Фельдшер XV века

Я устало рассмеялся. Мы разложили кусок брезента прямо на голом полу будущей лечебницы, сели. Дул ветер — тёплый, спокойный.

Такой, каким, наверное, бывает только после большой беды и перед новой жизнью.

Я достал тетрадь. Написал:

День 81. Новгород.

Получил от князя разрешение. Землю. Защиту. Ответственность.

Вместо того, чтобы прятаться — я теперь строю.

Лечебницу. Школу. Систему.

У меня семь учеников. Пока — просто руки и глаза.

Но если всё получится — будут головы и сердца.

Если не получится — всё равно буду пытаться.

Это не спасение. Это — основа.

Основа будущего, в котором умирать от занозы будет… стыдно.

С завтрашнего дня — начинаем рубить бревно. И строить.

Я закрыл тетрадь и взглянул на закат над Новгородом.

Теперь у меня было не просто имя.

Теперь у меня было — дело.

Глава 23

С утра запахло щепой.

Не потому что строили — потому что рубили всё, что попадалось под руку. Плотники, присланные князем, оказались ребятами толковыми, но с юмором:

— Ты, говорят, больных за бороды тянешь — а нам вот с бревном повозись!

Улыбнулся.

— Лучше с бревном, чем с кишками.

Земля была расчищена. Старый пепел убрали. Основание набили камнем и глиной. Я хотел деревянный настил, но оказалось — досок не хватает.

— Дерево нынче в цене, — развёл руками старший из бригад. — Война, знаешь ли. Всё уходит на луки, плоты, щиты. Что не войне — тому за большие деньги.

— А если я скажу, что тут будут спасать ваших раненых?

— Тогда… — он почесал затылок, — тогда, может, парочку бревен оставим тебе «по-человечески».

Договариваться приходилось хитро. Где-то пообещал помощь, где-то — лишний настой от зубной боли, где-то просто кивнул «поговорим потом».

Так и росла наша лечебница — на смеси диплома, мыла и честного слова.

Ученики мои — разношёрстные.

Семь человек. Из них:

Один — сын писаря. Писать умеет, плохо, но аккуратно.

Двое — бывшие оруженосцы. Молоды, шустры.

Один — девица из богатой семьи, пришла тайно, под видом «помощницы».

Остальные — из простых. Но с глазами, в которых горит интерес.

Мы начали с малого.

Показывал, как кипятить, как бинтовать, как слушать дыхание.

— Если хрипит, как кузнец после медовухи — лёгкие. Если бледен, как мел — кровь. Если ругается и идёт сам — пусть ругается.

Некоторые запоминали, другие спрашивали, третьи — просто молчали и впитывали.

Проблем хватало.

Из снаряжения — ничего.

Ножи — мои. Бинты — сшиты вручную. Настойки — те, что успел нагнать до похода.

Спирта — ноль. Даже самогон пока негде варить.

Но было одно главное — вера, что теперь мы не временные.

Что теперь у нас — стены.

Проснулся до рассвета. В голове щёлкнуло — сегодня мой день рождения.

Потянулся, сел на бревно у стены, глядя на очертания строящейся лечебницы. И впервые за долгое время не знал, сколько мне лет.

Потом вспомнил.

Исполнилось сорок два.

Сорок два года. Из них последние месяцы — как из другой жизни.

Сколько мне «по паспорту» — уже неважно. Ни паспорта, ни той страны, ни даже тех, кто бы мог вспомнить, поздравить… Нет.

Да и не до торта со свечками, если честно.

Не тот случай. Не то время. Не то место.

Почти к обеду у ворот послышался топот.

Двое на коне, третий между ними, навалился на седло, держась за бок.

— Где лекарь?! Быстро!

Выскочил. Один из стражников кричит:

— Порез в живот! С правой стороны! Кишки вроде не вышли, но течёт!

Я уже мчался к нему.

— Кладите на плащ! Выносим в тень! Кто из учеников дежурный?

— Я! — отозвалась девица, та самая, «помощница». Звали её Катерина.

За ней уже бежали двое парней с котелком и тряпками.

Раненый хрипел. Стражник молодой, лицо белее глины.

Порез неглубокий, но длинный, косой. Кровь шла не фонтаном — уже хорошо.

— Катя, прижми выше! — крикнул я.

— Да, вот так. Локтем, не пальцами! Сильнее, не бойся!

— А ты, — указал одному из парней, — поливай рану кипячёной водой. Осторожно. Не лей в саму рану, обмывай края.

— А мне что делать? — спросил третий.

— Держи его руку, чтобы не выдёргивался. И — молчи. Только держи.

Мы промыли. Потом наложили повязку. Швы я сделал сам — нитка с иглой, прокалённая, руки вытерты золой и спиртовой настойкой.

Он взвыл, но не дёрнулся. Молодец.

Через двадцать минут он дышал спокойно. Цвет лица вернулся.

Я дал ему отвар из зверобоя и немного макового отвара — чтобы уснул.

Сел на корточки и выдохнул.

— Хорошо сработали, — сказал я ученикам. — Особенно ты, Катя.

Она покраснела, но не отступила:

— Спасибо. Я… Я просто делала, как вы учили.

— Вот и делай дальше.

Это была первая настоящая проверка. Не тренировочная повязка, не рассказ на пальцах.

Человека спасли. На скамейке. С тряпкой и миской кипятка.

Я не почувствовал радости.

Я почувствовал… усталость. И гордость.

На следующий день пациентов стало двое.

Первым привели старика — глухой, кашляет, хрипит, но с температурой. Сын держал его за плечо, а сам тёрся глазами, будто плакал до этого.

— Батька не дышит, как прежде… — промямлил.

Осмотр показал: лёгкие «булькают». Скорее всего — воспаление.

Я дал команду:

— Варите настой с мать-и-мачехой, душицей и корнем алтея.

— Тёплый пить. Каждый час по глотку.

— Лежит на боку. Если закашляется — на живот. Буржуйки у нас нет, так что грелку сделайте из горячего камня в тряпке.

Старик мотал головой, но мы не спрашивали. Надо — значит, надо.

Второй — девочка лет шести.

Мать притащила на руках. На лбу — волдыри. На руке — язвочки.