельдмаршал ехал «своею персоною» к нему, «где можем, — писал царь, — обще некоторыя дела определить…»^{284}. 13 апреля на квартире Петра прошла консилия, на которой, кроме царя и Шереметева, присутствовали Г. И. Головкин, Г. Ф. Долгоруков и П. П. Шафиров. Было постановлено, чтобы всей армии к 15 мая, а по нужде «к 20-му числу мая стать в поле от Брацлава к Днестру» и чтобы сам фельдмаршал, приняв команду над драгунскими полками, был в Бреславле еще в апреле «для лутчего управления». Фельдмаршалу царем было особо добавлено: «Сие все исполнить, не упуская времени, ибо ежели умедлим, то все потеряем… К тому ж, чего здесь и не писано, а интерес наш чего требовать будет, то исполнить как верному и доброму человеку надлежит»^{285}.

17 апреля Шереметев выехал из Луцка и в начале мая был в Бреславле. Сюда 12 мая привез ему князь В. Долгоруков царский указ о дальнейшем движении. Шереметев должен был, вступив в Молдавию, поднять местное население против турок, заготовить при содействии молдавского господаря продовольствие и затем скорым маршем идти к Дунаю, чтобы захватить строившуюся турками переправу. Долгорукому было наказано предупредить фельдмаршала, чтобы «немедленно шел в тот поход» и чтобы «сего походу ни за нем и ни за каким разсуждением не отлагать…»^{286}.